Вечер пятницы обещал быть уютным. Машенька, набегавшись за день, уже сладко сопела в своей кроватке. Анна, предвкушая спокойные выходные, выбирала фильм для совместного просмотра, пока Дмитрий заканчивал какой-то срочный отчет в своем рабочем уголке в гостиной. Их квартира, обычно наполненная смехом и суетой, сейчас дышала умиротворением.
Ане было тридцать восемь, и она умела ценить такие моменты. Успешный ландшафтный дизайнер, энергичная и эмоциональная, она строила свой мир – и свою семью – на принципах честности и открытости. Дмитрий, ее муж уже десять лет, программист, человек более сдержанный и склонный к анализу, был ее надежной опорой, ее тихой гаванью. Их брак всегда казался им островом стабильности.
«Дим, я в душ, хорошо? А ты пока выбери, что смотреть будем, только не боевик, пожалуйста», – улыбнулась Анна, проходя мимо него.
«Угу», – промычал он, не отрываясь от монитора.
Она оставила телефон на прикроватной тумбочке – привычка, чтобы утром не искать его по всей квартире. Обычно клала экраном вниз, но сегодня, уже на ходу стягивая серьги, просто бросила. Из ванной доносился шум воды.
Дмитрий закончил с отчетом, потянулся и пошел в спальню, собираясь переодеться в домашнее. Его взгляд случайно упал на телефон Анны. Экран вдруг коротко вспыхнул, высветив уведомление. Любопытство – или что-то другое, какая-то смутная тревога, порожденная усталостью и общей напряженностью последних рабочих дней, – заставило его наклониться.
«Спасибо за вчерашнее! Все было идеально. С нетерпением жду нашей следующей встречи! Игорь В.»
Несколько слов. Чужое мужское имя. И смысл, который мгновенно, как яд, проник в его сознание. Дмитрий застыл. Кто такой этот Игорь В.? Что было «идеально» вчера? Какую «следующую встречу» он ждет с его Анной? Логика аналитика, обычно такая четкая и последовательная, дала сбой, уступив место обжигающей волне ревности и обиды. Вчера Анна вернулась поздно, сказала, что была встреча с новым клиентом… Но эти слова…
Он не стал ничего трогать. Просто отошел, сел на край кровати. Мир вокруг сузился до этой короткой фразы на экране. Мысль о том, чтобы немедленно все выяснить, сменилась глухой обидой и желанием отгородиться.
Когда Анна, расслабленная и пахнущая лавандой, вышла из ванной, она сразу почувствовала – что-то не так. Дмитрий сидел на кровати, отвернувшись, плечи напряжены. Воздух в комнате будто стал плотнее, тяжелее.
«Дим? Все в порядке?» – спросила она, подходя ближе.
Он не обернулся. «Да. Все нормально», – голос был ровным, но каким-то чужим, металлическим.
«Ты выбрал фильм?» – попыталась она сохранить обычный тон.
«Нет настроения», – отрезал он и, поднявшись, прошел мимо нее в гостиную, к своему компьютеру. Щелкнул мышкой.
Аня осталась стоять посреди спальни, недоумевая. Что это было? Минуту назад все было прекрасно, а теперь – ледяная стена. Она взяла свой телефон с тумбочки, мельком взглянула на темный экран и, не придав значения, отложила его.
Так началась «холодная война». На следующее утро Дмитрий был образцово вежлив. «Доброе утро, Анна», – произнес он, наливая себе кофе, и это «Анна», вместо привычного «Анюта» или «Зай», резало хуже ножа. Ее осторожные вопросы о его настроении или проблемах на работе натыкались на стену молчания или короткие, язвительные замечания, брошенные будто невзначай.
«Ты сегодня поздно, – цедил он, когда она возвращалась после встречи с подрядчиками. – Наверное, важная встреча была». И это «важная» он выделял так, что хотелось выть.
Ужины превратились в пытку. Машенька, их чуткий барометр, ерзала на стуле, ковыряла котлету и тоскливо переводила взгляд с напряженного лица отца на побледневшее лицо матери.
«Мам, а почему папа больше не смеется?» – спросила она однажды шепотом, когда Дима вышел из-за стола, не допив чай.
Аня притянула дочь к себе, погладила по светлым волосам. «Папа просто очень устал, солнышко». Но Машу было не обмануть. Она чувствовала лед, сковавший их дом.
Аня перебирала в голове все возможные причины. Может, она что-то сказала не так? Сделала? Не уделила внимания? Чувство вины, как липкая паутина, оплетало ее, мешая дышать. Она стала следить за каждым своим словом, движением, боясь дать новый повод для этой молчаливой пытки. Иногда ловила на себе его взгляд – тяжелый, изучающий, полный чего-то такого, от чего внутри все сжималось. И отчаяние накатывало черной волной. Неужели их крепость рушится из-за какой-то неведомой ей трещины?
Неделя тянулась, как резиновая. Ночи стали бессонными. Аня лежала рядом с Димой, чувствуя его отчужденное тепло, и слезы беззвучно катились по щекам. Она почти физически ощущала, как истончаются нити, связывавшие их, как они вот-вот лопнут с тихим, жалобным звоном. Дмитрий же носил в себе увиденное сообщение как занозу, каждый взгляд на Анну, каждый ее телефонный звонок лишь подпитывали его мрачные домыслы.
Пятничный вечер, ровно через неделю после того, как он увидел сообщение, стал последней каплей. Машенька, не выдержав гнетущей тишины за ужином, расплакалась прямо над тарелкой с гречкой. «Я не хочу, чтобы вы ссорились!» – всхлипывала она.
Дима поднялся, буркнул: «Я не ссорюсь», и ушел в свою комнату.
Аня успокоила дочь, уложила спать. И поняла – все. Больше она так не может. Этот туман неизвестности, эти недомолвки, это разъедающее душу молчание – они убивали ее, убивали их семью. Хватит ходить по кругу, хватит винить себя.
Она вошла в гостиную. Дима сидел перед монитором, но Аня видела, что он не работает – просто смотрит в одну точку.
«Дима, – голос ее дрогнул, но она взяла себя в руки. – Так больше продолжаться не может. Пожалуйста, скажи мне, что происходит».
Он даже не повернулся. «Ничего не происходит, Анна. Тебе кажется».
«Не кажется! – Она подошла ближе. Внутри все клокотало – обида, боль, накопленная за эту страшную неделю, и внезапно прорезавшаяся злость. – Ты неделю меня мучаешь! Ты изводишь ребенка! Если есть что сказать – скажи! Я заслуживаю знать, в чем дело!»
Он медленно повернул голову. В его глазах была холодная ярость и что-то еще… боль?
«В чем дело?! – усмехнулся он. – Ты смеешь требовать объяснений, когда сама все прекрасно знаешь?!»
Он вскочил, подошел к ней вплотную. «Твой телефон. Дай сюда». Голос его был низким и угрожающим.
Анна, ошеломленная такой переменой, инстинктивно протянула ему свой мобильный.
Его пальцы, немного дрожа, быстро забегали по экрану. Он открыл мессенджер, почти не глядя нашел нужный чат – было видно, что он много раз прокручивал это в голове, – и сунул телефон ей под нос.
«Вот! Читай! Наслаждайся! "Идеально"! "С нетерпением жду встречи"! Этого достаточно, или еще нужны доказательства твоей… "работы"?!» – каждое слово он выплевывал с ядом.
На экране светилось то самое сообщение от Игоря В.
Аня смотрела на экран, и сначала волна нового шока накрыла ее. А потом… потом пришло горькое, почти истерическое облегчение. Так вот оно что! Не какая-то ее фатальная ошибка, не крах всего, а дурацкое, нелепое недоразумение.
Она подняла на него глаза. В них уже не было страха, только глубокая усталость и… жалость?
«Дима… – тихо сказала она. – Это Игорь Воронцов. Мой клиент. Пожилой профессор, помнишь, я рассказывала про сложный заказ с альпийской горкой?»
Она спокойно взяла телефон из его ослабевших рук, быстро открыла их переписку целиком, показала ему историю сообщений, фотографии эскизов. «Вот, смотри. Вот его восторги по эскизу. А вот мы назначаем следующую встречу – по смете. Все это время ты… ты думал такое?»
Дима недоверчиво смотрел на экран, потом на нее. Его лицо медленно менялось – от гнева к недоумению, потом к чему-то похожему на глубокий стыд.
Он долго молчал. Аня тоже молчала, давая ему время. Воздух в комнате, такой плотный и тяжелый минуту назад, начал потихоньку разряжаться.
Наконец он поднял голову. «Ань… прости. Я… я такой идиот».
Это было сказано так просто, так обезоруживающе, что у Ани снова навернулись слезы, но на этот раз – слезы облегчения.
«Почему ты сразу не спросил? – голос ее все еще дрожал. – Зачем была эта неделя ада?»
Он вздохнул, провел рукой по волосам. «Испугался. Увидел – и как будто все рухнуло. Сам себе накрутил, поверил… Думал, если спрошу, а это правда… Не знаю. Дурак, одним словом».
Они проговорили почти до утра. О доверии, которое так легко разрушить дурацким подозрением и молчанием. О том, как важно говорить, даже если страшно. О том, что их крепость дала трещину, но не рухнула. Дима рассказывал о своих страхах, о неуверенности, которую он прятал за маской аналитика. Аня – о своей боли, о чувстве вины, о том, как ей не хватало его тепла.
Это был трудный разговор, временами болезненный, но он был нужен им как воздух.
Когда первые лучи рассвета коснулись их окон, они сидели на диване, уставшие, но какие-то обновленные. Дима держал ее руку в своей, и это было самое надежное прикосновение за последнюю вечность.
Осадок, конечно, остался. Горечь от потерянной недели, от ненужных страданий. Но вместе с ней пришло и другое – понимание, что их отношения, пройдя через это нелепое испытание, стали как будто прочнее, глубже. Они заново учились слышать друг друга, не додумывать, не строить стены из молчания.
Утром, когда Машенька вошла на кухню, она замерла на пороге. Мама смеялась, наливая папе кофе, а папа… папа улыбался ей в ответ. Той самой своей, настоящей улыбкой.
«Мам, пап, а что, все хорошо?» – с робкой надеждой спросила она.
Аня подмигнула Диме. «Все хорошо, солнышко. Просто мы вчера немного не поняли друг друга, а теперь поговорили, и все наладилось».
И Машенька, впервые за эту долгую неделю, счастливо рассмеялась. Хрупкие нити доверия, чуть было не порванные, были бережно связаны вновь. И они оба знали, что теперь будут беречь их гораздо сильнее.