Гудки трамвая за окном, запах уличного ларька с бубнящим продавцом-узбеком и лёгкий скрип дивана — так начинались будни Марии. Что ещё нужно для бодрого утра? Правильно: пустой кожаный кошелёк, который её муж Алексей, как по расписанию, извлекал из кармана, будто хотел проверить, не завёлся ли там тайком череп «съеденных» купюр.
— Опять ничего? — Мария, заправляя под одеяло колено, косилась на ритуал.
— Как называется чувство, когда ты смутно помнишь, что брал с собой пятьсот, а находишь четыре чековых фантика? — задумчиво отвечал он.
— Называется «мелочный амнезёр».
Они шутили, но между шутками нарастали параноидальные зернышки. Семейный бюджет, мягко говоря, дрожал как будильник в отключке. Мария подрабатывала верстальщицей за копейки; Лёшу офис сократил полгода назад, и он перебивался фрилансом: сделал логотип — получил таракан с золотой короной, купил крупу.
Крупы становилось меньше. В комнате стало эхо после прежних запасов — шумели разве что кастрюли. Мария привыкла: вытряхиваешь пакет макарон, а он звенит, как маракас. Но муж, казалось, заразился новой блажью — кавычка «проветри кошелек» кавычка. По утрам палец скользил по пустым отделениям, и Алексей вздыхал размером со стиральную машину.
Днём Мария гонялась за заказами, поправляла абзацы, слала счета. Вечера – самое вкусное время наблюдать за Алексеем. Часов в одиннадцать, когда телевизор замолкал, а чайник стоял с мутным кипятком, Лёша, по-шпионски испуская «я вывески вынесу мусор», брал большую пустую банку из-под квашеных огурцов и исчезал во двор. Возвращался через полчаса – весёлый, будто подарил себе айсберг «фанта». Банка же волшебным образом наполнялась мелочью до самого краешка к утру.
Мария запись в дневнике сделала: *«Банка = деньги, возвращает пустой кошелёк». * Что за алхимик такой? Откровенно он не рассказывал. А вопросов становилось всё больше, как крупинок гречки на тефлоновой сковороде.
— Ты снова поздно, — бросала Мария, приметив очередное сияние в глазах.
— Ночь темна и полна рублей, — отвечал Лёша загадочной цитатой.
— За сколько продаёшь душу сонным кассирам?
— Для эконом-режима душа неделима, — отшучивался он и пропадал в ванной.
Но однажды шуток не хватило.
День выдался жестяным. Клиент задержал оплату, коммуналка хлопнула увесистой пачкой бумаги, а электрический чайник захрипел и сгорел. К вечеру у Марии загибало виски. Она открыла кухонный шкаф: там, вместо банка квашеных грибов, стояла пустая баночка, и её горлышко отражало запах безденежья.
Три вдоха – четыре шага. Мария вошла в комнату, где Алексей перечитывал форум «7 способов разбогатеть на чесночной кожуре».
— Надо поговорить, — сказала она таким голосом, каким Железная Леди, наверное, объявляла законы.
— Пунктуальность беседы — залог еды, — промямлил он, но глаза заиграли тревожно.
— Откуда деньги ночью? Куда пропадает мелочь утром? Почему банку я нахожу пустой?
Он отвёл взгляд.
— Это сложно объяснить.
— Я умею слушать быстро.
И тут, вместо очередной шутки, Алексей поджал губы и тихо, почти шёпотом, сказал:
— Я помогаю людям. Мелочью. У ларька «Сова». Там…
— Ты простой Бэтмен монет?
— Почти, — он вздохнул. — Но это не криминал. Просто вижу: старики с авоськами, бродяги, студенты без наличных. Я меняю банку мелочи на их мимолётный смех.
— И наши долги?
— Долги сидят не в чашке.
Мария покачала головой: спорить сейчас — значит поссориться в конфетти. Обняла себя руками и прошептала:
— Мне страшно, что наше «завтра» ты раздаёшь «сегодня».
Он потянулся к ней, но руки обожгло стыдом, и они опустились.
— Давай так: завтра покажу, что там происходит. Если решишь – остановлюсь.
Мария прижала губы к запястью. Первое «давай» вышло как «не могу». Второе — как «попробуем».
Наступал вечер, похожий на скомканную пачку миллиметровки. Алексей вышел в чёрной куртке, надвинул кепку. Мария следовала в тени, как Гендальф инкогнито. Шли по узким улочкам, огни фар наматывали на асфальт янтарные волны. У ларька «Сова» толпился десяток душ: старичок с холщёвой сумкой и дыркой на носке, женщина лет сорока с перекошенным зонт-авоськой, высокий шапочник-бездомный в снежном пальто.
Алексей подошёл к продавцу, сказал тихое «пакетик», ждал, пока тот взвесит за десять рублей мешочек семечек. Затем муж расстегнул куртку, вынул банку. Монеты звякнули, как стадо маленьких дроздов. Подал старичку ровно семьдесят рублей — оплатить хлеб и кашу. Второму передал сорок пять: женщина выдохнула «спасибо». Шапочник получил девяносто — на развёрнутый хот-дог и чай.
Мария стояла, как остаток дыма. Ларьковая лампа подсвечивала ободок банки, каждый медяк казался крошечным солнцем.
— Занятие без рабочих мест, — прошептала она, когда Алексей, опустошив банку, повернулся к ней.
— Нету хобби дешевле, — улыбнулся он. — Никаких налогов, кроме YouTube-вины.
— А нам как?
— Мы проживём, — тихо. — Я шёл сюда, думая: если видишь чужой пустой кошелёк, твой тоже легче.
Мария выдохнула так, будто держала воздух всё утро.
— Дай-ка банку.
Он протянул пустой сосуд. Взяла. Монет нет — только запотевшие стенки.
— Подожди. — Она порылась в сумке. Там были лишь леденец и два пятирублёвика — «проезд до рынка». Бросила монеты в банку. Звук — как крохотный фейерверк.
— Теперь снова не ноль, — сказала. — Пойдём?
Алексей кивнул, смущённый до дрожи.
Ночь пожирала город. Они шли домой, Мария рассказывала, как однажды дала бездомному половину сырка, а он назвал её «принцессой цедры». Алексей смеялся так, что свет фонарей дрожал от сочувствия. У подъезда поднял банку:
— Повесим в прихожей — «копилка для чужих завтраков»?
— Повесим, — согласилась жена. — А рядом другую: «копилка на наши кредиты». Будем пополнять обе.
— Две банковские ветви одного дерева?
— Одной семьи, — кивнула она. — Забота внутренняя и внешняя — пакетик «два в одном».
Он положил ладонь ей на спину:
— Прости, что скрывал. Боялся уколоть твою тревогу.
Мария улыбнулась:
— Боялся влить мед, а набралось перца. Но перец полезен, если пьёшь вместе.
Утро воскресенья пахло булкой-поджаркой. Мария принесла в комнату две кружки овсяной каши; вместо соли — крошечный смайл кетчупом. Алексей, глядя, как фасоль солнца проходит через стекло, аккуратно насчитывал в банку новоявленные монеты.
— Смотри, — Мария ткнула ручкой. — Подумала: если каждый наш клиент оплатит заказ, мы с тобой наскребём и на свой долг, и на обеды труда.
— А если не оплатят?
— Поклеим объявления: «Ищем работу для души».
— Не слишком пафосно?
— Будет пафос, когда твоя банка даст забытому деду шанс купить очки, а моя — нам шанс увидеть проектор вместо лампочки.
Он засмеялся и вдруг, словно резко вспомнив, что слова тоже блестят, прошептал:
— Спасибо. Очень громкое «спасибо».
Мария подняла ложку в знак тоста:
— За то, что даже пустой кошелёк гремит, если услышать.
Кошка Бусинка прыгнула на подоконник, взглянула уличным глазам вспомнила: она всегда верила в магию мелочи — однажды потеряла колпачок от зубной пасты и нашла под диваном рубль.
Но это уже другая история.
Далеко за ухом нашего повествования, возле ларька «Сова», тот старичок с дырявым носком поднимал пластиковый стаканчик с горячим какао и думал: «У людей бывают разные ангелы. У этого парня — звенящий». Он улыбнулся, постучал по карману, где дребезжал свежий хлебный мелочь, и пошёл по кривой дорожке своего солнечного утра.
А дома, в маленькой кухне на втором этаже старого кооператива, две копилки — «чужие завтраки» и «свои завтраки» — бормотали медяками: «дежурим», «бережём», «одна семья — много забот». И больше никто не боялся щёлкнуть пустым кошельком утром, потому что там, где двоим ясно, кошелёк — лишь кусок кожи, а забота — всегда полный звук.