Раковина напоминала поле битвы после пиршества великанов. Гора посуды, увенчанная сковородкой с присохшей гречкой, грозила обрушиться в любой момент. Рядом тоскливо желтел одинокий банан, забытый кем-то на столешнице. Анна вздохнула, ощущая, как привычная тяжесть опускается на плечи. Восемь вечера. Только что закончился рабочий день – отчеты, таблицы, бесконечные цифры. А теперь начиналась вторая смена – домашняя.
Дети, десятилетний Миша и семилетняя Лена, уже вовсю резвились в детской, судя по доносившимся оттуда крикам и смеху, перемежавшимся с грохотом падающих игрушек. Муж, Сергей, уютно устроился на диване перед телевизором, комментируя футбольный матч с таким азартом, будто от его реплик зависел исход игры.
– Ань, есть что-нибудь перекусить? – не отрываясь от экрана, крикнул он.
Анна молча указала на раковину. Сергей недоуменно обернулся.
– А что, само не помоется? – хмыкнул он и снова уставился в телевизор.
Эта фраза стала той самой последней каплей. Анна почувствовала, как внутри что-то оборвалось. Тридцать восемь лет, из которых пятнадцать она была женой и матерью, верным тылом, безотказной хозяйкой. Работала наравне с мужем, а то и больше, ведь бухгалтерские отчеты не знали выходных и праздников. И все эти годы дом был исключительно ее зоной ответственности. Уборка, готовка, стирка, уроки с детьми, закупки – бесконечный марафон, в котором она давно перестала замечать себя. А Сергей… Сергей привык. Привык, что ужин всегда на столе, рубашки выглажены, а в доме царит относительный порядок, который возникает как бы сам по себе.
– Знаешь, что, дорогой? – голос Анны звучал непривычно спокойно, но в этой тишине звенела сталь. – С сегодняшнего дня я объявляю забастовку.
Сергей оторвался от телевизора и посмотрел на нее с недоумением.
– Какую еще забастовку? Ты о чем?
– Домашнюю, – пояснила Анна, снимая фартук и аккуратно вешая его на крючок. – Я больше не готовлю, не убираю, не стираю. Ничего. Хочешь есть – готовь. Хочешь чистую рубашку – стирай. Надоест бардак – убирай.
Миша и Лена, привлеченные необычным тоном матери, высунулись из детской.
– Мам, а что случилось? – спросила Лена.
– Ничего, солнышко, – Анна постаралась улыбнуться. – Просто мама очень устала. И решила немного отдохнуть. А папа нам всем покажет, какой он замечательный хозяин.
Первый день "забастовки" Сергей воспринял как неудачную шутку. На завтрак он обнаружил пустой холодильник (вернее, продукты были, но готовить из них никто не собирался) и демонстративно сделал себе бутерброды с колбасой, громко вздыхая. Детей накормил сухими хлопьями. На обед заказал пиццу. К вечеру гора посуды в раковине увеличилась.
– Ну что, наигралась? – спросил он Анну, когда та, вернувшись с работы, устроилась на диване с книгой.
– Я не играю, Сережа, – спокойно ответила она, не отрываясь от чтения. – Я отдыхаю.
Анна и сама не ожидала от себя такой твердости. Внутри все сжималось от привычного желания броситься наводить порядок, приготовить ужин, постирать накопившееся белье. Чувство вины перед детьми, которые жевали остывшую пиццу, тоже давало о себе знать. Но она держалась. Это был ее единственный шанс что-то изменить.
На второй день Сергей начал проявлять признаки беспокойства. Рубашки в шкафу закончились. Чистые тарелки тоже. Завтракать пришлось из одноразовой посуды, купленной им накануне в супермаркете с видом человека, совершающего подвиг. Попытка приготовить яичницу закончилась дымом на всю кухню и подгоревшей сковородкой, которая присоединилась к остальной грязной посуде в раковине.
– Мам, а папа не умеет готовить, – пожаловался Миша. – У него все горит.
– Учитесь вместе, сынок, – улыбнулась Анна, хотя сердце сжималось.
К вечеру второго дня дом напоминал декорации к фильму-катастрофе. Разбросанные вещи, крошки на полу, горы мусора. Дети, лишенные привычного уюта и маминой еды, начали капризничать.
– Серёж, ну ты же видишь, что происходит! – не выдержала Анна, когда муж в очередной раз безуспешно пытался отыскать парные носки в куче белья.
– А что я вижу? – огрызнулся он. – Я вижу, что моя жена сошла с ума и решила превратить дом в свинарник!
– Это не я его превратила, – тихо ответила Анна. – Это результат того, что один человек тащит на себе все, а другой считает, что так и должно быть. Я просто перестала это делать.
На третий день Сергей сдался. Он проснулся раньше обычного, долго смотрел на спящую Анну, потом на хаос, царивший в квартире. Вид у него был помятый и растерянный. Он подошел к раковине, брезгливо поморщился и… начал мыть посуду. Неумело, разбрызгивая воду, но он это делал. Потом попытался приготовить кашу. Получилось нечто малосъедобное, но дети, изголодавшиеся по домашней еде, съели и это.
Анна наблюдала за ним с непонятной смесью злорадства, жалости и надежды. Она видела, как ему тяжело, как непривычны эти простые, казалось бы, действия. Видела его растерянность, когда он не мог найти губку или не понимал, какой режим выбрать на стиральной машине.
Вечером, когда дети уже спали, а квартира, хоть и не сияла чистотой, но уже не выглядела так удручающе, Сергей подошел к Анне. Он молча сел рядом на диван.
– Ань, – начал он неуверенно. – Я… я, кажется, понял.
Она посмотрела на него, ожидая продолжения.
– Это… это действительно тяжело, – выдохнул он. – Я никогда не думал… Вернее, я просто не задумывался. Ты всегда все делала, и это казалось таким естественным. Как будто само собой.
Анна молчала. В горле стоял ком.
– Прости меня, – тихо сказал Сергей. – Я был неправ. Я был эгоистом. Давай… давай вместе. Помоги мне, научи. Я хочу, чтобы все было по-другому.
Это была их самая честная уборка. Они разбирали завалы вместе. Сергей с удивлением обнаруживал, сколько, оказывается, существует видов чистящих средств и для чего они нужны. Анна терпеливо объясняла, показывала, направляла. Они говорили. Много говорили. Обиды, недопонимания, усталость – все, что копилось годами, выплескивалось наружу, но уже не с гневом, а с желанием понять друг друга. Анна рассказала, как чувствовала себя загнанной лошадью, как ей не хватало его участия, простого "спасибо" или предложения помощи. Сергей признался, что просто не замечал ее усталости, воспринимая ее заботу как должное, и что ему стыдно за свое равнодушие.
– Я думал, раз ты не жалуешься, значит, все в порядке, – сказал он.
– А я ждала, что ты сам увидишь, сам поймешь, – ответила Анна. – Устала просить.
К ночи квартира была почти приведена в порядок. Уставшие, но какие-то обновленные, они сидели на кухне, пили чай.
– Знаешь, а мне даже понравилось, – усмехнулся Сергей, разминая затёкшую спину. – Ну, не сама уборка, конечно, а то, что мы это делали вместе.
Анна улыбнулась. Это была та самая улыбка, которую он давно не видел – теплая, искренняя.
– Теперь так будет всегда? – спросила она, заглядывая ему в глаза.
– Обещаю, – серьезно ответил Сергей. – Мы составим график, распределим обязанности. И никаких больше забастовок, ладно?
– Ладно, – кивнула Анна, чувствуя, как с души спадает огромный камень.
С того дня их жизнь действительно изменилась. Не сразу, не по мановению волшебной палочки. Были и срывы, и забытые обещания, и ворчание с обеих сторон. Но главное – появилось понимание и желание идти навстречу друг другу. Сергей научился готовить несколько простых блюд, взял на себя часть уборки и походы по магазинам. Он стал замечать, когда Анна устала, и предлагать помощь. А Анна, в свою очередь, научилась просить и принимать эту помощь, не взваливая все на свои плечи.
Дом перестал быть полем битвы или местом отбывания повинности. Он снова становился их общей крепостью, где они научились ценить и уважать труд друг друга. И Анна, глядя на мужа, который сосредоточенно чистил картошку или помогал детям с уроками, чувствовала не только облегчение, но и тихую, теплую надежду на то, что их "долго и счастливо" действительно возможно. Нужно было только вовремя нажать на "стоп" и дать другому человеку шанс увидеть мир твоими глазами. Даже если для этого потребуется небольшая домашняя забастовка.