В старом чемодане на чердаке лежали не просто пленки – а целые миры. Миры, где ёжик боится тумана, Чебурашка ищет друзей, а волк вечно дымит на лестнице. Но за каждым кадром скрывалась правда, о которой не говорили в титрах...
Здравствуйте мои дорогие и любимые читатели, подписчики и гости канала. Смотрите старые мультфильмы – они несут добро!
Продолжаю экспериментировать с текстами. На этот раз вместо обычной статьи и мультфильмах – рассказ. История полностью выдуманная, но мне показалось вполне интересная. Поэтому, как там обычно пишут? – «Имена, даты названия улиц и городов прощу считать случайными».
Проектор в бабушкиной комнате
Подмосковье, загородный дом. Комната пахла старыми книгами и яблочным вареньем. Скрипучие половицы вздыхали под ногами, когда я пробирался к чердачному люку. Наверху, в пыльном треугольнике пространства под крышей, ждал тот самый чемодан – коричневый, с оторванной ручкой, перевязанный бельевой веревкой.
- Опять полез? - донесся снизу бабушкин голос. – смотри потолок мне не проломи!
Я не ответил. Пальцы сами нашли заветную защелку. Внутри, аккуратно завернутые в газету «Правда» за 1982 год, лежали пленки. Не цифровые диски, не кассеты — настоящие кинопленки, которые бабушка когда-то приносила со студии, где работала монтажером.
Первый рулон был помечен кривым детским почерком: «Чебурашка, 1971».
Спускаясь, назад в комнату, я задел локтем этажерку с бабушкиными статуэтками. Фарфоровые балерины закачались, но не разбились – никогда не разбивались, будто и они были частью этого мультяшного мира, где ничего плохого не могло случиться по-настоящему.
- Сейчас бычок упадет... – прошептал я, настраивая старый проектор.
Бум! Упал, таки, но не разбился.
На стене ожила знакомая заставка – скрипучий «Союзмультфильм», нарисованный так, будто художник торопился к обеду. Потом – первые кадры: дождь в кукольном городе, где каждая капля была подвешена на тончайшей леске.
- Видишь вон ту лужу? - неожиданно сказала бабушка, появляясь в дверях с подносом. - Ее делали из расплавленного целлулоида. Три дня мучились, пока получилось.
Она поставила передо мной стакан парного молока – точно такого же белого, как туман в том самом мультфильме, который мне предстояло посмотреть.
Пока Чебурашка неловко карабкался в телефонной будке, бабушка рассказывала то, чего не было в титрах и в историях про мультфильмы.
- Голос ему дала Клара Румянова. Записывали ночью, когда на студии наконец стихали. Она сидела в углу, обняв колени, и представляла, каково это – быть таким непонятным существом, которого все принимают за игрушку...
На экране Гена заводил свою гармошку. Бабушка вдруг засмеялась:
- Знаешь, почему у него такие грустные глаза? Потому что кукловоду приходилось держать его на вытянутой руке. По шесть часов съемки! Рука немела, и эта боль... она как-то передавалась кукле.
Я пригляделся. Действительно – в пластиковых глазах крокодила было что-то грустно-человеческое.
Когда пленка закончилась и экран погас, в комнате остался только свет настольной лампы - той самой, под которой, как я теперь знал, художники ночами перерисовывали кадры.
- Почему они так старались? - спросил я, вертя в руках пустую бобину. – Зарплата-то небось маленькая была…
Бабушка поправила платок на голове, в котором всегда ходила дома:
- Потому что верили. Что если сделать по-настоящему хорошо – это останется навсегда, - бабушка грустно хмыкнула. – Мы работали тогда не за зарплату… Была вера в то, что мы делаем действительно нужное дело!
За окном стемнело. Где-то вдалеке гудел поезд – совсем как тот голубой вагон, что качался на экране час назад.
Завтра я достану следующую пленку. Ту, где живет ёжик. Но это уже другая история.
Тайна стеклянных глаз ёжика
На следующее утро я проснулся от странного звука – будто кто-то осторожно перебирал стеклянные шарики. Солнечный луч, пробивавшийся сквозь занавеску, поймал в свою ловушку миллионы пылинок, танцующих над открытым чемоданом с плёнками.
- Искал вот эту, - бабушка протянула мне бобину без надписи, только с нарисованным маркером грибом.
Бабушка сама поднялась на чердак и достала из чемодана бобину? Это что-то новенькое!
Плёнка оказалась старше других — её края были изъедены временем, как осенние листья. Когда я осторожно разматывал её у проектора, от неё пахло целлулоидом и чем-то ещё... ванилью? Или это просто пахли бабушкины руки?
Экран вспыхнул синим. Не привычной заставкой, а просто цветом — глубоким, как вода в лесном озере. Потом появились титры: «Ёжик в тумане. 1975 год».
Не такая уж и старая плёнка. А что же с ней происходило, что она выглядит как старая?
Хотел спросить у бабушки, но глядя на экран вдруг понял, что это была не та версия мультфильма, что показывали по телевизору.
- Это же...
- Черновая работа, — кивнула бабушка. – Ты же знаешь, Норштейн делал 32 варианта тумана? Вот один из первых.
На экране ёжик шёл не через привычный молочный туман, а сквозь что-то похожее на кружево. Потом кадр дернулся – и я увидел то, чего не должно было быть: руку художника, поправляющую куклу за кадром.
- Они специально оставили?
Бабушка улыбнулась той особой улыбкой, когда вспоминает что-то дорогое:
- Это был четвертый дубль. Кукла зацепилась за проволоку, и Юра Борисович так разозлился, что чуть не разбил световой стол. Но потом посмотрел на плёнку и сказал: «Пусть останется. Пусть видят — он же настоящий».
Во время сцены у реки бабушка вдруг встала и вышла. Вернулась с маленькой коробочкой, оклеенной пожелтевшим скотчем.
- Держи, — сказала она просто.
В коробке лежал... нет, не ёжик. Каркас из тонкой проволоки, несколько стеклянных бусин вместо глаз и клочок меха, выцветший до рыжего.
- Это...
- Пробный вариант. Глаза не те – в мультфильме они из чешского стекла, специально заказывали. Но этот... – она осторожно провела пальцем по проволоке, - ...этот держал в руках сам Норштейн.
Я вдруг представил, как великий режиссёр, тогда ещё молодой, нервно теребит эту проволоку, пытаясь поймать то самое выражение – не испуг, не удивление, а то особенное состояние, когда понимаешь, что мир больше, чем казалось.
Когда вечером я осторожно положил каркас ёжика обратно в коробку, бабушка неожиданно сказала:
- Завтра покажу тебе самое ценное.
- Что?
- Ты увидишь, - она прикрыла крышку проектора, и в комнате сразу стало темнее. - Только предупреждаю – это не совсем мультфильм. Вернее, это мультфильм, который так и не стал мультфильмом.
За окном зашумел дождь – тот самый, что стучал по крыше студии в далёком 1978-м, когда художники засиживались допоздна, рисуя наши сны.
Тогда совсем ещё молодая бабушка решила не выбрасывать черновые плёнки, а смонтировала в один уникальный фильм…
Последняя плёнка
Проснулся я оттого, что по крыше стучал дождь – ровно такой же, как вчера вечером. Только теперь капли оставляли мокрые следы на стекле, похожие на те, что оставались на целлулоидных плёнках после монтажа. И звук ударов капель о стекло был громче чем вчера. Наверное специально, чтобы меня разбудить. Бабушка уже сидела у окна с той самой коробкой – большой, плоской, перевязанной бечёвкой.
- Это...
- Не торопись, - её пальцы развязывали узел медленно, будто боялись спугнуть то, что хранилось внутри. – Знаешь, что такое «полочный фильм»?
Я покачал головой, хотя и знал. Пусть бабушка расскажет. Я же вижу, как ей хочется самой всё рассказать. Коробка открылась с тихим шорохом. Внутри лежала плёнка, но не обычная - какие-то листы прозрачной кальки с нарисованными карандашными эскизами, несколько фотографий, и... письмо. Конверт пожелтел по краям.
- 1979 год. «Большой Тылк» - кукольный фильм по сказке Виталия Бианки, - бабушка достала один лист кальки. На нём был нарисован лисёнок с огромными, грустными глазами. – Делали два года. Полностью завершили. И... положили на полку.
Проектор жужжал тревожно, будто чувствовал, что ему покажут что-то особенное. На экране оживали карандашные наброски – лес, поляна, маленький лисёнок, который учился выживать один.
- Почему не выпустили?
- Сказали – «слишком меланхолично для советских детей». Хотя... – бабушка достала письмо, - ...реальная причина была в этом.
Письмо было от какого-то чиновника. Фраза обведена красным: «Персонаж вызывает нездоровую жалость, вместо воспитания стойкости».
- Видишь ли, - бабушка провела пальцем по экрану, где лисёнок прижимался к замёрзшему дереву, - они боялись, что дети почувствуют... слишком много. А мультфильмы должны были учить только хорошему. Простому хорошему.
Кадры сменялись. Лисёнок находил друзей – раненую сороку, старого крота. Но финал... его не было. Последний кадр был пуст.
- Что случилось в конце?
Бабушка молча достала фотографию. Группа людей в студийном павильоне — все в рабочей одежде, уставшие, но улыбающиеся. В центре – кукла того самого лисёнка. А позади...
- Это же...
- Декорации к последней сцене. Лисёнок должен был уйти в лес. Навсегда. Но плёнку разрезали прямо перед финальным монтажом.
Поздно вечером, когда бабушка уснула, я снова открыл коробку. Под всеми эскизами лежал маленький кусочек плёнки – всего три кадра. Я поднёс его к свету.
На первом — лисёнок оборачивается.
На втором — его глаза (такие же стеклянные, как у ёжика) ловят свет.
На третьем...
Третий кадр был засвечен. Только силуэт, только намёк на движение. Но мне показалось, что он машет лапой.
Я так и не узнал, преднамеренно ли сохранился этот обрывок. Может быть, кто-то из монтажёров тайком вынес его из студии. Может быть даже бабушка это сделала. Или, может быть, он просто затерялся среди других плёнок, чтобы однажды найтись в старой коробке под бабушкиной кроватью.
На следующее утро дождь закончился. Я аккуратно сложил всё обратно, но оставил на столе ту самую коробку – чтобы бабушка поняла.
Она посмотрела на меня, потом на коробку, и вдруг улыбнулась той самой улыбкой, которая бывает только у людей, знающих настоящую цену чуду.
- Значит, будем смотреть следующую?
В её руках уже блестела новая бобина. Но это уже совсем другая история.
У меня к вам всего один вопрос, дорогие мои читатели подписчики и гости канала, стоит ли продолжать писать о мультфильмах в рассказах или лучше в статьях?
Вот ссылки на статьи о мультфильмах:
До свидания! Если вы вдруг найдёте негативы, не спешите их выбрасывать, ведь это всё же история!