Со второй повезло в этом смысле больше.
Летом 2019 года легендарный канадский тренер, работавший в топовых клубах НХЛ Скотти Боумен после премьеры документального фильма «Русская пятерка» в Tampa Theater дал большое интервью обозревателю «СЭ» Игорю Рабинеру. В отрывке ниже — рассказ Боумена о молодом Дацюке, жизни в СССР при Брежневе и начале тренерской работы после окончания карьеры.
«Метрополь», авоськи, КГБ
– Последним вашим игроком из России, наследником Русской Пятерки, стал Павел Дацюк. Но ведь Волшебник был задрафтован лишь в 6-м раунде под 171-м номером. Вы быстро распознали его талант? – спрашиваю Боумэна.
– Первый раз я увидел его в Траверс-Сити в лагере новичков. Я там был и аж присвистнул: о да! У Павла не было сильного броска, да и он не бросал. Но здорово отбирал шайбу за счет владения клюшкой, что умеют делать далеко не все. А главное – мог выйти из угла площадки и сотворить что-то особенное. И был хорошим плеймейкером.
Его катание было просто о'кей, не более. Дацюк ставил не на скорость, а на ум. У нас тогда (перед сезоном-2001/02, последним в "Детройте" для Боумэна и первым для Дацюка. – Прим. И.Р.) была сильная команда. И все же мы сказали себе: "Он должен остаться в "Ред Уингз", не нужно отправлять его в фарм-клуб". Все-таки ему было не 18-19, когда многим требуется время, чтобы дозреть, а уже 23.
Но решение это приняли не сразу. Увидев Павла в лагере новичков, решили, что надо брать его на основной тренинг-кемп "Детройта" и дать шанс в выставочных матчах. А уже посмотрев на него там, решили, что он не должен ехать в низшие лиги.
– "Детройт" тех времен славился умением находить алмазы в поздних раундах драфта.
– Спасибо за это надо сказать одному человеку – европейскому скауту "Ред Уингз" Хокану Андерссону. Между прочим, в свободное от работы время, летом, он работает… гидом по рыбалке. Везет людей, например, в Россию на лосося. По крайней мере, так было раньше – не знаю, занимается ли он этим сейчас. Собирает людей с деньгами из Америки, которые любят такое времяпрепровождение – и они едут в Россию, где Хокан чувствует себя хорошо.
Вот и в тот раз он поехал на какой-то затрапезный турнир, причем не за Дацюком, а для того, чтобы посмотреть на одного шведа, которого он приглядел. Туда и добраться-то было сложно, и на том турнире были представители лишь двух клубов НХЛ, "Детройта" и "Ванкувера". Там Андерссон и увидел, и оценил Дацюка. "Крылья" хотели заполучить и его, и шведа, но того упустили – как раз "Ванкувер" смог нас опередить.
Не думаю, что такие вещи, как с Дацюком, происходят часто. Это не был большой турнир из тех, на которые все ездят. Аналогичным образом удалось сработать и мне в 1981 году, когда я поехал в Минск на турнир команд U-18.
– В 81-м, еще при Леониде Брежневе?! Как вас туда пустили?
– Поездка согласовывалась на уровне правительств СССР и Канады и федераций хоккея – тогда по-другому было нельзя. Нас было из НХЛ опять же двое – я от "Баффало" и Билл Динин, скаут "Хартфорда". По пути в Минск остановились в Москве, и нас с Динином расселили по разным отелям. Я жил в "Метрополе", и хотя это был самый центр столицы, по условиям с североамериканскими отелями его тогда было сравнить трудно. Помню еще, что в это время в Москве все, особенно женщины, ходили с сумками в сеточку.
– Они назывались – авоськи.
– И стояли в очередях. А если продукт заканчивался, то они, простояв несколько часов, просто не успевали его купить и оставались без него. Это трудно было понять. Многих вещей просто не было. В Белоруссии я где-то оставил, кажется, очки. Чтобы купить новые, пришлось идти в долларовый магазин, который работал только для иностранцев.
Девушка, которая организовывала наш прием, была явно из КГБ. Нас она просила называть себя Розмари. У нее был водитель, который нас везде возил. Разумеется, на том турнире мы не могли даже подумать о том, чтобы взять русских – это был 81-й год. Зато я присмотрел Вирту, хорошего игрока из Финляндии, которого мы в том же году задрафтовали во втором раунде. И он честно прослужил "Баффало" несколько сезонов.
Первая жена Дацюка не любила Америку, и для Павла это было плохо
– Вернемся к Дацюку. Все ли у него сразу начало получаться?
– С одним моментом ему очень повезло. В том, что рядом в команде у него был человек, который очень помог ему развиться и стать разносторонним игроком, – Ларионов. В первый сезон у Дацюка было совсем плохо с английским, и Игорь, опытнейший мастер и коллега Павла по амплуа, очень много ему по-русски объяснял. Напомните, откуда Дацюк родом?
– Из Екатеринбурга, города-миллионника на границе Европы и Азии.
– Так вот, там он женился, у них с супругой была маленькая дочка. Они построили прекрасный дом, но его первая жена никогда не любила Америку и не говорила по-английски. Все это было очень плохо для Дацюка и его развития как игрока НХЛ. Потом они разошлись, но теперь он счастлив снова, со второй женой.
Когда я размышляю о Павле, то думаю, что даже сейчас скаутинг клубов НХЛ в Европе, хоть и стал намного сильнее прежнего, оставляет желать лучшего. Все равно достаточно игроков, которые могут ускользнуть от внимания. Особенно те, кто не играет в юношеских и молодежных сборных, на ЮЧМ и МЧМ – как это было с Дацюком.
В России таких игроков должно быть немало – потому что страна очень большая, и на одну сборную всех не хватит. Особенно если речь идет об игроках из маленьких городов и поселков. Да даже и те, кто играет в сборных, но остается в своей стране, часто не удостаиваются заслуженного внимания. Для этого нужно приехать в юниорскую лигу. Тот же Сергачев поехал в лигу Онтарио, в "Виндзор", за год до драфта. Люди увидели его там и всплеснули руками: "О боже!" Если бы он остался в России, его едва ли задрафтовали бы под общим девятым номером.
– Как вам пришло в голову объединить Дацюка с Бреттом Халлом на закате карьеры последнего? Это сработало исключительно.
– Халлу нужен был кто-то, кто будет "кормить" его шайбой. Но также он нуждался в партнере по звену, который будет отбирать шайбу у соперников. А Павел был хорошим игроком в плане оборонительной игры. Эти качества у него были намного выше среднего и спустя годы привели к нескольким "Селке Трофи". Даже несмотря на приличные цифры в атаке, Дацюк был из тех людей, за кого я был спокоен, когда мы вели в счете и должны были играть правильно.
Халл же всегда был большим снайпером, но никогда не был известен как специалист по оборонительным действиям. Но рядом с Дацюком он и в этом стал делать хорошую работу. Мы даже начали использовать его в бригадах меньшинства – и весьма эффективно! При этом Бретт по-прежнему забивал много важных шайб. Тот же скаут Хокан Андерссон обнаружил и Томаса Холмстрема – большого, жесткого, очень ценного перед чужими воротами.
В свое время у нас в "Ред Уингз" играл Дино Сиссарелли, тоже отлично работавший на пятачке. Но он постарел, ему оставалось играть совсем чуть-чуть. Я тогда только недавно пришел к "Детройт", и помню, как Андерссон перед драфтом (1994 года. – Прим. И.Р.) сказал: "У меня есть парень, который сможет заменить Сиссарелли". Все сказали, что это невозможно, потому что единицы могут работать перед воротами так же. Тогда был большой дефицит хоккеистов с таким функционалом. В итоге Холмстрема задрафтовали поздно, кажется, раунде в седьмом (на самом деле – даже в 10-м, под 257-м номером! – Прим. И.Р.). И он принес в наших победных кубковых кампаниях очень большую пользу.
Перелом черепа и работа в лакокрасочной компании
– Когда вы поняли, что хотите стать тренером?
– Путь к этому пониманию был долгим. Четко помню дату, с которой все началось – 7 марта 1951 года. Мне в сентябре должно было исполниться 18 лет, и я играл за любительскую команду "Монреаль Канадиенс". Драфта тогда еще в НХЛ не было, и если ты прилично играл, то просто мог перейти в профи. А я был хорошим проспектом, в 17 лет в своем первом сезоне забил 20 голов.
А в тот день я получил серьезную травму. Никто в те дни не носил шлемы, и меня ударили клюшкой прямо по голове. Ощущение было такое, что от нее как будто отлетел кусок. Это был перелом черепа. Меня положили в госпиталь, и хорошо еще, что обошлось без операции. Я еще учился в школе, и повезло, что пропустил только месяц.
Летом попытался приступить к тренировкам, но все, что происходило на льду, было для меня слишком быстро. Даже когда смотрел телевизор, не успевал переместить взгляд. Это меня напугало. Но в августе почувствовал себя лучше и поехал в тренинг-кемп. Но уже никогда не чувствовал себя так, как раньше. Все время думал о том, кто меня сейчас ударит клюшкой по голове. Пытался носить маленький шлем с кожей по бокам, но это не создавало никакой защиты, а главное, у меня самого не было ощущения защищенности.
Недавно я поехал в Чикаго на фотосессию, и мой внук приводил слова какого-то врача: "Проблема с сотрясениями мозга заключается в том, что мозг движется, и его невозможно до конца защитить. Можно защитить череп, но не мозг". Даже лучшие шлемы – в американском футболе, в хоккее – защищают от сильных ударов или порезов, но не от сотрясений. Даже если внешне выглядят очень убедительно.
– Так вы играть и закончили?
– "Канадиенс" не хотели, чтобы я продолжал играть. И сам я не был способен больше делать хорошую работу на льду. После школы они предложили мне пойти в университет и оплачивать мое обучение, которое не было таким уж дорогим. Либо – оплатить мне более быстрые бизнес-курсы, после которых я мог бы пойти работать по специальности. Я выбрал второе.
А одновременно в моем маленьком городке (Боумэн родился в городе Вердун провинции Квебек. – Прим. И.Р.) начали спонсировать детский хоккей, но там не было тренеров. Мне было 18, и меня спросили: "Хочешь тренировать детей?" Там было две команды – одна до 12 лет, другая до 16. Они почти не играли, в сезоне было всего по 10 матчей. На открытом льду, на воздухе, с ноября по март. И согласился делать это по вечерам.
Днем ходил на бизнес-курсы, учился печатать на пишущей машинке, еще всяким-разным вещам. А вечером тренировал детей. Это продолжалось два года, и тогда я совершенно не думал, что тренерство станет моей профессией. Но тут ко мне обратился мой друг, вместе с которым мы ходили в церковь. Он был спортивным директором молодежной организации Boy Brigade – что-то вроде бойскаутов, но не совсем. У них, помню, была своя форма, свои головные уборы, и они организовывали матчи по разным видам спорта между командами церквей.
Этот друг познакомил меня с человеком из другого городка, у которого была неплохая команда юниорской лиги В, но не было денег, чтобы оплачивать услуги профессионального тренера. Они платили мне 450 долларов. Некоторые тренеры в той лиге получали 3-4 тысячи долларов. У нас не было денег, но была пара реально хороших игроков – не знаю уж откуда они их взяли. У "Монреаль Канадиенс" в той лиге была одна из команд. И моя команда вышла в финал и играла против них. Мы уступили, но мою работу, видимо, запомнили.
Тем временем я закончил бизнес-курсы и начал работать в большой лакокрасочной компании Sherwin-Williams, она и сейчас существует. Точнее, в одном из ее филиалов. Приходил на работу к 7.20 утра. Должен был запоминать кодовые номера краски каждого цвета, которая переливалась из чана в бочки. Так я натренировал свою память. Помню даже номер телефона, когда у нас дома появился первый телефонный аппарат. Мне тогда было 10 лет (1943 год. – Прим. И.Р.). Благодаря этому, думаю, сохраняю хорошую память и сейчас.
– И как же все-таки перешли из лакокрасочного дела в хоккейное?
– После того, как моя юниорская команда проиграла фарм-клубу "Монреаля", я на какое-то время прекратил тренировать. Это был 1956 год. А моим тренером в любительской команде "Канадиенс", когда я получил травму, был Сэм Поллок, который станет знаменитым генеральным менеджером, но уже восемь лет спустя. А тогда он только начал подниматься в системе "Монреаля". Тогдашнему генеральному менеджеру было около 70, и всю работу делал Сэм, который был гораздо моложе и стал ключевым человеком.
Я всегда нравился Поллоку как игрок, а тут он узнал о моих начальных тренерских успехах и позвонил. И сообщил: "Молодежная команда "Канадиенс" переезжает из Монреаля в Оттаву". Сам он был занят с первой командой и не мог уделять всю полноту внимания еще и молодым. И предложил: "Я буду считаться главным тренером, но мне нужен ассистент, который поедет в Оттаву и будет не только работать, но и выучит хоккейный бизнес. Я научу тебя, как зарабатывать деньги на рекламе, мы съездим в различные компании, покажу тебе, как ведутся переговоры".
Та работа, кстати, мне поможет во многих моментах. У нас, например, было много игроков 16-17 лет, которые потом все 60-е годы играли в "Канадиенс". Они были франкоязычными, из Квебека. Оттава находится прямо за границей этой провинции, и эти парни вообще не могли говорить по-английски. У меня был базовый школьный французский, и этот язык я фактически выучил от них. А они английский – от меня. Это потом поможет мне получить работу в "Канадиенс"... Вот, работая с этими ребятами, я и понял, что хочу быть тренером.
– А с лакокрасочной компанией как развязались? Или Поллок предложил больше?
– В первый год, в 1954-м, я в этой компании зарабатывал 300 долларов в месяц, то есть 3600 – в год. На второй мне добавили еще 300 в год – стало 3900. Когда мистер Поллок позвонил мне, и тренерская работа уже доставляла удовольствие, я приехал к нему в офис. Он спросил: "Ты хочешь постоянную работу тренером в Оттаве?" – "У меня есть хорошая работа" – "Сколько тебе платят?" Он был бизнесменом и сразу задавал вопросы по делу.
Я честно ответил: "Мне только что подняли с 3600 до 3900 в год". – "О, это хорошая работа. Но мы тебе будем платить 4200". Знаю, что если бы сказал, что зарабатываю 5 тысяч, он положил бы 5300. Но меня это не волновало.
Это было лето 56-го. Неопределенность с профессией волновала моих родителей. Отец приехал в Канаду из Шотландии в 1930-м. Он был кузнецом, подковывал лошадей. В родной стране дела в его профессии шли не очень хорошо, людей заменяли машинами. В 26 лет у него появился шанс уехать в Канаду. Моя мама тогда была его подругой, но еще не женой.
Ему предложили сесть на корабль в Канаду, причем на отличных условиях: "Тебе не надо будет платить за переезд, и у тебя будет работа в Канаде". Он поехал, а мама последовала за ним годом позже. Они поженились, и сначала, в 32-м, родилась моя сестра, а спустя год – я. Они очень аккуратно обходились с деньгами, поскольку зарабатывали немного. И когда я решил перейти из лакокрасочной работы в тренеры, мама сильно волновалась. Спрашивала: "Что ты будешь делать все лето?" – "Не знаю. Но я хочу попробовать".
И я стал с 56-го года тренировать эту любительскую молодежную команду "Монреаля" на должности ассистента Поллока. Потом меня отправили в город Питерборо, там тоже был фарм-клуб, и в нем я уже работал один. В возрасте 25 лет. Это была хорошая лига, все шесть клубов НХЛ имели там дочерние команды. Большинству тренеров, бывших хоккеистов, было за 30. Я же был самым молодым, причем с запасом: им по 35, мне – 25.
Это продолжалось 6-7 лет, а затем мне предложили стать главным скаутом "Монреаля" по всей Восточной Канаде. Я не хотел это делать. Но выбора мне не предоставили. В то время, когда тебе говорили: "Надо делать это" – ты шел и делал. Скаутская работа, которой пришлось заниматься три года, мне не нравилась. Нашему главному скауту было 60 лет, мне – меньше 30. Все мои друзья хорошо проводили время, а я то гнал на машине, то менял автобусы, иногда поезда – ни о каких самолетах не было и речи. Онтарио, Квебек, Нью-Брандзвик, острова...
В иных местах игроков не было, но надо было ехать и высматривать. И после третьего года я не выдержал и сказал: "Хочу тренировать". – "О’кей, но тебе надо будет опять идти в юниорские команды". Зато мне дали хорошую команду при "Монреаль Канадиенс" – "Джуниор Канадиенс". И если на первой тренерской работе Поллок, как я уже говорил, предложил мне 4200 долларов в год, в Питерборо – 6000, скаутом – 7000, то здесь я уже получал 7500.