Франц Кафка.
Автор инсценировки - Надежда Толубеева.
Премьера 2025 года.
Режиссер - Андрей Гончаров.
«О дивный новый мир!»
Спектакль абсурдистский и интеллектуальный. Он не вызовет сильных эмоций (у меня, по крайней мере, не вызвал), но как интеллектуальный пазл интересен. Новелла Кафки переработана Надеждой Толубеевой, а спектакль предоставляет возможность разных интерпретаций. Кто-то увидит в спектакле отражение ужасных отношений, которые сложились у Кафки с его отцом Германом (так и в спектакле зовут отца Грегора). Собственно, и закладка как приложение к программке укажет на этот код, зашифрованный в спектакле. Это «Письмо отцу» и «Приговор», в которых Кафка признается в страхе перед отцом и душевной ране, нанесенной им. Отец был против помолвки с девушкой, которую любил сын.
Я увидела в этой истории не только семейную трагедию, но и постмодернисткий мюзикл на тему трансформации нашего мира на примере отношений Бога-Отца и Сына.
Как известно, моделью мира является семья. С акта сотворения семьи все и начинается.
На сцене длинный стол и резные стулья для большой семьи. Вполне буржуазная обстановка. Внезапно бытовой настрой нарушается, и появившийся Герман -отец, бойкий старикашка, с лысой макушкой в обрамлении седых вьющихся волос, вырывает из груди что-то похожее на рог (подсказка в закладке - «ребро Адама). Он трубит и приказывает жене (Надежда Флерова) родить сначала сына, потом дочь, а потом и оркестр. «Слава Богу, небольшой!», - комментирует папа.
Пародию на библейскую пару сопровождает музыка композиторов Алексея Кириллова и Александры Микаелян в исполнении камерного оркестра, а весь спектакль напоминает мюзикл. Герои хором и сольно исполняют шлягеры и танцуют. Музыка, как известно, участвовала в творении, поэтому Пифагор писал о ее мистической роли. На наших глазах словно творится новая космогония. Герман пропоет: «Спасибо за сына и за дочь», и пошлая песня станет прелюдией сотворения нового мира.
Нарушение прежней гармонии обнаруживается сразу. Отец заявит, что жена высоко взяла (ноту), родив слишком высокого сына. Роды показаны условно. Взрослые дети стоят рядом с Германом, а жена издает резкие звуки, имитируя роды. Грегор вышел ростом на две головы выше Германа. Отец и сын смешно контрастируют друг с другом. Сын красив, статен и тих, а Герман кипуч как заварной чайник, из которого он всю семью поит чаем.
Он - непререкаемый авторитет, какой бы дурью ни занимался, чтобы ни натворил. Так папа любит составлять чайные купажи, а потом мучает всех разгадыванием ингредиентов. Но мать и дочь светятся от счастья и с отцом они запевают сладкую песню «Наш душистый чай». В этой идиллии нет только Грегора. Он убежал в зрительный зал.
Удушение начнется сразу после ослушания и желания Грегора жениться и покинуть дом. Отец обзовет его скотиной, длинной шпалой и червяком. Ты нам должен, невесту - вон. Ты только наш! Задолго до конца Грегор увидит на авансцене свои похороны и себя лежащего на столе с головой на красной подушечке, и только невеста нарушит ход процессии. Она ляжет на Грегора и поднимет его с одра смерти. В доме, который подарил сын родителям (на сцене огромная коробка в обертке с бантиком, похожая на подарок, превратится в условный дом), у него кровать малютки, на которую он со свои ростом может только присесть. Коробка умного дома (свет включается пультом) стоит на сцене и представляет собой белую клетку с решетчатой крышей. Отсюда не улетишь даже с девушкой-невестой Леной, в шляпке с двумя павлиньими перьями, называющей себя птицей и зовущей пронзительными криками в полет. Ее, понятно, изгонят.
Все члены семьи постепенно начинают напоминать зоопарк: дочь Грета (Александра Хованская) - с вечной улыбкой похожа на дрессированную мартышку. Хороший человек, владелец дома, который ходит и ходит за долгом к Герману ( Кирилл Янчевский), завлеченный Гретой по настоянию отца, попросит медвежьи лапки. Все они добровольно окажутся в Отцовском Раю, лишив себя силы воли.
Актер Анатолий Григорьев создал гротесковый образ полусумасшедшего Отца-тирана, языческого бога. В нем нет величия. Он выглядит злым и суетливым хозяином, превратившим семью в загон. Он и устроит первый аттракцион с тестированием «на волю к свободе». Так называется любимый тест (инициация) отца, в ходе которого на голову испытуемому набрасывают ткань. Образ навеян картиной Рене Магритта «Рассказ о главном» и другими картинами, где у человека нет лица. Если претендент сидит тихо, он может войти в семью. Но перед этим его еще и обнюхивают. Так была принята в семью русская служанка, а потом и хороший человек.
В ход идет все: манипуляция (унижение и навязывание чувства вины: ты нас, мол не любишь, раз хочешь уйти), совращение (Грета, потрясывая бедрами, сядет на коленки хорошего человека). Будут и камлания под песню «Эй, ухнем!», «Дали подарочек!». А самое большое потрясение: вся семейка станцует под музыку Пятой симфонии Бетховена, а в финале заупокойно пропоет «Оду к радости»!
Каждодневное унижение превратит Сына в нелепое насекомое в маскарадном зеленом костюме с блестящими крылышками и копытами. Крылья Грегор отдаст Лене: он уже не взлетит. Вряд ли это пародия на самого отца Кафки. На мой взгляд, это постирония по поводу нашего мира и новых отношений человека с высшей силой, которая проецируется и на отношения в жизни людей. Фигура Бога-отца больше не воспринимается милосердной. Он больше похож на злого иллюзиониста. Общество копирует эти отношения и устанавливает власть силы. У кого сила, тот и бог, а все остальные «унасекомлены».
Голосование в семье с неизменной победой папы выглядит очень смешно, а также папино старение и его накладные телеса. Но ничего не меняется в доме Замзы. Все должны оставаться в семье и слушаться папы. Пуповину, связывающую спектакль с Кафкой, режиссер все-таки сохранил: с миром что-то не так. В продолжение темы нового мира прозвучит песня-пастиш «Палец отца». Ну как тут не вспомнить указующий перст Бога-отца с фрески Микеланджело в Сикстинской капелле! Только здесь не перст, а белый палец Отца-тирана, спустившегося откуда-то сверху. Он настолько огромен, что чуть не придавит Сына. По ходу палец будет еще и менять цвета в лучах прожекторов и превратится в фаллос, которому поклонялись римляне (они несли его в процессиях вслед за императором).
Во время этого культового действа-пляски Герман-таки встанет в позу Зевса, потрясая перстом и прочтет громовой монолог. Фигуры всех членов семьи в этой сцене отбрасывают огромные тени на стены, превращаясь на наших глазах в бесплотные существа. Запущенный отцом процесс приводит к нивелированию личностей.
Один Грегор, сопротивляясь тирании отца, добровольно выбирает затворничество в облике жука. Каждодневное унижение превратит его в нелепое насекомое в маскарадном зеленом костюме с блестящими крылышками и копытами. Крылья Грегор отдаст Лене: он уже не взлетит.
Языческий культ силы сминает человека, и над сценой зависнет огромная белая скульптура, изображающая сердце (или другой орган человека), испещренное венами, которое со всех сторон, словно щупальцы, сжимают пальцы. Этот образ тоже рождает ассоциацию с библейской темой воплощения. Только в Библии Адам, созданный из глины, обрел образ Бога. Здесь - опять становится глиной и прахом.
Последние сцены спектакля происходят практически в темноте. Игорь Фомин создал свою партитуру света в спектакле с кульминацией в сцене с поклонением Пальцу и развязкой. Карнавал животных, говорящих то на русском, то на немецком языках, спаянных в ансамбль с зятем-мишкой на барабанах, сменяется траурной обстановкой при свечах, в которой должен произойти суд над Грегором. А парень в этот момент уже в костюме жука иссиня-черного цвета. При этом Грегор сохраняет все черты человека, да и сцена вполне бытовая. Не имеющий возможности выходить из дома, он курит на балконе, в темноте, и говорит о мерзостях, которые он открыл в себе, читая отрывок из духовной книги Гоголя «Избранные места из переписки с друзьями». В этот момент сын напоминает мученика, а члены семьи - заговорщиков, объединившихся в тройку, чтобы вынести ему приговор.
Логика спектакля подводит к главному аккорду. Грегор, сняв костюм жука, без ропота идет на смерть( педантичный отец задвинет его ногой под стол), и это выглядит для Сына спасением и гибелью для семьи и мира. Его последний подарок матери - божественная музыка и «снег бесконечной любви». Еще один оксюморон. И опять барокко и снег - музыка скорби и снег вместо любви. Отец, мать и дочь, изгнав Сына и милосердие из своих душ, застывают с корзинками на головах, напоминая картину Брейгеля «Пчеловоды».
Соты - это тоже модель мира. Именно улью Толстой уподобляет христианский мир в романе «Война и мир». Здесь тот же образ получает другой знак. Это ужасная картина обезличенных существ в улье. Образа и подобия Божьего в лицах больше нет, несогласных тоже.