Всем утра доброго, дня хорошего, вечера уютного, ночи покойной, ave, salute, или как вам угодно!
По устоявшейся традиции завершение очередного месяца - это авторские окололитературные изыски. Да, такая уж... странность у этого немноголюдного канала. Впрочем, могу за неё оправдаться цитатою из Кэрролла:
"- А почему это место ОЧЕНЬ странное место?"
" - А потому, что все остальные места — очень уж не странные. Должно же быть хоть одно ОЧЕНЬ странное место..."
И то правда! Так вот, ближе к тексту...
Возвращаясь в сегодняшнем эпизоде к одному из заявленных ранее персонажей, мы покинем на время Петроград и окажемся в... провинции. Как она живёт - альтернативная российская глубинка? И занятно будет сопоставить её - ту, что существует в реальности, с фэнтезийной - той, на чём держится вымышленная Российская Империя 1970-х... Кому-то нынешний (и последующий - уже августовский) эпизод, может быть, напомнит чем-то "Жизнь Клима Самгина" - что ж, не скрою, примерно такого эффекта я и добивался!
С предыдущими эпизодами "РЕИНКАРНАЦИИ" можно ознакомиться, воспользовавшись нарочно для того созданным КАТАЛОГОМ АВТОРСКОЙ ПРОЗЫ "РУССКАГО РЕЗОНЕРА"
РЕИНКАРНАЦИЯ
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ГЛАВА ПЯТАЯ ЭПИЗОД ПЕРВЫЙ
В апреле Владимирову пришлось отправляться в дальний уезд – по настоятельной просьбе одного из его клиентов, затеявшего бракоразводный процесс с супругой. Покидать Петроград чертовски не хотелось: зима была затяжная, дороги – еще скользкими, дело – запутанным, желания погружаться в чужие имущественные дрязги не было ни малейшего. Клиент как на грех был настойчив, гонорар пообещал солидный, и даже, несмотря на первоначальный отказ Владимирова, выписал ему аванс в кругленькой сумме с тремя нулями, пообещав в случае успеха еще в два раза более того. Деньги были нужны – Максим как раз затеял строительство дачи под Павловском, задумав со временем перебраться туда вовсе, уже купил землю, съездил на место, осмотрелся, брезгливо попинал ногою ветхие, источенные гнилью и насекомыми стены старинной, строенной еще в прошлом веке усадьбы и, вздохнув, подумал, что воплощение его мечты потребует слишком много вложений. Именно эта мысль и побудила его потратить два дня на выслушивание проблем банкира – низкорослого, почти карлика, плешивенького человечка, уставшего телом и душою от пятнадцатилетнего брака, как это часто случается с людьми рода его занятий, когда поздний рост материального благополучия сказывается на характере человека самым негативным образом: он начинает скупердяйничать во всем, что касается семьи, заводит молоденькую любовницу, публично появляется с нею всюду, не обращая никакого внимания на пересуды, а, напротив, открыто демонстрируя обществу полное пренебрежение нравственными нормами, и прочее… Текстильная фабрика, фактически отписанная на супругу еще лет семь назад, внезапно лишила Григория Самуиловича сна и покоя, хотя, кажется, помимо собственного банка, он владел еще несколькими ресторанами и даже был членом совета директоров крупного металлургического комбината. Владимиров мрачно выслушивал г-на Тартаковского, а сам пытался представить себя на его месте: стал бы он, управляя целой империей и имея возможность купить столь драгоценную и желаемую для него свободу ценою никому не нужной и убыточной давно фабричонки где-то в глубинке, столь мелочно и скрупулезно, деловито шурша бумажками, посвящать малознакомого человека в омерзительные и темные тайники своей души? Так и не сумев отказать Григорию Самуиловичу, Максим рассудил для себя, что, в конце концов, несчастной женщине все же предлагаются хоть и не бог весть какие, но все же отступные, и что фабрика в ее нынешнем состоянии, вероятнее всего, стала бы для нее обузою – с тем и поехал, всячески успокаивая себя тем, что сам выбрал для себя профессию.
Госпожа Тартаковская местожительствовала в собственном доме в N. – в двухстах пятидесяти верстах от Петрограда, там же находилась и та самая текстильная фабрика. Свернув с шоссейной дороги на грунтовую, Владимиров недовольно поморщился, сбавляя скорость: на Руси испокон веку менялось многое, кроме дорог. Памятуя классика, Максим подумал, что, пожалуй, и дураков меньше не стало, они лишь умело принялись мимикрировать и выдавать себя за умных, пряча собственную тупость и косноязычие за пустыми, громыхающими как пустые бочки, словесами. Городок оказался грязноватым, носящим печать запустения и приличной бедности, – так в домах с достатком ниже среднего протертый диван прикрывается нарядным дешевеньким покрывалом, а на рассохшихся ото времени полках посередине купленных еще лет сорок назад книг стоит какая-нибудь ваза «под этрусскую», произведенная на тверском заводе с отпускной ценой 4 рубля 20 копеек и приобретенная отцом семейства в подарок супруге с новогоднего жалованья. Дом Тартаковской, однако, выглядел вполне мило, отчаянно и даже вызывающе диссонируя своими белыми колоннами и липовой аллеей за чугунного литья решеткой с окружавшими его жалко-желтыми двух- и трехэтажными домиками. «Дворец!» - саркастически усмехнулся Владимиров, въезжая внутрь по гравийной дорожке. Вылезая из машины, он недовольно поежился и, хотя до парадного входа с мелькнувшим за стеклом чьим-то сонным лицом было всего метров десять, поднял воротник.
Ирина Львовна приняла его сразу же: она оказалась весьма интересной дамой лет тридцати пяти, без намека на то, что называют «следами былой красоты» - нет, все было при ней. «И какого рожна надо было этому Тартаковскому?» - недоумевал Владимиров, усаживаясь в предложенное ему покойное кресло и довольно откровенно разглядывая ее чуть удлиненный породистый нос, изящно обрисованную линию изогнутых кверху губ и тонкие запястья.
- Гриша звонил насчет вас – рекомендовал как искушенного специалиста, - хозяйка, не скрываясь, с некоторой брезгливостью усмехнулась на фразе «искушенного специалиста». – Хотите коньяку?
- Благодарю, не откажусь, - охотно откликнулся Максим, все еще изучая ее.
Тартаковская, чувствуя на себе его взгляд, медленно поднялась и с ленивой грацией благородного, но чуть неуверенного в себе под прицелом чьего-то ружья животного, подошла к столику со стоящими на нем разнокалиберными бутылками и графинчиками и разлила янтарную жидкость в два фужера.
- Полагаю, к делам мы приступим завтра – вы устали с дороги, - безразлично продолжила она. – Через час будет ужин – мы ужинаем в одно и то же время. В провинции, знаете ли, привыкаешь жить по расписанию – столичные безумства здесь как-то не приживаются, - Ирина Львовна усмехнулась снова, на этот раз Владимиров уловил еле слышную нотку грустной иронии ко всему происходящему в ее глуховатом, с легкой трещинкой, голосе.
- Как угодно, - не стал спорить Максим, не понимая еще, как вести себя с клиенткой.
- Вы, однако же, не слишком разговорчивы, - она неторопливо извлекла из пачки тонкую сигарету, вставила ее в мундштук и закурила, грациозно отводя руку подальше от лица всякий раз после затяжки.
- Со мною так бывает… иногда – когда клиентка мне нравится, - сознался Максим, и сам не зная, зачем он так сказал.
- Наверное, жалеете меня? – Хозяйка испытующе посмотрела в его глаза и, не отводя взгляда, пригубила коньяк. – Ни к чему. Этот брак был трагической ошибкой с самого начала: я случайно оказалась в том месте, где оказаться не должна была, случайно встретилась с Гришей, случайно оказалась в его постели, случайно очаровала его тем, что мое тело соответствовало его представлениям об идеальном теле женщины, случайно вышла за него, не имея к тому ни малейшей охоты, случайно забеременела, хотя делала, кажется, все для того, чтобы этого не случилось, а сейчас случайно лишусь всего того, на что, кажется, могла бы иметь полное право… Все случайно!
- Вы можете оспорить это, - пожал плечами Владимиров, осознавая, что говорит совсем не то, что должен и о чем просил его Тартаковский.
- Зачем? – она откинула голову и скучно посмотрела на потолок. – Он все равно наймет целый батальон таких как вы и возьмет то, что ему нужно. Я хочу только, чтобы Верочка осталась со мной и имела приличное содержание – так мы с ним договорились! А эта фабрика, акции… - пусть забирает! Я все одно ничего в этом не смыслю. – Она помолчала, видно, сама не понимая, зачем рассказывает все это незнакомому человеку, приехавшему, к тому же, чтобы оставить ее ни с чем. Однако, природный артистизм и желание выговориться взяли верх и, сделав усилие над собой, Ирина Львовна продолжила. – Фабрика на грани банкротства, рабочие считают, что это я довела их до такого состояния, в городе меня ненавидят: вон, говорят, Тартачиха поехала… Смешное слово, правда – Тартачиха? – она, сузив глаза, снова посмотрела на Максима.
- На вас совсем непохоже, - согласился Максим.
- А я – Беклемишева в девичестве, - все с той же бездумной легковесностью открываясь приезжему, сказала Ирина Львовна. – Мама говорила: зачем тебе этот плюгавец? А я ей – зато предприимчивый и от меня в восторге, денег много будет, куплю тебе норковое манто – она почему-то очень хотела норковое манто…
- Купили? – поинтересовался зачем-то Максим, совсем уж растерявшись и чувствуя, как хозяйка нравится ему все больше.
- Нет! – вдруг резко оборвала она и, поднявшись, сухо произнесла: - Вас проводят в комнату и пригласят к ужину.
Владимиров, недоумевая о причине такого резкого перепада настроения Тартаковской, тоже встал, подошел к окну и, потянувшись, всмотрелся в рано подкравшуюся вечернюю тьму: незнакомый городишко, стучась в стекло холодными брызгами полуснега-полудождя, мигал тусклыми фонарями улиц, подслеповатыми глазами чужих чьих-то окон и фарами изредка проезжающих авто. «Хорошо, что успел до темноты!» - лениво подумал Максим, улавливая какое-то движение за спиной. Пожилая, в свеженакрахмаленном и даже чуть гремящем от этого фартуке, служанка, краснея и запинаясь, пригласила его отдохнуть «в покои».
- В багажнике чемодан, - протянул Владимиров ключи.
- Не извольте беспокоиться, - еще больше раскраснелась женщина, неловко принимая их будто какую-то реликвию.
«Покои» располагались на втором этаже и мучительно напомнили Максиму средней руки гостиничный номер в провинциальных городах: двуспальная кровать, застланная недорогим атласным покрывалом неопределенно-темного оттенка, круглый стол желтой полировки, такая же тумбочка с телефоном, да тяжелые занавеси с кистями – все это было безвкусно и заметно контрастировало с убранством гостиной, в которой он только что пил коньяк с Тартаковской. «Видно, гостей не бывает вовсе, а потому хозяин на «покоях» сэкономил – чего зря денежку тратить!» - решил Владимиров, переодеваясь к ужину в свободного покроя дорогой пиджак и свежую белую сорочку с таким же белым галстуком. Присел было на кровать – она неожиданно-пронзительно заскрипела: то ли от старости, то ли невольно выдавая прошлые грехи ночевавших здесь постояльцев. «Начнешь ворочаться – пожалуй, еще решат, что совратил какую-нибудь служанку!» - усмехнулся Максим, все более приходя к мысли, что г-н Тартаковский уже много лет не навещал свои N-ские владения, надумав оставить их бывшей – после давно уже обдуманного развода! – супруге, благоразумно не вкладывая в их ремонт ни копейки.
Ирина Львовна ему действительно понравилась – было в ней что-то трогательное, чуть жалкое, но все равно благородное. Фамилия Беклемишева ни о чем ему не говорила, хоть самою фонетикой выдавала дворянские корни. Обреченность, с которой она лет в двадцать пошла за совратившего ее Гришу Тартаковского, явно свидетельствовала о надломанности и неуверенности во всем своем существовании: такие уже с юных лет несут себя как проигравший сражение полководец – сломанный меч, готовясь вручить его на милость любому из стана победителей. Так в куче навоза может вырасти дивный, невиданный доселе и неизвестно каким ветром занесенный сюда цветок – однако, судьба его печальна: либо сожрет забредшая свинья, либо затопчет другое какое-нибудь животное. Представляя себе ее бледное, с постоянно прищуренными от иронических сравнений на свой собственный счет глазами, лицо, Максим вдруг представил себе, какова она в постели – верно, неистова от давно скрываемых ею желаний и, весьма вероятно, даже склонна к мазохизму. «Глупости какие!» - смутился он и приказал себе думать обратное – наверняка холодна как ледышка, потому и Тартаковский бросает! И вообще – романы с клиентами вредят репутации!
Ужинать его пригласили, действительно, ровно через час. В просторной, освещенной лишь настенными бронзовыми светильниками, зале за столом были только девочка лет десяти с лицом, в котором довольно отчетливо угадывались губы Ирины Львовны и юркие глазки Григория Самуиловича, и строгая, гладко причесанная дама за пятьдесят – Жанна Сергеевна, как она суховато и чопорно представилась. Скорее всего, гувернантка или экономка.
- Ирина Львовна просила передать, что плохо себя чувствует и ужинать не будет, - сообщила Жанна Сергеевна, обращаясь более к тарелке с овощами, чем к нему. Ох, уж эти странные провинциалы – все у них не как у людей! Одни краснеют неизвестно от чего, другие разговаривают с помидорами, третьи считают за бонтон не ужинать вместе с человеком, притащившимся по их же делам за двести верст по скверной скользкой дороге!
- А эта молчаливая юная особа – наверное, Верочка? – шутливо спросил он, чтобы что-нибудь сказать.
- А вы приехали, чтобы развести маму с папой? – с подозрением откликнулось милое создание, от которого, очевидно, мама не считала нужным скрывать обстоятельства своих отношений с Григорием Самуиловичем.
- Верочка! – строго глянула на нее Жанна Сергеевна, оторвав, наконец, глаза в тяжелых старомодных очках от созерцания салата. – Извините, господин Владимиров, Верочка – очень впечатлительный и непосредственный ребенок, она так переживает из-за этого развода…
- Ну да…, - неуклюже высказался Максим, пытаясь разрезать столовым ножом сухое пережаренное мясо – готовить здесь тоже не умели, еда была такой же странной и неловкой, как и обитатели этого запущенного дома.
- Попробуйте фаршированные перцы – нашему повару они наиболее удаются, - ласково посоветовала ему Жанна Сергеевна, найдя в лице гостя предмет более привлекательный, нежели толсто порезанные овощи.
- О! Воображаю! – с некоторым сарказмом откликнулся Владимиров, живо представляя себе вкусовые качества этого наиболее удающегося неведомому повару блюда, но блекло-зеленоватые перцы брать не стал. Поковырявшись еще немного в тарелке, он запил трапезу кисловатым клюквенным морсом и, извинившись и сославшись на усталость с дороги, удалился к себе, провожаемый двумя парами подозрительных глаз. В «покоях» Максим закурил, не обнаружив пепельницы, трухнул пепел в блюдце под стоящим на подоконнике кактусом и загрустил: в отсутствие Ирины Львовны перспективы убить вечер были самые расплывчатые. Можно было бы завалиться спать, но тогда он – ярко выраженный «жаворонок» - проснулся бы уже в шесть утра… Забывшись за грустными мыслями, Максим присел было на постель и тут же вскочил, напуганный пронзительным визгом пружин.
- Черт! – раздосадованный на нелепость происходящего и, более всего, на отсутствие за ужином хозяйки, он напялил пальто и, демонстративно чеканя шаг, чтобы всем обитателям дома было хорошо слышно, направился к лестнице. В доме, впрочем, было пусто, кажется, его демарш остался незамеченным, только где-то в отдалении раздавалось приглушенное звяканье посуды и чей-то глуховатый старческий смех – вероятно, здешний повар радовался творческой удаче с фаршированными перцами и делился своей гордостью с посудомойкой. Хлопнув входной дверью, Владимиров направился было к машине, но с досадой вспомнил, что ключи, отданные им стыдливой краснеющей служанке, так и остались лежать в «покоях» на тумбочке. Возвращаться не хотелось, и он, махнув рукой, пошел к воротам, за которыми жил своей скучной жизнью замшелый городишко, отходя постепенно ко сну. Моросящий холодный дождь не прибавлял оптимизма, Владимиров поднял воротник и зашагал, например, направо – там мелькнули автомобильные фары и, кажется, освещения было побольше. Дом Тартаковских отстоял от городских окраин примерно на версту: летом, вполне может быть, здесь было и неплохо – невысокие деревья, перемежающиеся с видами на низинные луга, и все такое… Сейчас же чертыхающийся Максим видел только черноту, грязь полуразмытой грунтовки (Гриша и здесь сэкономил, не стал асфальтировать дорогу к собственному дому!) и издевательски-круглое лицо луны, неотчетливо проглядывающей сквозь ненастье. «Интересно!» - думал он, с отвращением разбрызгивая воду из луж вокруг себя и на себя. - «Она хватится меня или даже не заметит? Машина-то ведь стоит… Наверное, догадается, что пошел развлекаться в город. Может быть, даже поедет искать… Сама или людей пошлет?» Владимиров представил, как к нему, пьющему скверную водку в грязном окраинном трактире, подбегает насмерть перепуганная Жанна Сергеевна и, тяжело отдуваясь, на потеху поздним городским пропойцам кричит: «Боже мой, господин Владимиров, а мы вас совсем, совсем потеряли…»
Угадав нарастающее сзади рычание мотора, он обернулся и махнул рукой – возле него остановился заляпанный грязью до самой крыши старенький полицейский «Руссо-Балт» модели двадцатилетней древности.
- Мне бы до города…, - Максим заглянул внутрь и зафиксировал кивок головы небритого поручика средних лет. В салоне было густо накурено и, кажется, попахивало перегаром.
- От Тартаковских топаете, - скорее, утвердительно произнес поручик.
- Откуда вы…, - глупо начал было Максим.
- Да откуда же еще, зелёна ..па, - усмехнулся тот. – В этом направлении только их дом да Зелепукино – за десять верст. Оттуда, ясное дело, вы не шли – я сам из Зелепукино еду, да и делать вам там нечего. Стало быть, от Тартаковских, зелёна ..па! – и, удовлетворенный собственной смекалкой, покрутил головой. – Что, не ко двору пришлись, раз вас пешедралом выпустили? По делу или в гости?
- По делу, - сдержанно отвечал Максим. – А сейчас просто решил прогуляться в город, да машина заглохла…
- Бывает, - недоверчиво прокомментировал поручик, закуривая вонючие «Петровские». – Сами-то, верно, из столицы будете – говор у вас столичный, не здешний? Ну да можете не отвечать, сам знаю, что из Петрограда. Это я так спрашиваю – для порядку. Вас куда доставить?
- Ресторан есть какой-нибудь поприличнее? – открылся Владимиров, решив, что скрываться от свойского местечкового полицейского, собственно, нечего.
- От Тартаковских на ночь глядя по распутице - да в ресторан? – удивился поручик, выпуская изо рта густейший дым, по свойствам, наверное, идентичный газам, которыми в четырнадцатом германец травил русских солдат в окопах. – Эх, зелёна ..па, что ж делается! Довели город до ручки, единственную фабрику в округе, слышно, банкротить будут, человек по делу из самой столицы к ним приехал – так и то вынужден голодным за три версты ночью пешком бегать… Как тут нашим мужичкам за коммунистов не голосовать, я вас спрашиваю? Двести десять человек на фабрике их работало, а сейчас только пятьдесят осталось, и тех, вроде, выгонят… А в городе всего восемь тысяч населения вместе с детьми да стариками!
- Так что насчет ресторана? – терпеливо переспросил Максим, не очень-то довольный тем, что являлся косвенной причиной описываемых поручиком безобразий.
- Насчет приличного – не знаю, нет у нас таких – не для кого, - хмыкнул полицейский, - а к трактиру могу подвезти. «Тройка» называется. Там еще до революции постоялый двор был, теперь вот трактир… Ничего себе заведение. Капусту там знатную квасят…, - и поручик мечтательно закатил в дыму глаза. – А знаете что?! – вдруг ударил он по тормозам так, что «Руссо-Балт», икнув, стал как вкопанный. – А пойду-ка я с вами. Смена моя закончилась, поужинаю, заодно и за порядком посмотрю! А?
- Хорошая мысль! – без особого энтузиазма отозвался Владимиров, поняв, что череда феерических чудачеств, начатых с приезда его к Тартаковским, только продолжается.
- Ну и славно! – возбужденно проговорил поручик, взревев движком, – видно, воспоминания о знатной капусте и прочих чудесах трактирной кулинарии раздразнили ему вкусовые рецепторы, потому что он несколько раз судорожно сглотнул, дергая небритым кадыком. – Меня Евгением звать, Демидович по отечеству, а фамилия моя – Чикало. Смешная, верно? Откуда такая взялась – сам не знаю, отец сказывал – вроде прадед из казаков был. В детстве дразнили, конечно, не без этого, да вот попривык как-то…
- Владимиров, Максим Владимиров, - отрекомендовался Максим, мысленно соединив звание нового знакомого и его фамилию: получалось что-то легкомысленно-воробьиное – поручик Чикало… Захотелось созорничать и чирикнуть. – Адвокат.
- Адвока-ат? – протянул Чикало, резко поворачивая куда-то в сторону. – Ишь ты. Стало быть, мы с вами, в некотором роде, коллеги получаемся? На страже законности, зелёна ..па, так сказать?
- Навроде как, - Максим внутренне поразился собственному простонародному словечку, неизвестно откуда выплывшему из глубин памяти много читавшего в детстве мальчика. Что это? Неудачная попытка мимикрировать? Гадость какая…
С признательностью за прочтение, мира, душевного равновесия и здоровья нам всем, и, как говаривал один бывший юрисконсульт, «держитесь там», искренне Ваш – Русскiй РезонёрЪ
Всё сколь-нибудь занимательное на канале можно сыскать в иллюстрированном каталоге "РУССКiЙ РЕЗОНЕРЪ" LIVE
ЗДЕСЬ - "Русскiй РезонёрЪ" ИЗБРАННОЕ. Сокращённый гид по каналу