Я пришла в себя тихо. Без света в глазах, без драматичной сцены из фильмов, где человек вскакивает с криком. Просто открыла глаза и долго смотрела в потолок. Белый, ровный, с маленькой трещинкой у лампы. Мне показалось, что я уже видела эту трещинку раньше. Только тогда она была меньше.
Я не сразу поняла, где я. В голове стоял туман, всё внутри казалось тяжёлым. Я попыталась повернуть голову, но шея ныла, как после долгого сна. Кто-то заметил, что я проснулась. Медсестра подошла, аккуратно поправила одеяло и позвала врача. Я слушала её голос и не могла вспомнить ни её, ни себя.
— Как вы себя чувствуете? — спросил врач. Лицо у него было спокойное, голос мягкий. — Меня зовут Алексей Сергеевич. Вы в больнице, были в коме.
Я хотела что-то спросить, но язык будто не слушался. Всё тело было чужим. Слова пришли позже — отрывками, неуверенно. Через день я вспомнила, как зовут меня. Через два — как зовут дочь. Через три — пришла память о лете. Яркий мячик на пляже, голос дочки: «Мама, смотри!» Потом — вспышка, страх, визг шин. Потом — тишина.
Я спросила про мужа. Сначала у медсестры, потом у врачу.
— Он был с вами, — ответил врач уклончиво. — Но сейчас его нет в городе.
— А дочь?
— У бабушки. Всё в порядке. Вы набирайтесь сил. Главное сейчас — восстановление.
Он избегал моего взгляда. Я это заметила.
Первый визит состоялся через четыре дня. В палату вошла свекровь. Она принесла мне бульон в термосе и вязанный шарф.
— Ты похудела, — сказала она, — совсем. Вот, ешь.
Я взяла ложку и смотрела на неё. Она всё время отводила глаза, суетилась. Я чувствовала: что-то не так.
— Где он? — спросила я.
— На работе, — быстро ответила она. — У него сейчас командировка. Сложно всё. Сам не свой. Всё это… тяжело далось.
Я не поверила. Я знала мужа. Он бы пришёл. Он всегда приходил.
— А Лера?
— Всё хорошо. В школу ходит, умница. Рисует. Я ей про тебя каждый день говорила. Что ты борешься, что ты сильная.
— Она меня помнит?
Свекровь кивнула. Но слишком быстро. Словно боялась, что я задам ещё один вопрос.
Через неделю я смогла встать с кровати. Через две — пройти до окна. Я смотрела на двор, на голубей, на скамейку, где иногда сидели пациенты. Мимо прошла молодая женщина с девочкой лет семи. Девочка засмеялась. У неё были светлые волосы. Похожи на Лерины. Я всмотрелась — нет, не она.
Врач разрешил звонить. Я набрала его номер дрожащими пальцами. Три гудка — и голос.
— Алло?
— Привет, — сказала я. — Это я.
Молчание. Тяжёлое, как ком в горле.
— Привет, — ответил он. — Я рад… Ты… Ты проснулась.
— Да. Меня уже переводят в общую палату. Я хожу. Всё хорошо.
Опять пауза. Как будто он не знал, что говорить.
— А Лера?
— Всё хорошо с ней. Она дома.
— Ты приедешь?
— Да… скоро. Как смогу.
— Ты где?
— В городе.
Он солгал. Я чувствовала. Как чувствуют только те, кто любил без остатка.
Через два дня он пришёл. Принёс розы — мои любимые, белые. Волновался, держал руки в карманах.
— Ты хорошо выглядишь, — сказал он. — Совсем как раньше.
— Не совсем. Но спасибо.
Мы говорили обо всём, кроме главного. Он рассказывал, как ремонтировал балкон, как уволился с работы и открыл мастерскую. Я слушала и чувствовала, что между нами — что-то новое. Что-то, чего не было. Стена. Я не знала, с какой стороны она выросла — с моей или с его.
— Лера знает, что я проснулась?
— Знает. Радовалась.
— Я могу с ней поговорить?
Он помолчал, потом сказал:
— Она… Сейчас в саду. Я потом привезу её. Хорошо?
Я кивнула. А сама поняла: он боится. Боится, что Лера меня не узнает. Или что скажет лишнее.
Через неделю меня выписали. Он не приехал. Приехала свекровь. Дорога домой была тихой. Она говорила про лекарства, про супы, про соседку с дачи. Я смотрела в окно и ждала — когда.
Дома всё было на своих местах. Мой плед на диване. Кружка с надписью «Лучшая мама». Но в спальне стояла чужая подушка. Другой запах. Другая щётка в стаканчике.
Он пришёл вечером. Сел напротив меня на кухне. Долго молчал, потом сказал:
— Я не думал, что ты проснёшься.
Я смотрела на него и не понимала, как такое можно сказать вслух.
— Тебя не было почти год, — продолжил он. — Я ждал. Все ждали. Но… потом сказали, что шансов почти нет.
Я молчала. Всё во мне сжималось.
— И ты… — начала я, но не закончила.
— Я не искал. Просто однажды Лера сказала: «Пап, можно, чтобы она пожила с нами? Мне с ней хорошо». И я согласился.
— Кто она?
— Марина. Она психолог. Мы познакомились в реабилитационном центре. Сначала для Леры. Потом она начала помогать мне. Мы просто говорили. А потом… она осталась.
— Лера её называет мамой?
Он не ответил.
Я пошла в комнату Леры. Там были игрушки, её рисунки. Один висел на стене — дом, папа, девочка и женщина с длинными волосами. У меня короткие. На рисунке — не я.
Я села на пол и заплакала. Не крича, не громко. Просто тихо, в угол. Я не знала, как жить в этом доме, где я — уже не часть.
Наутро пришла Марина. Я сразу её узнала. Высокая, с мягким взглядом, в бежевом пальто. Она вошла в кухню и сказала:
— Я рада, что вы вернулись.
Я не ответила.
— Давайте поговорим.
— А что тут говорить?
— Я не хочу занимать ваше место. Просто… так получилось.
— Вы здесь живёте. Это и есть место.
Она опустила глаза. И вдруг сказала:
— Лера вас помнит. Она говорит о вас каждый день. Рисует вас. Иногда плачет по ночам.
— Но зовёт вас мамой?
— Иногда. Когда ей страшно. Или когда болит. Я не настаивала.
— А он?
— Он… Он растерян. Он не знает, что делать.
Я ушла в комнату. Лежала и слушала, как они говорят на кухне. Потом услышала шаги. Маленькие. Сердце забилось быстрее. Лера вошла, неуверенно. В руках у неё был рисунок.
— Мам?
Я повернулась. Она смотрела на меня широко раскрытыми глазами.
— Мам, ты правда проснулась?
Я расплакалась. Мы обнялись. Я чувствовала, как дрожат её плечи.
— Ты не сердишься, что я её так называю? — прошептала она.
— Нет, — сказала я. — Я просто рада, что ты не была одна.
Она кивнула и прижалась ко мне.
Позже я говорила с мужем.
— Я не знаю, как жить дальше, — сказала я.
— Я тоже.
— Ты её любишь?
Он долго смотрел в окно, потом ответил:
— Наверное, да. По-другому. Но да.
— А меня?
Он не ответил.
Теперь я живу в квартире моей сестры. Мы видимся с Лерой каждую неделю. Она приходит с рюкзаком, рассказывает про школу, про Марину, про кота, которого они завели. Я пеку ей пироги. Мы смотрим мультики. Иногда она ночует у меня.
Он звонит редко. Говорит, что всё сложно. Я понимаю. Мы не ругаемся. Просто говорим, как соседи.
Иногда я просыпаюсь ночью и думаю: может, я всё ещё во сне? Может, скоро я проснусь, и он будет рядом, и Лера снова будет звать только меня?
Но потом слышу чайник. Слышу, как в подъезде хлопает дверь. И понимаю — это реальность. Я в ней. И она моя. Без него. Но с надеждой.
Я начала снова ходить в парк. Взяла работу — веду кружок лепки у детей. Маленькие пальцы лепят смешные фигурки, и кто-то из них всегда говорит: «А вы такая добрая, как мама».
И тогда я улыбаюсь. Потому что, может быть, я и правда — просто мама. И этого достаточно.