Не было здесь ни рассветов, ни закатов. Только Вечный Мрак, густой, как чернила допотопного спрута, давил на сознание и скрипел на костях. Здесь, в Абиссали, на глубине, где давление могло бы раздавить атомную подлодку как яичную скорлупу, царствовали иные законы. И именно здесь, в ледяной воде, пронизанной лишь призрачным свечением собственных жителей, началась Охота.
Она звалась Левиафаном. Не имя, но титул, отлитый в генетической памяти всех, кто плавал ниже двух тысяч саженей. Шестидесятифутовая тень мегалодона, последняя из своего рода, чудом выжившая в ледяной ловушке меняющегося мира. Ее кожа, темнее самой бездны, впитывала каждый фотон. Глаза, огромные, как блюда из черного обсидиана, видели не свет, а *движение*, улавливали малейшую вибрацию, малейший сдвиг воды. Ее челюсти, усеянные зубами, каждый размером с кинжал, были живой бензопилой, заточенной миллионами лет эволюции для одного: убивать. И сейчас они были разжаты в предвкушении.
Ее добыча появилась неожиданно, как кошмар, материализовавшийся из тьмы. Не рыба, не тюлень – нечто огромное, несущее собственный свет. Кракен. Не сказочное чудовище с островов, а реальный властелин глубин, Architeuthis dux чудовищных размеров. Его тело, сигарообразное и мускулистое, мерцало сложным узором из биолюминесцентных органов – синих, зеленых, кроваво-красных. Как галактика, плывущая сквозь ночь. Десять щупалец, каждое толщиной с дубовый ствол, усаженное вращающимися крючьями из чистого хитина, извивались с гипнотической, почти разумной грацией. Два гигантских хватательных щупальца, вдвое длиннее остальных, были готовы к захвату. Его глаза, самые большие в животном мире, холодные и оценивающие, как линзы телескопа, отражали тусклое свечение его собственного тела. Он был не просто добычей. Он был Соперником.
Левиафан атаковала без предупреждения, как торпеда, выпущенная из тьмы. Вода взорвалась вихрем, когда ее гигантское тело рванулось вперед. Гидролокационный удар – низкочастотный вой, способный оглушить кита – прошелся по воде раньше нее, пытаясь дезориентировать жертву. Она целилась в основание мантии кракена, в его жизненный центр.
Но Кракен не был обычной добычей. Он не запаниковал. Его фотофоры вспыхнули ослепительной, хаотичной какофонией света – синие полосы, зеленые вспышки, красные спирали. Для Левиафана, слепой охотницы, это был не свет, а *шум*. Оглушительная сенсорная атака, искажавшая ее восприятие вибраций. Одновременно он резко сократил свою мантию, выбросив мощную струю воды. Не для побега вперед, а вбок, с невероятной для его размера ловкостью. Зубы мегалодона сомкнулись на пустоте, с грохотом, который эхом пронесся по бездне.
И тут Кракен контратаковал. Его хватательные щупальца, как кнуты из живой стали, метнулись вперед. Одно обвило хвостовой стебель Левиафана с чудовищной силой, хитиновые крючья впились в ее прочную, но не непробиваемую кожу. Второе щупальце с хлопком обмоталось вокруг ее грудного плавника. Боль, острая и незнакомая, пронзила древнюю охотницу. Никто не смел так связывать ее!
Она взревела беззвучным ревом, ощутимым лишь как вибрация смерти. Завихрилась в бешеной попытке освободиться, ее мощный хвост бил по воде, создавая подводные бури. Каждое движение рвало плоть, но щупальца держали с титанической силой. Крючья впивались глубже. Кракен использовал свои остальные щупальца, чтобы цепляться за скалистый выступ на дне, превращаясь в живой якорь. Его огромные глаза холодно наблюдали за агонией гигантской акулы.
Но Левиафан была живым ископаемым, пережившим эпохи. Ее мозг, примитивный, но отточенный для убийства, нашел выход. Вместо того чтобы тянуть от Кракена, она рванулась к нему. Используя всю свою чудовищную массу и инерцию, она бросилась вперед, к тому самому скалистому выступу, за который он держался. Щупальца, державшие ее, натянулись как струны.
Раздался глухой, кошмарный хруст. Не кости, а хитина. Одно из хватательных щупальцев, не выдержав чудовищной нагрузки, лопнуло у самого основания, там, где оно крепилось к голове Кракена. Кусок толстой, мускулистой плоти с крючьями остался вцепленным в плавник Левиафана. Кракен вздрогнул всем телом, его свечение на миг погасло, затем вспыхнуло яростным багровым светом – светом боли и ярости.
Ослабевшая хватка второго щупальца позволила Левиафану вырваться. Она отплыла, тяжело дыша (если ее медленные жаберные движения можно было так назвать), ее темный бок был иссечен глубокими ранами от крючьев, из которых сочилась темная, почти невидимая в мраке кровь. Оторванный кусок щупальца болтался у плавника, как зловещий трофей.
Кракен медленно отползал, убирая остатки щупалец. Его биолюминесценция теперь пульсировала тревожным, неровным светом. Его огромные глаза смотрели на акулу не со страхом, а с холодной, бездонной оценкой. Он потерял часть себя, но выжил. И Левиафан выжила, но была ранена и впервые за свою долгую жизнь ощутила угрозу.
Они замерли. Гигантская акула, дышащая медленно и тяжело, и светящийся владыка щупалец, истекающий сине-зеленой гемолимфой. Бездна вокруг них снова сгустилась, поглощая свет и звуки их битвы. Вода несла запах крови и страха – универсальные сигналы даже здесь, в Вечном Мраке.
Охота была окончена. Не победой, не поражением, но перемирием, выкованным болью и уважением. Левиафан медленно развернулась и растворилась в чернильной тьме на востоке, унося свои раны и окровавленный трофей. Кракен, мерцая словно угасающая новелла, поплыл на запад, его движения были осторожнее, но все так же полны скрытой мощи.
Бездна сомкнулась за ними. Но теперь она знала: даже в ее ледяном сердце, под невообразимым давлением, кипит древняя жизнь. И порой тени, рожденные в этой тьме, сталкиваются в битвах, чей масштаб и ярость не уступят легендам о богах. Игра Глубины продолжалась, а Мрак хранил тайну их следующей встречи.
Подписывайтесь на «Подводный космос» — мы следим за тем, как мифы становятся реальностью.