Квартиру окутывала густая, почти осязаемая тишина, которую лишь изредка нарушало мерное сопение крохотного Ванечки в его новой, пахнущей свежим деревом кроватке. Марина сидела на краешке дивана, обхватив себя руками, и смотрела в темное окно, где отражалась ее собственная тень – бледная, с темными кругами под глазами. Ей было тридцать два, и еще полгода назад она порхала по жизни, успешный маркетолог с горящими глазами и ворохом планов. А теперь… теперь был Ванечка, центр ее вселенной, ее безграничная любовь, и одновременно – причина этой звенящей пустоты между ней и Андреем.
Дверь щелкнула, и в прихожую, сбросив ботинки с тяжелым стуком, вошел муж. Марина встрепенулась, надежда тоненькой струйкой просочилась сквозь броню измотанности.
«Андрюш, привет! Как день прошел?» – голос прозвучал чуть громче, чем следовало, и она испуганно покосилась на детскую.
Андрей прошел на кухню, не взглянув на нее. Плеснул воды в стакан.
«Нормально», – буркнул он, глядя куда-то в стену.
«Устал, наверное?» – Марина подошла ближе, пытаясь заглянуть ему в глаза. – «Ванечка сегодня почти не капризничал, я даже на ужин приготовила твое любимое рагу».
Он резко обернулся, и в его глазах она увидела то самое выражение, которое преследовало ее последние недели – смесь раздражения и какого-то холодного отчуждения.
«Марин, ты вообще слышишь себя? Ванечка, Ванечка… Ты совсем в нем растворилась! А я? Я вообще существую в этом доме, или так, мебель?» – его голос не был громким, но каждое слово било наотмашь.
«Но ведь это же наш сын! – попыталась защититься она, чувствуя, как к горлу подступает комок. – Я… я просто…»
«Ты просто забыла, что у тебя есть муж», – отрезал Андрей, поставил стакан и вышел из кухни. Через минуту послышался скрип дивана в гостиной и щелчок пульта – он включил телевизор.
Марина осталась одна. Слезы, которые она так старательно сдерживала весь день, хлынули сами собой. Она тихонько пробралась в спальню, где пахло молоком и детством, и села на пол у кроватки сына. Ванечка сладко спал, подложив кулачок под щеку. Марина смотрела на него, и сердце сжималось от нежности и одновременно от острой, почти физической боли. Их некогда теплые, полные смеха и объятий отношения с Андреем превратились в натянутую струну, готовую вот-вот лопнуть. Привычная колыбельная, которую она напевала сыну каждый вечер, сегодня звучала как тихий плач по их угасающей любви. «Баю-баюшки-баю, не ложися на краю…» – шептала она, и слова застревали в горле. Край… Кажется, они уже стояли на самом краю.
Следующие недели превратились в череду бесплодных попыток Марины достучаться до мужа. Она приготовила тот самый «его любимый ужин», зажгла свечи, надела платье, которое он когда-то ей подарил. Андрей пришел с работы, молча поел, похвалил «для галочки» и, сославшись на усталость, ушел смотреть свой бесконечный сериал. Лег спать он тоже раньше, отвернувшись к стене. Разговоры с подругами не приносили облегчения. «Все через это проходят», – успокаивала одна. «Мужики – они такие, им внимание нужно, как детям», – поучала другая. «Потерпи, скоро малыш подрастет, станет легче», – заверяла третья. Но Марине не становилось легче. Чужие советы казались банальными и не работали в ее, такой конкретной и болезненной ситуации.
Ее внутренний мир был заполнен калейдоскопом обид: на его равнодушие, на его нежелание понять, на эту внезапную пропасть между ними. Она вспоминала их свидания, его восторженные взгляды, их совместные мечты о большой семье. Куда все это делось? Неужели рождение долгожданного ребенка могло так безжалостно разрушить то, что казалось незыблемым? Иногда ей хотелось все бросить, собрать вещи и уехать к маме. Но потом она смотрела на Ванечку, на его беззащитную улыбку во сне, и понимала – она не может. Она должна бороться. Не оплакивать прошлое, а строить настоящее, каким бы сложным ни было.
Именно в этот момент, когда отчаяние почти достигло дна, в ней что-то щелкнуло. Она стала внимательнее присматриваться к Андрею. Не к его колким словам и отстраненности, а к тому, что скрывалось за ними. И увидела – он тоже выглядел потерянным. В его глазах была та же усталость, что и у нее, только приправленная какой-то затаенной тоской. Он стал молчаливее, реже улыбался, даже когда играл с сыном – а он играл, пусть и не так часто, как ей хотелось бы. Он не был просто эгоистом, каким она его рисовала в своих обиженных мыслях. Он тоже страдал. Это открытие ошеломило Марину и дало ей неожиданную точку опоры.
День выдался особенно тяжелым. Ванечка капризничал с самого утра – резались зубки. Марина вымоталась до предела: бесконечные укачивания, попытки накормить, успокоить. Квартира напоминала поле боя с разбросанными игрушками и влажными салфетками. Когда Андрей вернулся с работы, его лицо было непроницаемым, а плечи опущены. Он молча прошел в комнату, даже не взглянув на нее, измученную, с растрепанными волосами и отчаянием в глазах. Обычно в такие моменты Марина срывалась на слезы или тихие упреки. Но сегодня, вспомнив свое недавнее открытие, она поступила иначе.
Уложив наконец сына, она подошла к Андрею, который сидел на диване, уставившись в темный экран телевизора. Села рядом, не слишком близко, давая ему пространство. Несколько минут они молчали. Марина глубоко вздохнула, собираясь с духом.
«Андрей, нам нужно поговорить», – ее голос прозвучал тихо, но твердо.
Он даже не повернул головы. «О чем? Опять о том, какой я плохой муж и отец?»
«Нет», – Марина покачала головой, хотя он этого и не видел. «Я хочу поговорить о нас. О том, что с нами происходит». Она сделала паузу, подбирая слова. «Я так больше не могу. Мне больно, Андрей. Больно от твоего молчания, от этой стены между нами. Я устала, да, я ужасно устала. Но я боюсь не только усталости. Я боюсь потерять тебя, потерять нашу семью».
Ее голос дрогнул, но она справилась с подступившими слезами.
«Я знаю, я изменилась. Я теперь в первую очередь мама. Но я все еще твоя жена. И я скучаю. Скучаю по нам, по тому, как было раньше. Но я не знаю, как это вернуть, как совместить все это… Я ведь тоже учусь, Андрей. Учусь быть мамой, учусь жить по-новому. И мне страшно. Страшно, что я не справлюсь. Мне нужна твоя помощь, твое понимание… Твоя поддержка».
Она замолчала, не смея взглянуть на него. Тишина в комнате стала такой плотной, что, казалось, ее можно потрогать. И вдруг Андрей медленно повернул к ней голову. В его глазах больше не было ни раздражения, ни холода. Только бездонная усталость и… растерянность.
«Марин…» – начал он хрипло, и откашлялся. – «Я… я тоже не знаю, что происходит. Мне казалось, я тебе больше не нужен. Весь твой мир теперь – это он». Он кивнул в сторону детской. «Я приходил домой, а ты… ты как будто меня не замечала. Или смотрела так, будто я тебе мешаю. Я… я ревновал, Марин. Дурацкое слово, да? Взрослый мужик, а ревную к собственному сыну. И чувствовал себя лишним, ненужным. Боялся, что я плохой отец, что не справляюсь, что не оправдываю твоих ожиданий».
Его слова, такие неожиданные, такие уязвимые, ошеломили Марину. Он ревновал? Он боялся? Она смотрела на него, и стена между ними начала рушиться, осыпаясь кирпичик за кирпичиком. Впервые за долгие месяцы они говорили. По-настоящему. Без обвинений, без упреков, делясь своими страхами и своей болью. Это был нелегкий разговор, полный пауз и недомолвок, но в нем было главное – желание услышать и понять друг друга.
Они не нашли мгновенного решения всех проблем. Не пообещали друг другу, что завтра все волшебным образом изменится. Но они договорились. Договорились быть внимательнее, терпимее. Договорились говорить – не кричать, не обвинять, а именно говорить. Учиться заново строить свой мир, в котором теперь было на одного любимого человека больше.
Позже, когда Ванечка снова закряхтел во сне, они вместе пошли в детскую. Андрей неумело, но очень нежно поправил одеяльце. Марина встала рядом, и он осторожно обнял ее за плечи. Она прижалась к нему, чувствуя давно забытое тепло и спокойствие. И тихонько, одними губами, начала напевать колыбельную. Ту самую. Но теперь в ее голосе не было отчаяния. В нем звучала робкая, но такая важная надежда. Надежда на то, что их семья, их любовь, найдет свою новую, общую мелодию. Мелодию, в которой хватит места и для тихой нежности к спящему сыну, и для вновь обретенного тепла друг к другу.
Марина посмотрела на Андрея. Он улыбнулся ей – устало, но искренне. И она поняла – они справятся. Обязательно справятся.