Моя старшая сестра окончила педуниверситет с красным дипломом. Она сбежала из гимназии от наглых детей, невыносимых родителей, которых хотела сослать на Колыму и никогда не видеть.
После школьной линейки, сестра в красках рассказала, почему оставила престижную гимназию в Екатеринбурге ради вечерней школы, где учатся дети мигрантов и где она (барабанная дробь) ежемесячно зарабатывает 100 000 рублей.
— Вы с ума сошли? Вечерняя школа?! — завуч Татьяна Борисовна хлопнула дверцей шкафчика в учительской так, что на пол слетела карта. — Вы же с красным дипломом!
— Я — уставшая женщина, — спокойно ответила Светлана Николаевна. — И, если честно, мне плевать на грамоты. Я хочу жить.
Она стояла у окна, смотрела, как внизу на школьном дворе дымит «одарённый» девятиклассник. У него в ухе AirPods, на плече рюкзак за тридцать тысяч и в глазах тот самый взгляд:
«Ты мне должна. Всё. Просто потому что ты — училка».
Светлана Николаевна закончила пединститут с отличием. Красный диплом. Педагог по русскому языку и литературе. Всё по канону: идеалистка, вдохновлённая Пушкиным.
Пришла в гимназию — чтобы «делать будущее». А получила — утренние истерики, вечерние угрозы от родителей и бесконечные заседания, на которых ей объясняли, как быть мягче, терпимее и улыбчивее.
— У моего сына две тройки! — визжала мама одного гения, захлопывая дверцу учительской. — Вы что, хотите сломать ему жизнь?! Он же гениальный! Он в три года Бродского цитировал!
— Ага, — думала сестра. — Только теперь он ругается матом в классе и бросает мне в спину тетрадки.
— А вы, Светлана Николаевна, ведите себя мягче, — шептала завуч. — Поймите, дети у нас особенные. Им нужно внимание. Личностный подход.
Да, они были «особенные». Особенно невоспитанные. Особенно наглые. Особенно токсичные. Каждый день — как мини-бой. А после уроков — бесконечные отчёты, родительские чаты, выдуманные кружки и тонны бумажной ерунды.
— Вы же педагог! — орал директор, когда Светлана написала заявление на увольнение. — А педагог — это миссия!
— Это каторга, — сказала она и ушла.
Вечерняя школа. Маленькая, захудалая, без лоска. Но — святая тишина в коридорах. Никто не кидается с фразой «А я маме расскажу, что вы на меня наорали». Никто не записывает на диктофон. Здесь, на удивление, не воспитывают детей. Их учат. Потому что здесь — взрослые. Уставшие, но благодарные.
— Светлана Николаевна, можно я задание на дом получу? Я на смену — и сразу к вам, — говорит Миша, двадцатилетний сварщик с огромными руками и мягкими глазами.
— Конечно, Миша. У вас хороший прогресс. Вы молодец.
— Спасибо… А вы правда раньше в гимназии работали?
— Да.
— И что, там правда лучше?
— Нет. Там хуже. Там дети с новыми айфонами, которые понятия не имеют, что такое труд. Там родители, которые считают, что я — их обслуживающий персонал. Там администрация, которая трясётся над рейтингами и готова сожрать учителя, если ребёнок пожалуется, что ему задали домашку на выходные.
— Тогда зачем вы там были?
— Потому что была глупой, — честно отвечает она.
Сейчас у сестры 32 часа, совмещения, дети мигрантов, душевное спосокйствие и зарплата в сто тысяч. Потому что здесь платят за реальную работу, а не за выживание. Здесь ценят знания, а не фотки с линейки.
Вечером она возвращается домой не с опухшими от слёз глазами, а с кипой тетрадей, в которых настоящие сочинения: о жизни, о боли, о выборе. Потому что её ученики — это люди, которые пришли учиться, а не «получить максимум при минимуме усилий».
— А вы не скучаете по гимназии? — спросила как-то знакомая моей сестры.
— Только по окнам на южную сторону, — усмехнулась сестра. — Всё остальное пусть сгорит. Там остались дети-хамы, яжматери и завучи с глазами налоговых инспекторов. А я — сбежала. С красным дипломом. В вечернюю школу. Где наконец-то уважают мой труд.