Мужчин у нас в стране мало, а хороших ещё меньше. Да и сама жизнь с её бесконечными сложностями, решениями проблем, конкуренцией, потребительством, часто не позволяет жить счастливо многим людям.
Эта статья чисто по одному комментарию, но, возможно, получилось жизненно. А может и нет, сам не знаю. В общем вышло вот так.
Она стояла у окна, курила, смотрела на дождь. Затягивалась глубоко, будто пыталась втянуть в себя весь этот серый, безнадёжный вечер — такой же, как последние пятьсот тридцать семь вечеров подряд. За спиной — пустая квартира, подаренная родителями на тридцатилетие. Три комнаты, евроремонт.
«Поздравляю, доча, теперь ты взрослая», — сказала мама утром, вручая ключи. Голос дрожал — не от радости. А в глазах читалось: «Пора бы уже…» Но «уже» не случилось.
В восемнадцать за ней бегали толпы пацанов — глупых, наглых, воняющих дешёвым пивом и дезодорантом. Она смеялась, выбирала, отшивала.
— Ты что, серьёзно думаешь, что я с тобой пойду? — фыркала она в ответ на очередное признание.
— Ну почему? Я же хороший парень! — лепетал какой-нибудь Ваня или Серёжа, краснея до корней волос.
— Потому что ты — не самый.
А потом «самый» всё-таки находился. Красивый, уверенный, с машиной (отец купил). Целовал её под дождём, обещал, что «всё будет хорошо». Но «хорошо» длилось ровно до тех пор, пока он не встретил другую. Моложе. Красивее. Глупее.
— Ты же умная, ты поймёшь… — говорил он, избегая её взгляда.
Она понимала.
Потому что умные понимают. А красивые — получают.
К двадцати пяти круг претендентов поредел. Не только потому, что она стала разборчивее — их просто стало меньше. Одних забрала армия, других — география (уехали, как все уезжали), третьих — водка, четвёртых — тюрьма. Оставшиеся разбрелись по Ленам из бухгалтерии, беременным на третьем месяце.
Остались те, кто «пока не готов», «давай без обязательств», «ты же умная девушка, зачем нам штамп в паспорте?».
— Я просто не хочу никому принадлежать, — говорил ей Макс, закуривая после секса.
— А я разве требую? — она смотрела в потолок, чувствуя, как что-то внутри медленно умирает.
— Нет, но… ты же хочешь семью, детей. А я - нет. По крайней мере, сейчас.
«Сейчас» длилось уже два года.
Она ждала. Он — нет.
Потом он женился. На двадцатилетней.
И вот — тридцать.
Она сидела в кафе с подругой, пила вино и слушала, как та взахлёб рассказывает о новом муже.
— Он старше, конечно, но зато с деньгами, с квартирой… Ну, ты понимаешь, после тридцати выбирать не приходится.
Она понимала. В двадцать семь лет она всё же побывала замужем, но недолго. Когда даже мама перестала спрашивать "ну когда же?", а просто молча вздыхала, глядя на подруг, нянчащих внуков.
Сергей появился вовремя. Не тот "самый", но не последний. Разведённый, без вредных привычек, с квартирой и стабильной работой в офисе. На третьем свидании сказал: "Я не люблю долгие прелюдии. Нам обоим за тридцать, давай без романтики". Она согласилась. Потому что статистика — вещь упрямая: после тридцати шансы хорошо выйти замуж падают на 60%, после тридцати пяти — на 85%.
Свадьбу сыграли скромную. Мама плакала от счастья. Подруги говорили "ну наконец-то", но в глазах у них читалось: "Повезло, ска". Она и сама так думала.
"Брак" длился ровно одиннадцать месяцев и семнадцать дней. Разошлись тихо, без скандалов — просто однажды он сказал: "Я не чувствую себя счастливым". Она не стала уточнять, чувствовал ли он себя счастливым когда-либо вообще. В ЗАГСе, получая штамп о разводе, он вдруг пробормотал: "Может, просто не судьба?"
Но "судьба" для других женщин её возраста оказалась ещё хуже.
Потому что теперь мужчин… не было. В буквальном смысле. Статистика — вещь упрямая: к сорока годам на десяток женщин в их городе оставалось три холостых мужчины. Один — хронический алкоголик, второй — вечный «сыночек» у мамы, третий— с тюрьмой за плечами и злобой на весь мир.
Артём — разведён, двое детей, но «с бывшей не общается». Пьёт, правда. Но зато «стабилен» — работает водителем.
— Я, конечно, не миллионер, но водку купить могу, — хрипел он в трубку.
Она вешала.
Антон — не пьёт, не курит, в зал ходит. Но живёт с мамой. И с мамой же советуется, стоит ли ему «встречаться с женщиной за тридцать».
— Мама говорит, что надо искать молодую. Для детей, — честно признался он на втором свидании.
Она больше не перезванивала.
Игорь — красивый, подтянутый, с деньгами. Смотрел на неё оценивающе, улыбался:
— Ты же понимаешь, что у меня есть варианты помоложе?
— Понимаю,— отвечала она, чувствуя, как внутри что-то сжимается.
— Но ты мне нравишься. Ты… взрослая. Без истерик.
Она улыбалась. Потому что знала — это максимум, на что она теперь может рассчитывать.
Её подруги — такие же, как она — уже смирились.
Катя завела кошку. Говорит, что «мужики —коты, только шерсти меньше, да и те вымирают».
Оля встречается с женатым. «Зато не пристаёт с браком. Да и кто сейчас женится?»
Настя просто пьёт по вечерам и пишет в "запрещенграм" «Я сильная, я независимая». А ночью плачет в подушку, потому что независимость — это когда не от кого зависеть.
А она…
Она стоит у окна, курит, смотрит на дождь.
И думает о том, что жизнь — это не выбор.
Это — когда выбирать уже некого.
Дождь за окном льёт.
Бесконечно.
Безысходно.
Как пустые коридоры роддомов.
Как тихий звонок телефона, который уже никто не ждёт.
Как страна, где женщин всё больше, а мужчин — всё меньше.
И статистика здесь беспощаднее самой жизни.
Вот такие дела. Всем спасибо.