Тётя Люба праздновала 60 лет. Большой юбилей, кафе с банкетом, живая музыка, 40 гостей, куча родни, кто-то едет даже из Костромы. Её дочь, моя двоюродная сестра, позвонила за две недели:
— Мы тебя записали! Ты у нас будешь открывать тосты, потом — конкурс, ты же у нас артистичная. Тётя очень ждёт. Все тебя обожают!
Я слушала и чувствовала, как внутри всё сжимается. Меня не спросили. Меня “записали”. Как реквизит. Как элемент шоу. “Будешь первой”, “ты у нас”, “все обожают” — значит, ты обязана.
Я сказала:
— Я не приду.
Сестра замерла:
— В смысле?
— В прямом. Я не хочу. Я не люблю эти сборища. Я не клоун.
— Ты что, это же тётя Люба! Она тебя с пелёнок нянчила!
— Я помню. Но это не меняет того, что я не хочу туда идти.
На следующий день звонила мама.
— Тётя плачет. Говорит, ты одна такая. Все будут. Даже дядя Валера с гипсом придёт. А ты — нет.
Я объяснила. Что не люблю застолий. Не хочу делать “вид”. Не хочу участвовать в конкурсе “у кого громче смех”. Я — не часть декора.
Мама вздохнула:
— Ну и изменилась ты. Раньше была душой компании.
— Нет, мама. Раньше я просто соглашалась. А теперь — нет.
За день до юбилея мне позвонила сама тётя Люба. Голос — обиженный, тон — холодный.
— Ты же взрослая женщина. А ведёшь себя как подросток. Это ж не шоу-бизнес. Это семья.
Я ответила:
— Вот именно. Семья — это про то, чтобы не притворяться. А я не могу быть весёлой ради атмосферы.
— Я тебя не узнаю, — сказала она.
— А я — наконец-то себя узнаю.
Праздник прошёл. Фото я видела в чате. Все в блёстках, с надутыми щеками, с дурацкими коронами. Мама сказала:
— Все спрашивали, где ты. Я сказала, ты приболела.
Я не поправила. Пусть лучше думают, что у меня кашель, чем что я просто больше не согласна быть “темой вечера”.
Иногда быть собой — это сказать “нет” всем, кто записал тебя в график без твоего согласия. И впервые не выйти в зал под аплодисменты. Потому что твоя жизнь — не их спектакль.
