Рига, 15 октября 1963 года
Дождь начался ровно в полночь. Не обычный осенний дождик, а густой, маслянистый ливень, оставляющий на асфальте чёрные разводы.
Инспектор Алвис Стренга стоял под козырьком заброшенной галантерейной лавки на улице Сколас, закуривая третью подряд "Казбек". Сигаретный дым смешивался с туманом, образуя призрачные кольца в свете одинокого фонаря.
— Опять ты здесь, — раздался за спиной хриплый голос.
Старый Янис, дворник с соседней улицы, переступал с ноги на ногу, пряча руки в рваные варежки.
— Видел его, инспектор. Высокого, в длинном пальто. Стоял посреди двора, а под ногами у него — лужа. Только лужа-то... не высыхала.
Алвис швырнул окурок в чёрную воду.
— И что, опять больше никто ничего не видел?
Янис нервно обернулся, будто боясь, что его подслушают:
— А кто его видит? Только те, кому умирать. Моя бабка говорила — это Дух Даугавы забирает тех, кто воду осквернил.
За углом раздался плеск. Алвис рванул кобуру, но во дворе было пусто. Только на мокром асфальте отпечатался след — правый сапог с характерным износом подошвы. Такой же след был на всех трёх местах преступлений.
— Как тогда в сорок втором… — пробубнил дворник
Алвис резко повернулся:
— А что в сорок втором?
Но Янис уже пятился назад, крестя карманы рваного пальто:
— Не моя это память, не мои грехи...
Рига, 3 января 1942 года
Метель заметала следы на тюремном дворе. Мария Витола, прижимая к груди пятилетнюю Илзе, пробиралась вдоль стены.
— Мама, а почему дядя плачет? — девочка тыкала пальчиком в зарешечённое окно подвала.
За стеклом в луже талого снега стоял мужчина в разорванной рубахе. Он медленно поднял голову — из его рта текла чёрная вода.
— Не смотри! — Мария резко отвернула ребёнка, но слишком поздно.
Из темноты вышел офицер в промокшем плаще:
— Фрейляйн Витола? Ваш отец требовал вас в лазарет.
Когда они уходили, Мария обернулась. Тот самый мужчина теперь стоял во дворе. Абсолютно сухой, несмотря на ливень. А за его спиной...
Что-то шевельнулось в бочке с дождевой водой.
Архив (Улица Грециниеку, 16 октября 1963 года)
Из-за угла показалась женская фигура в мужском клетчатом пиджаке с закатанными рукавами. Илзе Витола, главный гидролог Рижского управления, держала в руках потрёпанный альбом.
— Я знала, что ты придёшь, — её голос звучал устало. — Смотри.
Она развернула перед ним карту 1941 года. Красным карандашом был обведён тюремный двор на улице Калнциема.
— Здесь были колодцы. Глубинные. Когда немцы... когда они топили людей, не все трупы всплыли.
Алвис ткнул пальцем в список имён:
— Все наши покойники здесь. Но почему сейчас? Почему через двадцать лет?
Илзе достала из кармана смятую фотографию. На ней — молодая женщина с ребёнком на руках у тюремных ворот.
— Потому что я начала их искать. Мама перед смертью...
Её голос дрогнул. За окном застучал дождь. Она раскрыла тетрадь и показала Алвису.
— Значит, ты видела его ещё тогда? — Алвис разглядывал детский рисунок в тетради Илзе. Набросок явно изображал тюремный двор, но вместо людей там были лишь лужи с лицами.
Илзе дрожащей рукой налила кофе:
— Мама думала, что я забыла. Но в сорок втором, когда начались первые... исчезновения, она вела дневник.
Она перевернула пожелтевшую страницу:
«5.01.1942. Сегодня нашли фельдфебеля Рихтера. В сухой камере. Весь синий, будто утонул. Говорят, перед смертью он кричал, что пришёл за долгами»
Алвис заметил каплю воды на тексте, но крышка чернильницы была плотно закрыта
Разговор в кафе (Улица Яуниела, 16 октября, 14:30)
Кафе "Лайма" было единственным кафе в округе, где ещё подавали настоящий кофе. Алвис размешал сахар, наблюдая, как Илзе нервно теребит край шарфа.
— Твоя мать работала в тюрьме?
— Дед был врачом. А она... приносила заключённым еду, — Илзе прикрыла глаза. — 2 июля 1941 года она видела, как их вывели во двор. Двадцать человек. Поставили на колени перед бочками...
Ложка звякнула о блюдце. За соседним столиком старушка испуганно обернулась.
— Они не расстреливали, — прошептала Илзе. — Они... опускали их головы в воду и держали. Пока те не переставали дёргаться.
Алвис почувствовал, как по спине побежали мурашки.
— А рисунок? Тот, с мужчиной в пальто?
— Мама видела его в ту ночь. Он стоял за спиной у офицера. И когда... когда всё закончилось, он наклонился к луже и зачерпнул воду ладонями.
Вдруг зазвонил телефон на стойке. Официантка крикнула:
— Товарищ Стренга! Вам срочно в трест!
Преследование (Улица Калнциема, 16 октября, 23:55)
Туман сгущался, превращая Ригу в лабиринт из размытых силуэтов. Алвис бежал, спотыкаясь о булыжники мостовой, его сердце колотилось так, что казалось, вот-вот разорвёт рёбра. Впереди мелькала тень — высокий мужчина в длинном пальто, которое словно впитывало весь свет фонарей.
— Стой! Милиция! — хрипло крикнул Алвис, хватаясь за кобуру.
Фигура замедлила шаг. Остановилась. Медленно повернулась.
Шляпа скрывала лицо, но Алвис видел — из-под полы капает вода. Не дождевые капли, а чёрные, густые, как нефть. Они падали на мостовую, оставляя после себя крошечные лужицы, которые не растекались, а будто впитывались в камень.
Алвис выхватил пистолет, но пальцы вдруг стали ватными. Курок не поддавался.
— Нет! Нет! Не стреляй!
Из переулка выбежала Илзе. Её лицо было бледным, волосы растрёпаны. Она бросилась между Алвисом и фигурой, раскинув руки.
— Он не тот, кем кажется! Он...
Но фигура уже таяла. Пальто расплывалось, как мокрый папирус, шляпа растворялась в воздухе. На месте, где только что стоял мужчина, осталась лишь лужа чёрной воды.
И детская кукла.
Фарфоровое личико с выцветшими синими глазами. Платьице когда-то было голубым, но теперь выцвело до серого. Алвис наклонился, чтобы поднять её, но Илзе резко схватила его за руку.
— Не трогай! Это...
Она не договорила. Кукла вдруг повернула голову. Фарфоровые губы растянулись в улыбке.
— Она помнит, — прошептала Илзе. — Она помнит тот день...
Где-то в тумане завыл ветер. Кукла рассыпалась в прах, оставив после себя лишь мокрое пятно на камнях.
Алвис поднял глаза. На стене дома перед ними кто-то нарисовал мелом детскую фигурку. И дату:
2.07.1943.
2 июля 1943 года. Чердак дома на улице Альберта
Девятилетняя Илзе прижала куклу к груди, пробираясь между старыми сундуками. Летняя гроза бушевала за чердачным окном, и при каждом ударе молнии фарфоровое личико куклы вспыхивало синим светом.
— Ты видела Его снова? — прошептала девочка, поправляя голубое платьице куклы. — Мама говорит, что Его не существует. Но я знаю...
Она достала из кармана платья смятый листок — рисунок, сделанный матерью в 1941 году. Высокий силуэт в мокром пальто. Подпись: "Он приходит перед дождём".
На чердаке запахло речной водой. Илзе обернулась. В углу, где секунду назад было сухо, теперь блестела лужа. Из её глубины всплывали пузырьки воздуха.
— Я знала, что Ты придёшь, — девочка не испугалась. — Ты забрал дядю Рудольфа в прошлом году. И тётю Марту весной.
Лужа расширялась. Вода была чёрной, как чернила. Илзе крепче сжала куклу.
— Мама говорит, что Ты — просто дурной сон. Но я видела, как Ты унёс того офицера. Того, что кричал о "долгах реки".
Из воды показалась рука — бледная, почти прозрачная. Она медленно протягивалась к девочке.
Илзе внезапно поняла:
— Ты пришёл за ней? За Лизель? — она посмотрела на куклу. — Потому что она видела...
Рука замерла. Капли чёрной воды упали на половицы.
— Хорошо, — Илзе вытерла слёзы. — Но я сама.
Она подошла к печной трубе, проходящей через чердак. Последний раз посмотрела на куклу на синие глаза, точь-в-точь как у тёти Марты.
— Прости, Лизель.
Фарфор разбился о кирпичи с хрустальным звоном. Когда Илзе бросила в печь головку куклы, та на мгновение ожила — губы шевельнулись, словно пытаясь что-то сказать. Потом фарфор почернел и рассыпался.
На следующее утро на полу чердака нашли лишь мокрое пятно в форме детской фигурки. А на стене кто-то нарисовал мелом дату: 2.07.1943.
1963 год
— Я думала, это конец, — Илзе смотрела на мокрое пятно, оставшееся от куклы. — Но Он просто ждал. Ждал, пока я вспомню.
Алвис поднял глаза к нарисованной на стене дате. Цифры начали течь, как будто написанные под дождём.
— Что случилось тогда, в сорок третьем?
Илзе медленно покачала головой:
— Лучше бы тебе не знать. Лучше бы... — её голос оборвался, когда из лужи донёсся знакомый хлюпающий звук.
Что-то поднималось из глубины. Что-то, что ждало двадцать лет.
Тени прошлого (Квартира Илзе, 17 октября, 01:23)
Дождь стучал по подоконнику, словно кто-то нетерпеливо барабанил пальцами по стеклу. Алвис сидел за кухонным столом, на котором в беспорядке лежали старые фотографии, вырезки из газет и потрёпанный дневник с водяными пятнами на страницах. Лампа под абажуром мерцала, отбрасывая дрожащие тени на стены.
Он взял в руки пожелтевший снимок — групповой портрет немецких офицеров перед тюрьмой на Калнциема. Лица большинства были размыты временем, но один силуэт выделялся неестественной чёткостью: высокий мужчина в длинном плаще стоял чуть в стороне, его черты словно растворялись в воздухе, как будто фотография не могла их удержать. Плащ был мокрым — это можно было разглядеть даже на чёрно-белом снимке.
— Это Он? — Алвис ткнул пальцем в размытое лицо.
Илзе, обхватив себя за плечи, кивнула. Её пальцы впились в ткань пижамы, оставляя мокрые пятна.
— Мама говорила, что в тот день, когда топили людей, Он просто... наблюдал. Стоял в тени и смотрел. А потом… — она замолчала, глядя на фотографию.
— Потом что?
— Потом начал собирать. Сначала палачей. Потом свидетелей. А теперь...
Не договорив, она резко подняла голову. Вода вдруг начала сочиться из-под фотографии — чёрные, густые капли, оставляющие на дереве стола маслянистые разводы. Алвис отдернул руку, но капля уже упала ему на запястье. Она была ледяной и... живой. Казалось, она шевелится на коже.
За стеной в спальне что-то громко упало.
— Ты одна живешь? — прошептал Алвис, стирая с руки чёрную влагу.
— Да...— голос Илзе дрожал.
Они медленно двинулись к спальне. Дверь была приоткрыта, из щели лился синеватый свет. Не лампы, не луны, а какой-то иной, мерцающий, как отражение в воде.
На кровати сидела кукла.
Та, что осталась на месте преступления. Её голубой сарафан теперь был мокрым и потемневшим, волосы слиплись, будто её только что вытащили из реки. Но самое страшное — глаза. Стеклянные зрачки отражали не комнату, а что-то другое: тёмную воду, пузырьки воздуха, мелькающие в глубине.
Илзе затряслась.
— Это невозможно. Я... я сожгла её в сорок третьем. Бросила в печь и смотрела, как плавится фарфор...
Кукла медленно повернула голову. Раздался тихий скрип — точь-в-точь как скрип несмазанных петель в тюремных воротах.
Её губы, нарисованные, алые, вдруг шевельнулись.
Из открытого рта куклы хлынула чёрная вода.
Пробуждение реки (Набережная Даугавы, 03:17)
Они бежали по спящему городу, где каждый шаг отдавался эхом в пустых переулках.
Алвис чувствовал, как сердце колотится в такт их бегу - глухие удары, будто кто-то стучал изнутри по рёбрам. Илзе шла впереди, её светлые волосы мелькали в темноте как маяк. Она не бежала, а почти летела, будто её тянула невидимая нить.
— Подожди! - хрипло крикнул Алвис, хватая её за рукав. Его пальцы впились в ткань плаща, но Илзе даже не обернулась. Только шептала что-то, слова растворялись в шуме их шагов.
Они вышли на набережную, и Алвис замер. Даугава лежала перед ними - огромная, чёрная, абсолютно неподвижная. Ни ряби, ни всплесков. Как зеркало, в котором отражались не звёзды, а какие-то чужие огни, мерцающие в глубине.
— Смотри, - Илзе указала на воду. Её голос звучал странно - будто доносился издалека. Она замерла. Совсем. Как тогда…
Алвис подошёл ближе. Его отражение в воде было размытым, нечётким. А вот Илзе... Илзе отражалась идеально. Будто вода ждала именно её.
— Что мы здесь делаем? - спросил он, чувствуя, как по спине бегут мурашки. В воздухе пахло грозой и чем-то ещё - затхлым, как в подвалах старых домов.
Илзе опустилась на колени у самой кромки воды. Её пальцы дрожали, когда она протянула руку.
— Я должна понять, - прошептала она. - Почему именно я? Почему сейчас?
Её пальцы почти коснулись поверхности, когда вода вдруг... отступила. Буквально отпрянула, образовав мелкую впадину. Алвис почувствовал, как волосы на затылке встают дыбом.
— Боже... Она живая...
Илзе подняла на него глаза. В них читалось не страх, а какое-то странное понимание.
— Не живая, - поправила она, - Она помнит. Каждого. И меня тоже.
В этот момент город вздрогнул. Сначала просто качнулись фонари. Потом где-то вдалеке хлопнула дверь. А затем... Затем вода начала подниматься.
Не из реки - из-под земли. Из дренажных решёток, из трещин в асфальте, даже из водосточных труб. Чёрные струи сплетались в причудливые узоры, образуя нечто вроде щупалец.
— Илзе! Назад! - Алвис рванулся вперёд, но было поздно.
Вода обвилась вокруг её лодыжек - сначала нежно, почти ласково. Потом плотнее. Холодные кольца поднимались выше, цепляясь за складки платья. Илзе не сопротивлялась. Она смотрела на эту чёрную паутину с каким-то странным спокойствием.
— Он был прав, - прошептала она, — Они все там. В глубине. Им... холодно, Алвис.
Последнее, что он увидел, как вода смыкается над её головой. Не брызги, не всплеск. Просто плавное погружение, будто её приняли в объятия.
Потом тишина. Даугава снова текла как ни в чём не бывало. На мокром песке лежала только старая кукла с выцветшими синими глазами, в линялом платье. Теперь закрытыми.
Алвис упал на колени. Его пальцы впились в мокрый песок. Где-то в городе пробило три часа семнадцать минут.
Начался дождь.
Эпилог: Остаться на берегу
Рига, 20 октября 1963 года, вечер
Дождь шёл третий день.
Алвис сидел у окна в своём кабинете, разглядывая акварель, которую нашёл в пустой квартире Илзе. Краски были размыты, словно рисунок долго лежал под водой. Три фигуры — две женские и одна высокая, без лица. Они стояли в глубине, среди тёмных водорослей, а над ними, едва различимая, висела дата: 2.07.1943
На столе перед ним лежало заключение по делу Илзе: «Пропала без вести»
Он перевернул лист. Пусто. Ни улик, ни свидетелей, ни логичного объяснения. Только мокрый след на полу, который так и не высох.
За окном фонари расплывались в дожде, как свет подводных фонарей. Алвис потянулся к фляжке, но передумал. Вместо этого достал из кармана куклу. Ту, что осталась на берегу. Её платье уже высохло, но фарфор оставался ледяным, будто её только что вытащили из глубины.
Он провёл пальцем по трещине на её щеке.
— И что мне теперь делать? — спросил он тихо, не ожидая ответа.
Но кукла ответила. Её веки дрогнули. На секунду. Может, это была игра света. Может, тень.
А может, и нет.
Алвис медленно поднял голову. За окном, в струях дождя, на мгновение мелькнул силуэт — высокий, в промокшем пальто.
Потом его не стало.
На подоконнике осталась лишь лужица чёрной воды.
А в городе снова начался дождь.
Конец