Он весьма похож на героя классического языческого эпоса: невероятной силы и бесшабашного ухарства богатырь, смешливый, хвастливый, довольно жестокий, любитель и любимец женщин, сочинитель трудных загадок, не терпящий возражений и не знающий поражений. И, разумеется, трагически погибший в цветущем возрасте - из-за предательства любимой женщины. Это мог бы быть ирландский Кухулин, греческий Геракл или германо-скандинавский Зигфрид, но -вот неожиданность! - персонаж нашей истории - еврей, древний израильтянин. А само повествование - не былина и не сага, а часть ТаНаХа, священного Пятикнижия, а точнее - глава из книги Судей. Поскольку наш лихой и неукротимый никакими силами парень - еще и один из Судей Израиля, на протяжении двадцати лет. Однако, знаменит он отнюдь не своим мудрым судейством.
Дамы и господа, сегодня перед нами - силач Самсон, точнее, последняя ночь свободы Самсона, ночь, которую он провел со своей возлюбленной, филистимлянкой Далилой, ночь, стоившая ему его легендарной силы и зрения, ночь, с которой начался его мучительный и унизительный путь к раскаянию, эпическому подвигу и смерти.
Итак, история вкратце.
Примерно с XII века до нашей эры в прибрежном Ханаане (территория современного Израиля от Тель-Авива до Газы) обитало племя филистимлян, которые вели себя весьма агрессивно в отношении соседей, израильтян, устраивали набеги, поджигали посевы и дома, сгоняли с земли, похищали женщин и скот - в общем, максимально досаждали израильтянам, и так на протяжении сорока лет. Пока Господь, покровительствовавший израильтянам, не дал им неуязвимого богатыря - Самсона, и ангел, посланец Бога, предупредил родителей, чтобы те ни в коем случае мальчика не стригли, ибо дарованные ему мощь и сила — именно в его волосах.
В последующие годы Самсон многократно проявил себя как непобедимый воин (тот самый, который и один в поле - абсолютный победитель), по сути, не нуждавшийся ни в дружине, ни в друзьях. Совершал эпические подвиги, на которые современники смотрели с восхищением и трепетом душевным. Озорничал, иной раз, довольно жестоко (впрочем, понятия о жестокости у нас и у древних весьма отличаются). Филистимлян он держал в постоянном страхе, а вот с филистимлянками - иное дело. На филистимлянках этот простодушный товарищ постоянно женился (несмотря на увещевания, уговоры и прямые запреты своих родителей). Ну, нравились ему эти девушки больше: бойкие, раскованные, общительные - совсем непохожие на кротких домашних евреек с их строгим патриархальным воспитанием.
И вот последняя его и самая сильная любовь, обольстительная и лукавая филистимлянка Далила, и стала причиной его бесславного пленения. Итак, однажды к ней пришли филистимлянские предводители, посулили ей столько денег, сколько она не видывала за всю свою жизнь, с тем, чтобы Далила выведала у мужа и рассказала им секрет его неимоверной силы и неуязвимости.
Далила, в моменты апогея плотских утех, стала пытаться узнать секрет Самсона — мол, скажи! ты что, не доверяешь мне? Несколько раз муж сочинял ей в ответ разные сказки, снова и снова она пыталась использовать подсказанные Самсоном способы- и убеждалась, что ее опять обманули. Силача супруга эти попытки, однако, только смешили. Такой вот чрезмерно самоуверенный мужчина он был.
Филистимляне (а они, вообще-то, внесли аванс серебром за услуги своей землячке) начинали терять терпение и требовать результата. И тогда Далила устроила Самсону форменную истерику — ты говоришь «люблю тебя», а сердце твоё не со мною! Вот, ты трижды обманул меня, и не сказал мне, в чём великая сила твоя! Она дулась, требовала, плакала, упрекала, ласкалась, выпрашивала, льстила - в общем, пустила в ход все методы, в которых во все века хороши любые женщины, которые чего-то, по-настоящему, хотят.
Самсон растаял, да и выдал истинную тайну, что сила его — в волосах, за что получил очередную порцию особенно жарких ласк вкупе с обильными алкогольными возлияниями... А когда он очнулся, то был уже остриженным. И -впервые за всю свою жизнь - слабым, как обычный человек. Таким он себя никогда не знал.
Торжествующие филистимляне пленили утратившего силу Самсона, издевались над ним, ослепили его. Вместо осла в ярме он ходил по кругу, крутя жернова, которые мололи зерно. И каждый раз, во время пирушек, снова и снова, выводили слепого и бессильного исполина, чтобы посмеяться над его нынешним состоянием. Да, нравы были тогда довольно простые, а развлечения - примитивные.
А что же Самсон? А он был погружен, опять же, впервые за свою жизнь, полную до того момента активности, сражений и буйных выходок, - в размышления. Горько раскаивался он в том, что был и глуп, и самонадеян, что не прислушивался к родителям, что позволил обмануть и пленить себя, что оставил Израиль без защиты - то есть, не выполнил свою миссию, ради которой Господь и даровал ему сверхъестественную физическую силу: по сути, обманул Господа.
Но не учли филистимляне небесного покровительства, сопутствовавшего Самсону. Волосы у него снова выросли до некоей критической отметки, и исполин снова обрёл свою невиданную силу (надо понимать, что сам Самсон об этом не знал наверняка и уверенным в этом не был).
И вот, однажды, когда победители в очередной раз собрались в храме за пиршеством и жертвенными приношениями своему божеству Дагону, закованного слепого еврея снова приволокли к алтарю, чтобы поглумиться над ним, тот взмолился Всевышнему, легко разорвал сковывавшие его цепи, сломал, словно тонкие веточки, толстенные опоры, удерживавшие крышу, тем самым обрушив её и на себя, и на всю филистимлянскую элиту. Все погибли. «Выбором Самсона» по сей день называется на иврите самоубийство, рассчитанное так, чтобы увести вместе с собой к смерти максимальное количество врагов.
Дальнейшая судьба Далилы неизвестна, она более нигде не упоминается.
Согласитесь, сюжет и сочный, и яркий, и разнообразный. Поэтому художники всегда любили его, историю Самсона бесконечно изображали в живописи, манускриптах, скульптуре, фресках - даже в ювелирных изделиях. Мне стоило большого труда сделать выбор для традиционной нашей рубрики. Самая жестокая картина на эту тему, по общему мнению, принадлежит кисти великого Рембрандта, но я не решилась ее вам представить.
Сегодня, дамы и господа, я предлагаю вашему вниманию две картины, на которых Самсон крепко спит, утомленный любовью, усыпленный вином. И покоя ему осталось - несколько минут, и больше его не будет до конца его жизни. Замерла и Далила, и о чем она думает - Бог весть.
Это весьма необычная для творчества Рубенса работа. Рубенс - воплощение барокко: пышного, яркого, обильного до чрезмерности. Мощный, страстный, полный жизненной силы Самсон - истинно рубенсовский герой (и художник пишет его неоднократно, в разных ипостасях: гибель Самсона, пленение Самсона, Самсон, разрывающий пасть льву - стремительные резкие движения, изобилие деталей, словно бы наполненность живописи звуками криков, лошадиного ржания, рычания зверей…). Но не здесь. Здесь царит полное беззвучие, мгновение напряженной, звенящей тишины. На коленях Далилы в глубоком сне- полуобнаженный Самсон. Над ним осторожно склонился цирюльник с ножницами (вдруг щелкнут?), а из-за плеча Далилы выглядывает прислужница, старуха со свечой в руке. В дверях замерли вооруженные филистимляне, готовые по первому знаку наброситься на героя. Смысловой центр картины - мускулистая спина Самсона и его могучая, расслабленно опущенная вниз рука, и успокаивающая ладонь женщины на спине спящего. По контрасту со слабо освещенными терракотовыми стенами, ослепительно светятся белоснежная кожа и золотые волосы Далилы, ярко пламенеет ее платье благородного винного цвета.
Всесилие женской красоты - пожалуй, главная тема этого полотна. Женщина, перед которой не может устоять самый мощный и буйный мужчина. Не цирюльник, остригающий волосы Самсона, лишает его силы, не филистимляне ослепляют его и берут в плен. Это Далила сделала Самсона слабым, пленила его, ослепила своей прелестью.
Трагедия Самсона уже наступила, он просто об этом еще не знает - и не узнает в последние несколько минут тишины и покоя.
Доверчивый, как ребенок, Самсон, уютно приникший щекой к коленям возлюбленной… его невероятно жаль. Но, парадоксальным образом, жаль становится и предательницу-Далилу. Рубенсу нередко отказывают в продуманном психологизме. Но кто не увидит тонкости и глубины, посмотрев на этих его Самсона и Далилу?..
И парой к грандиозной рубенсовской картине сегодня - совсем маленькая работа удивительного французского художника Гюстава Моро. Один из первых художников-символистов (не желавший себя таковым признавать, кстати), навсегда влюбленный в классические мифологические и религиозные сюжеты, он сознательно погружал своих персонажей в странное состояние созерцательного оцепенения, между сном и явью, что гипнотизировало и зрителя, застывающего перед картинами Моро. Сам он называл это состояние «страстным молчанием». Также художник был верен принципу «необходимого великолепия», то есть, считал, что искусство обязано быть максимально роскошным, нести зрителю максимально украшенные образы, интерьеры, ландшафты, - и только в этом случае, оно становится Искусством, а не просто перенесенным на холст или бумагу скопированным отражением реальности. «Обратитесь к великим мастерам. Они учат нас не создавать бедного искусства. Художники разных времен включали в свои картины все, что им было известно наиболее богатого, редкостного, даже наиболее странного, все, что в их среде считалось драгоценным и роскошным»,- писал Моро.
Гюстав Моро владел синестезией — слышанием цвета, видением звуков. Главную роль при этом играла символика цвета. «Цвет должен быть продуман, вдохновлен, вымечтан», — говорил он. Смысл происходящего в картине становится понятен через цвет. Желтый он считал цветом зависти или ревности. Далила на этой акварели расположена на желтом фоне, то есть, идеей художника было -филистимлянка предала героя из ревности. Синий у Моро - всегда означает тоску. Синее платье Далилы - ее грядущая тоска по Самсону, которого она больше никогда не увидит, это их последние минуты вместе, и она об этом хорошо знает. Красный - ожерелье, браслеты, дорогой пояс Самсона - это страсть, которая привела его к беде.
Фигура в углу с ручной прялкой - олицетворение Фатума: Парка или Мойра, прядущая нить жизни человека. В данном случае, это Лахезис - та из трех, что отмеряет срок жизни.
Акварели, наверное, лучшее из созданного Гюставом Моро. В них присутствует та бесконечность, благодаря которой сложнейшие символистские замыслы художника приобретают трепетность эскиза, непосредственность, недосказанность, которых так не хватает его «законченным» композициям маслом.
В качестве эпилога - самая чувственная и сексуальная ария классической оперы, третья ария Далилы из оперы Сен-Санса «Самсон и Далила», в исполнении одного из лучших меццо-сопрано современности, Элины Гаранчи.
А у меня на этом все, дамы и господа, благодарю за уделенные время и внимание.