Представьте обычный вечер среднего супермаркета. Холодок от витрин. И Сережа с Ирой, двигаются вдоль бесконечных рядов консервированного изобилия. Сережа – парень практичный. Рука его тянется к знакомым пакетам, банкам, коробкам. Взял пасту – хорошо. Сыр – отлично. Хлеб – замечательно. Подкатил он к овощному отделу, этому царству глянца и вечной прохлады. Глаз его выхватил корзинку с помидорами. Такие… ну, вы понимаете. Идеально круглые, как бильярдные шары, одинаково красные, будто покрашенные одной кистью. Вроде сочные на вид, твердые на ощупь. Сережа, не мудрствуя лукаво, взял штук пять – для салата, для бутербродов, просто так. Положил в корзину рядом с огурцами-близнецами.
И тут – тихий взрыв.
«Сережа!» – голос Иры, обычно мелодичный, приобрел металлические нотки. Он обернулся. Она стояла, глядя на его «трофеи» с таким выражением лица, будто он только что предложил ей съесть ботинок. «Я не буду есть эти стеклянные помидоры! Давай лучше возьмем у бабушек на рынке настоящие!»
Сережа замер. «Стеклянные? – растерянно пробормотал он. – Они же… помидоры. Красные. Вон, даже пахнут… чем-то». Он неуверенно понюхал один плод. Запах был едва уловимым, каким-то… абстрактным. Как запах пластикового цветка.
«Вот именно – «чем-то»! – Ира схватила один помидор и сжала его пальцами. Он подался, как резиновый мячик, но не лопнул, не дал ни капли сока. – Смотри! Камень! И вкус будет соответствующий – травяной и пустой. А главное – Сереж, давай честно, мы с тобой знаем, чем это все напичкано!»
Она погрузилась в свою любимую тему – тему химического рая современного сельского хозяйства. Не то чтобы она была биохимиком, нет. Но Ира читала. Читала про нитраты, которые могут превратить твой гемоглобин в нечто бесполезное. Про пестициды, которые, по некоторым (вполне подтвержденным, кстати!) исследованиям, могут вести себя в организме как незваные гости с дурными намерениями. Про воски и консерванты, придающие овощам вечную молодость ценой их вкуса и, возможно, нашей с вами пользы.
«Вспомни, – страстно шептала она, давя на больное, – прошлым летом у твоей тети на даче! Тот помидор, прямо с куста, теплый… Он же таял во рту! А сок тек по подбородку! Разве это похоже на это?» – Она презрительно ткнула пальцем в корзину.
Сережа вздохнул. Спорить с Ирой в ее «экологическом раже» было все равно что спорить с ураганом о целесообразности его маршрута. Он молча вытащил стеклянные помидоры обратно на полку. Огурцы последовали за ними. В корзине образовалась пугающая пустота. Ира сияла. Победа. Маленькая, но важная.
Дорога домой. Сумерки. Городской шум приглушен. Сережа нес пакет, в котором теперь скромно ютились паста, сыр, хлеб, копченая курица и пакетик орешков «для Ирочки». Он размышлял. О еде. О любви. О странной связи между ними.
Ира – вегетарианка. Не фанатичная, не бросающаяся с криками «Убийца!» на мясоедов в ресторанах. Нет. Она просто не ест мяса. По убеждениям. Экологическим, этическим, каким угодно. Сережа же… Сережа был плоть от плоти своего деда-охотника. Для него котлета, сочный стейк или даже простая куриная ножка-гриль были не просто едой, а актом примирения с миром. Гастрономической базовой потребностью.
И вот они живут вместе. Две кухни в одной. Его сковородка, пахнущая жареным луком и мясом. Ее – овощами на пару и тофу. Его холодильник – это территория колбасных нарезок и кусков сала. Ее полка – царство проростков, авокадо и странных баночек с ферментированной капустой. Иногда, глядя на их обеденный стол, Сереже казалось, что он наблюдает за разделом Берлина. С одной стороны – стейк с картошкой фри (его территория). С другой – яркий салат с киноа и семенами чиа (ее анклав). Никакой связи, никакого пересечения. Только нейтральная зона в виде хлеба и соли.
Тяжело? Еще бы! Представьте: пахнет жареным мясом – вкуснятина! А тебе говорят: «Сережа, открой окно, пожалуйста, у меня голова болит». Или он покупает любимый стейк – деликатес! А она морщит носик: «Фу, Сереж, это же сырое мясо и пахнет ужасно!» Постоянные переговоры. Постоянные уступки. Иногда хотелось просто схватить огромный кусок шашлыка и бежать с ним в ванную, запираясь на ключ.
Но потом… Потом он смотрел на нее. На ее упрямые глаза, которые так искренне горели, когда она говорила о жестокости животноводческих ферм. На ее смех, когда она кормила бездомного кота кусочком своего тофу (кот, кстати, брезгливо воротил нос, что невероятно забавляло Иру). На то, как она могла возиться на кухне часами, создавая из обычной морковки и свеклы какое-то невероятное, цветное и странно вкусное блюдо. На ее веру в то, что мир можно сделать чуточку лучше, начиная со своей тарелки.
И знаете что? Любовь. Она покрывала все. Все эти «Сережа, не ешь эту колбасу, там сплошная соя и Е-шки!» и «Ирочка, ну можно я хоть сегодня съем пельмени?». Она превращала кухонный сепаратизм в забавное приключение. Его стейк перестал быть символом раздора, а стал… личным десертом. А ее салаты – возможностью для него попробовать что-то новое, иногда даже удивительно вкусное. Он научился ценить хруст свежего огурца и сладость морковки. А она… она терпела его любовь к пахнущим жареным мясом блюдам. Ну, почти терпела.
Рынок. Утро субботы. Не гламурный фудкорт, а самый обычный, немного шумный, пахнущий землей, зеленью и жизнью. Здесь правили бал бабушки. Сидели они за своими прилавками, как генералы перед боем. Морщинистые, в платочках, с глазами, видевшими не один урожай. Перед ними – не глянцевые муляжи из супермаркета, а сама суть лета, привезенная с огородов.
Ира преобразилась. Она парила между рядами, как пчела над цветущим лугом. «Сережа, смотри! – тыкала она пальцем в помидоры, лежащие на старой газете. – Видишь? Они все разные! Вот этот – чуть приплюснутый, как сердце. А этот – с носиком! И цвет… не просто красный, а с желтыми прожилками, с зеленоватыми плечиками!» Она взяла один, понюхала. И Сережа, стоя рядом, действительно почувствовал этот запах. Тот самый! Травы, солнца, теплой земли. Тот, что ассоциируется с детством у бабушки.
Она сжала помидор. Он мягко поддался, на шкурке выступила капелька влаги. «Видишь? Живой!» – торжествующе прошептала Ира. Бабушка за прилавком, наблюдая за этим ритуалом, одобрительно кивнула: «Свои, милок, свои. Без всякой этой… химии. Как для себя растила».
Ира набрала целый пакет: помидоры разных форм и оттенков, огурцы – колючие, пупырчатые, кривоватые, пахнущие огуречной ботвой, пучок молодой редиски с еще не обсохшей землей на корешках, зелень, от которой воздух звенел свежестью.
Сережа смотрел. Смотрел на Иру, счастливую, увлеченную. Смотрел на бабушек, на их руки, знающие цену каждому овощу. Смотрел на этот живой, немного хаотичный, но бесконечно настоящий мир. И что-то щелкнуло внутри. Не громко. Тихо. Как будто совпали шестеренки.
«Знаешь, Ир, – сказал он, беря у нее тяжелый пакет, – а они и правда… другие». Он не сказал «лучше». Но это было понятно без слов. Вкус того вечернего салата стал окончательным аргументом. Помидоры таяли, дарили не водянистость, а насыщенную сладость с легкой кислинкой. Огурцы хрустели так, что, казалось, эхо разносилось по кухне. И даже простой хлеб с солью и ломтиком такого помидора превращался в маленький праздник.
Компромисс? Да. Но не тот, что достигается усталым вздохом. А тот, что рождается из понимания. Понимания того, что Ира, со всей ее принципиальностью, возможно, не так уж и неправа. Что есть красота в этой неидеальности бабушкиных овощей. Что настоящий вкус – это не глянец и вечная молодость, а аромат земли, капризы погоды и труд человеческих рук. И что любовь, эта штука покрывающая, иногда проявляется в самых простых вещах. Например, в умении промолчать в супермаркете и донести тяжелый пакет с рыночными сокровищами до дома. Потому что счастье, оно часто пахнет помидорами. Настоящими. С бабушкиного огорода.