Осенний дождь барабанил по подоконнику кухни, словно нетерпеливый посыльный, пытающийся передать важную весть. Я задумчиво сидела за столом, обхватив ладонями фарфоровую кружку с остывшим чаем, в котором плавали несколько чаинок, оставшихся от утренней заварки.
Напротив, на холодильнике, магнитиком в виде божьей коровки была прикреплена детская открытка. Алина нарисовала её сегодня утром. Старательно выводила разноцветными фломастерами: "Любимому папе! Ждём тебя в гости!". Рядом красовалась кривая, но старательно выведенная цифра пять — столько лет исполнилось нашей младшей в прошлом месяце.
Шесть месяцев назад.
Ровно полгода, как мой муж приходил домой затемно, объясняя это "авралами на работе". Полгода я верила его обещаниям, оправдывала его перед детьми, сглаживала их разочарование. За полгода моя жизнь превратилась в бесконечное ожидание.
"Мама, папа сегодня придёт пораньше?" — спрашивала Алина каждое утро, пока я заплетала ей две аккуратные косички перед садиком. Её голубые глаза, такие же, как у отца, смотрели на меня с надеждой.
Я поправляла бант, стараясь говорить уверенно:
"Постарается, солнышко. У папы важный проект."
Но вечером неизменно раздавался телефонный звонок. Его голос в трубке звучал устало и отстраненно:
"Задерживаюсь. Не ждите ужинать."
И я снова видела, как гаснет огонек в глазах дочери.
Сегодняшний день начался как обычно. В субботнее утро он торопливо застегивал рубашку перед зеркалом в прихожей, когда я вышла ег проводить.
"Опять совещание?" — спросила я, поправляя ему воротник. От него пахло новым одеколоном — не тем, что я дарила на день рождения.
Он одернулся от моего прикосновения.
"Критический этап проекта, - пояснил он. - Сам понимаешь." Его пальцы нервно барабанили по крышке ноутбука, а в уголках губ скользнула улыбка. -"Не ждите меня к обеду."
Алина уже сидела у окна в гостиной, прижав к груди свою открытку. Она провожала отца взглядом, пока его фигура не скрылась за поворотом.
"Он обещал сегодня поиграть со мной в куклы," — прошептала она, не отрываясь от окна.
Я присела рядом, обняв её хрупкие плечи:
"Папа очень занят, но он обязательно..."
"Он всегда занят!" — обиженно вырвалось у ребенка. Её маленькие пальцы сжали открытку так, что бумага смялась.
К четырем часам она уже не могла усидеть на месте. К семи её губки начали подрагивать. К девяти вечера по щекам потекли первые слезы.
"Он же обещал..." — всхлипывала она, уткнувшись мне в живот. Я гладила её по спине, чувствуя, как внутри меня поднимается что-то тяжёлое.
Дверь захлопнулась в половине одиннадцатого. Знакомые шаги в прихожей, бряканье ключей, брошенных на полку.
Он прошёл прямо на кухню, даже не заглянув в детскую, где Алина наконец уснула, всхлипывая во сне.
"Привет," — бросил он, открывая холодильник. Его рубашка была свежевыглаженной, а на запястье красовались новые часы — явно не те, что я дарила на годовщину.
Я подняла на него глаза, медленно вытирая руки о полотенце:
"Ты видел, сколько времени?"
Он вздохнул. Этот театральный, усталый вздох, который я уже научилась распознавать.
"Работа, ты же знаешь, - раздражённо оправдывался он. - Проект горит. Клиент нервничает."
"В субботу? В десять вечера?" - начала я и мои пальцы сами сжали край стола. -"Алина ждала тебя весь день. Она сидела у окна с четырех часов."
Он налил себе стакан воды, не глядя на меня.
"Ну что я могу поделать? Ты хочешь, чтобы мы жили на одну зарплату?" - усмехнулся он.
В этот момент из детской донесся шорох. В дверях стояла Алина в своей розовой пижамке с кроликами, с красными от слез глазами:
"Пап... ты обещал поиграть со мной..."
Он даже не обернулся.
"Потом, солнышко. Потом... - буркнул он. -Папа устал."
Его рука потянулась к телефону, который тут же завибрировал с новым сообщением.
И тогда во мне что-то лопнуло.
"Собирай вещи," — сказала я настолько тихо, но твёрдо.
Он наконец оторвался от экрана телефона и иронично улыбаясь спросил:
"Что? Что ты сказала?"
"Тебя больше никто не держит. Уходи!" - крикнула я ледяным и ровным, без дрожи голосом.
Его лицо сначала выразило недоумение, потом — странное, почти радостное облегчение.
"Ну конечно! Это я во всем виноват! — он размахивал руками, брызгая водой из стакана. - Это я должен разрываться между работой и домом! Ты даже не представляешь, каково это — содержать семью!"
Я молча наблюдала, как он швыряет в чемодан носки и документы, как снимает со стены свои дипломы. Как забирает дорогие запонки из нашей общей шкатулки.
В голове уже складывалась картина. Его "сверхурочные", его "совещания" в выходные, его вечные звонки "от коллег", после которых он выходил на балкон и говорил шёпотом. Всё стало очевидно.
Правда всплыла через неделю, когда его коллега Сергей, смущенный и красный, как рак, принёс забытый в офисе телефон.
"Ваш муж... э-э... попросил передать," — бормотал он, переминаясь с ноги на ногу на пороге.
Я взяла аппарат. Он сам разблокировался — пришло сообщение: "Милая, сегодня в восемь у нашего кафе? Я соскучился".
Фотография на рабочем столе не оставила сомнений. Молодая девушка с каштановыми волосами, та самая "ассистентка Маша", о которой он так часто рассказывал в последние месяцы.
Теперь, когда дети спрашивают про папу, я говорю правду:
"Он очень занят."
Но по ночам, когда дом затихает, я иногда беру в руки ту самую мятою открытку Алины — ненужную, недописанную. Я думаю о том, как легко мы верим тем, кого любим.
И как больно бывает наконец узнать правду за привычными оправданиями.
А вчера Алина нарисовала новую картину. На ней изображены: я, она и её старший брат. Только трое.
И знаете что? Нам вполне хватает места на этом листе бумаги. Без него. Без обмана.