Найти в Дзене
История искусств

Он сочинял симфонии – и потерял разум. Как музыка Скрябина стала отражением безумия, в которое он сам погрузился?

Скажите, а вам музыка когда-нибудь голову кружила? Ну, чтоб мурашки по коже, и будто в другое измерение уносит? Я помню, как в 90-е, в квартире моей лучшей подруги, где большая компания собралась отпраздновать её день рождения, поставили пластинку Скрябина. И я стою, а внутри – ого! – как будто космос открылся. Александр Скрябин, этот худой парень с глазами пророка, писал такие симфонии, что, блин, не просто слушаешь – проживаешь. Но он сам… он как будто в этих нотах растворялся. И, знаете, не всегда в хорошем смысле. Пожалуйста, дочитайте до конца! Там будет момент, где я прям сидела и думала: «Ё-моё, как же так?» Эта история – про гения, который хотел переписать мир, но заплатил за это свою цену. Как старый дневник, где каждая страница – то пожар, то пропасть. Представьте Москву, 1872 год. Маленький Саша Скрябин, ему лет десять, сидит за роялем. Пальцы летают, ноты текут, как река. Мать умерла, отец занят, а он – в музыке, как в своём мире. Я как-то нашла в библиотеке старую книжку п
Оглавление

Скажите, а вам музыка когда-нибудь голову кружила? Ну, чтоб мурашки по коже, и будто в другое измерение уносит? Я помню, как в 90-е, в квартире моей лучшей подруги, где большая компания собралась отпраздновать её день рождения, поставили пластинку Скрябина. И я стою, а внутри – ого! – как будто космос открылся. Александр Скрябин, этот худой парень с глазами пророка, писал такие симфонии, что, блин, не просто слушаешь – проживаешь. Но он сам… он как будто в этих нотах растворялся. И, знаете, не всегда в хорошем смысле.

Пожалуйста, дочитайте до конца! Там будет момент, где я прям сидела и думала: «Ё-моё, как же так?» Эта история – про гения, который хотел переписать мир, но заплатил за это свою цену. Как старый дневник, где каждая страница – то пожар, то пропасть.

Сцена первая: Мальчик с роялем

Представьте Москву, 1872 год. Маленький Саша Скрябин, ему лет десять, сидит за роялем. Пальцы летают, ноты текут, как река. Мать умерла, отец занят, а он – в музыке, как в своём мире. Я как-то нашла в библиотеке старую книжку про него – потрёпанную, пахнет чердаком. И там пишут: в 12 лет он уже концерты давал! Я прям вижу этого пацана – худенький, волосы в глаза лезут, а играет так, что взрослые рты разевают.

В 20 лет он уже сочиняет пьесы, а к 27 годам – первую симфонию. Я стояла в музее у его портрета – 1890-е, он молодой, но глаза… ну, как будто он уже знает что-то, чего мы не поймём. В тот момент мимо меня прошёл дедушка, лет восьмидесяти, и прошептал: «Скрябин – он не от мира сего». И я такая подумала: «Как тонко, а ведь правда».

Но вот тут, блин, начинается странное. Он не просто музыку сочиняет. Он верит: его ноты – это ключ к чему-то большему. К Богу, к космосу, к новому миру. Я листала его письма – мелкий почерк, чернила выцвели. И он пишет: «Я должен открыть людям вечность». У меня прям сердце ёкнуло. Это ж не просто мечты. Это – его огонь.

А.Н. Скрябин, 1890-е гг.
А.Н. Скрябин, 1890-е гг.

Сцена вторая: Музыка, которая рвёт душу

Перенесёмся в 1905 год. Скрябин – уже не мальчик. Ему 33, он звезда. Пишет «Поэму экстаза». Я слушала её как-то, в 2000-е. Скрипки воют, трубы кричат, а ты сидишь, и – бах – будто в пропасть летишь. Это не музыка. Это – буря. Я тогда подумала: «Надо же, как он это придумал?»

А он… он уже не просто композитор. Он по уши в теософии – мистике, Блаватской, идеях про космос и душу. Друзья ему: «Саша, ты чего, сбавь обороты» А он: «Нет, я мессия. Моя музыка мир перевернёт». Я болтала с подругой, она в консерватории училась, и она сказала: «Скрябин хотел, чтоб его ноты людей в транс кидали». И я сижу, задумалась: «Ё-моё, это ж как надо гореть…»

В 1910-м он выдаёт «Прометей: Поэму огня». И это – не просто симфония. Он придумал, чтоб свет с музыкой играл! В партитуре пишет: «Тут – синий свет, там – красный». В Москве тогда шушукались: «Скрябин рехнулся». А он – гастроли, планы, мечты о «Мистерии», где музыка, танцы, запахи мир переродят. Я читала про это в кафе, и прям внутри всё сжалось. Это ж не просто ноты. Это – его душа, которая рвётся в космос.

Сцена третья: Нота, которая оборвалась

Но вот, стоп. К 1915 году Скрябин – уже не тот. Ему 43, здоровье шалит. Он всё пишет, мечтает, но… что-то ломается. В апреле 1915-го – фурункул на губе. Кажется, пустяк, да? А нет. Заражение крови – и всё. Конец. Я узнала об этом на лекции в музее, сидела в первом ряду, и прям ух – как будто ток по венам. Это ж как? Гений, который хотел мир переписать, а умер от ерунды.

Я как-то разговаривала с коллегой, она в архиве копалась. Тогда она говорит мне: «Скрябина жалко. Он горел, а сил не хватило». И я ей отвечаю: «Блин, а ведь правда». Его музыка – она как он сам. То нежная, как шёпот, то яростная, как пожар. И в ней – его безумие. Не то, что в больнице. А то, что гений живёт на грани.

-3

Письмо вам, мои дорогие

Знаете, я до сих пор, как слышу Скрябина, чувствую – он тут. В «Поэме экстаза», в «Прометее», в его этюдах. Это не просто музыка, это его душа, вырвавшаяся наружу, его мечта, его пропасть. Я помню, в школе, классе в десятом, нам ставили на уроке его «Этюд до-диез минор». И я тогда подумала: «Вот бы так жить – чтоб всё внутри пылало». А потом, уже став взрослой женщиной, слушала его симфонии – и мурашки по спине.

Скрябин не просто музыку писал. Он строил мост – к звёздам, к вечности. И, может, он не сошёл с ума. Может, он просто видел то, чего мы не разглядим. Его музыка – как окно в его мир, то нежное, то яростное. Смотришь – и видишь его душу. То ли в раю, то ли в аду.

Так что, мои хорошие, послушайте Скрябина. Хоть раз. И напишите мне, что почувствовали. Это как открыть старый сундук – там пыль, но внутри – сокровище. А я буду ждать ваших слов. Каждый ваш комментарий – как горячий чай в холодный день. Давайте искать в музыке то, что нас зажигает! Подписывайтесь, а то мне без вас скучно!