Я почувствовала это задолго до слов. Он стал звонить реже. В разговорах — холод. Не грубость, нет. Просто безразличие. Как будто исполняет формальность. “Как ты, мама?” — и сразу: “У нас тут дела”. Он больше не рассказывал, не спрашивал, не смеялся. Всё стало кратким, сухим, чужим. А раньше был другой. Мой мальчик. С руками, цепляющимися за подол. С голосом: “Ты рядом?” — даже ночью. С письмами из армии, где на каждом листке — “люблю, скучаю, держись”. Где это делось?
Я пыталась искать в себе причину. Может, обидела когда-то? Не поддержала? Вспоминала: нет. Помогала всегда. Даже когда развёлся — приняла обратно. Жил у меня год, пока на ноги не встал. Потом снова женился. Сказал: “На этот раз — серьёзно”. Я обрадовалась. Приехал один раз — познакомить. Девушка спокойная, тихая. Только смотрела на меня с каким-то напряжением. Я тогда не поняла.
Потом он перестал приезжать совсем. Только звонил. Редко. А в какой-то день я набралась смелости и спросила: “Сынок, что случилось? Почему ты так отдалился?” И в ответ — тишина. Долгая. А потом ровным голосом: “Мам, я не знаю. Мы как будто чужие. Ты мне сейчас… как соседка”.
Я не сразу осознала, что он сказал. Повторила про себя. Как соседка. Как посторонний человек, которому здороваются в подъезде. Не как мать. Не как та, кто держала его на руках, кто ночами сбивалась с ног, лишь бы вылечить. А как… просто чужая.
Я не плакала. Сидела и слушала гудки. Потом молча пошла на кухню, включила чайник и смотрела, как медленно греется вода. Будто кипяток мог вытеснить то, что вскипело внутри.
Я не перезванивала. Думала — пройдёт. Бывает, устанет, передумает, осознает. Внуков нет, но я верила: даже взрослый сын нуждается в матери. Хоть иногда. Хоть словом. Но недели шли. Месяцы. Он не звонил. На мои поздравления с праздниками отвечал “спасибо”. Одним словом. Без смайликов. Без “а ты как?”. Как соседке.
Я пыталась вернуться в его жизнь аккуратно. Случайно “ошибалась” номером. Отправляла фото из прошлого — его детские снимки. Подпись: “Помнишь?” Никакого ответа. Как в пустоту. На стену. На замок.
Соседка Валентина Ивановна, услышав, качала головой: “Они сейчас все такие. Вырос — и пошёл. Ты для него — этап. Переходный мост”. Я кивала, но внутри кричала: “Я не мост! Я берег! Я та, кто была всегда, а не временно!”
Когда он всё-таки позвонил, я обрадовалась. Сердце заколотилось, руки затряслись. Думала — разговор, примирение. А он позвонил по делу. Спросить, не остался ли у меня его старый ноутбук. Я ответила, что найду. Он сказал “спасибо” и попрощался. Всё. Ни слова о том, как я. Ни фразы: “Соскучился”.
Я достала альбом. Там — он маленький. Лицо в шоколаде, первые шаги, сломанная машинка и слёзы, и я рядом — смеюсь, обнимаю. Он держит меня за руку. Не как соседку. Как весь его мир.
Я листала страницы, и в голове стучало: где же я потеряла сына? В каком моменте? Или он сам захотел потеряться?
Через несколько недель он приехал. Впервые за два года. Без предупреждения. Сел на край дивана, смотрел в пол. Я наливала чай, резала торт, не спрашивая — зачем, почему. Он молчал. Потом, не глядя, сказал: “Я не знаю, как говорить. У нас там психотерапевт на работе. Говорил, надо разобраться с родителями. Что отношения — это не долг, а выбор. И я… выбрал отдалиться”.
Я кивала. Не потому что согласна. А потому что больше не было сил спорить. “Ты не виновата, — добавил он, — просто всё как будто выгорело”.
И вот в этот момент я поняла: я не верну то, что было. Не добьюсь, не заслужу. Он действительно ушёл. Не на время. А навсегда — в своём сердце. Я осталась в прошлом. Где тепло, любовь и связь. А он — в своём будущем, где я лишь эпизод.
Я встала, обняла его, как в детстве. Он не отстранился. Но и не обнял в ответ. Я улыбнулась. Потому что надо. Потому что больше ничего не осталось.
