Катюшина комната в родительской квартире пахла по-разному в разное время года.
Весной - тополиными почками, застревающими в сетке старой москитки. Летом - пылью с раскрытых учебников, оставленных на подоконнике. Осенью - мокрым дождём, просачивающимся сквозь неплотно закрытую форточку.
А зимой, в тот самый день, когда всё началось, пахло лавандовым гелем для душа и свежими страницами нового блокнота, подаренного на пятнадцатилетие.
Она лежала на кровати, уткнувшись носом в потрёпанный томик Бродского, который "одолжила" в папиной библиотеке. Ноги в разноцветных носках болтались, пальцами ударяя по одеялу. За окном медленно гас зимний день, окрашивая снег во дворе в сиреневые тона.
Дверь без стука резко распахнулась .
"Опять в телефоне копаешься?" - мама стояла на пороге, держа в руках стопку свежевыглаженного белья. На её лице застыло выражение вечного беспокойства - брови домиком, губы плотно сжаты.
Катя отложила книгу, показав обложку. "Я читаю, мам, - отозвалась дочь. - Бродского".
"Уроки сделала? - строго спрашивала мать. - Завтра контрольная по алгебре, если что".
Мама не глядя бросила бельё на стул, где оно тут же смешалось с Катиной школьной юбкой и свитером.
"Сделала", - ответила она.
Катя потянулась за книгой, но мама неожиданно присела на край кровати. Пружины жалобно заскрипели. Лицо её стало странно серьёзным, каким бывало только в редкие моменты откровений.
"Кать... ты же у меня умная девочка", - тихо сказала мам. Тёплые пальцы поправили прядь волос за дочкиным ухом, задев случайно серёжку-гвоздик. - Ты... ну ты понимаешь, да? Если вдруг..."
Катя насторожилась, приподнявшись на локте:
- Ты о чём, мам? Что "если вдруг что?"
"Ну... мальчики там... - произнесла она и мамины щёки покрылись лёгким румянцем. - Чтоб никаких... сюрпризов! Поняла?" Голос дрогнул. Она отвела глаза и добавила:
"Если вдруг что - сразу к нам. Но лучше не надо. Совсем".
Катя фыркнула, откидываясь назад:
"Мам, да ладно тебе! Какой ещё сюрприз, у нас даже химию не проходили ещё!"
Но мама вдруг вскочила. Лицо стало жёстким, каким бывало только в самые серьёзные моменты.
"Я серьёзно! Только попробуй нам кого-нибудь в подоле принести! - кричала она грозя пальцем. - Помогать не будем!"
Дверь захлопнулась с таким грохотом, что задрожали фоторамки на комоде.
Катя долго смотрела на потолок, где светились звёзды-стикеры, прилепленные лет в десять.
"Как будто мне это вообще нужно", - подумала она, переворачивая страницу.
За окном догорал закат, окрашивая снег в розовые тона.
Прошло пятнадцать лет. Кате уже тридцать.
Катя сидела на кухне. В уже своей квартире и пила утренний кофе. Она смотрела, как первые лучи солнца играют в каплях воды на только что вымытой чашке.
Телефон завибрировал - мама. В шесть утра. Это не предвещало ничего хорошего.
"Доброе утро, доченька!" - голос звучал неестественно бодро, с той самой ноткой, которая всегда означала: "у меня есть новость, которая тебя расстроит".
Катя вздохнула, отодвигая чашку:
"Доброе утро, мам. Что случилось?"
"Да ничего! - ответила она громко вздыхая. - Просто думала... помнишь Сашину Лену? Ту, что с тобой в параллели училась?"
Катя напряглась: "Ну... помню. Что с ней?"
"Так вот, представляешь, она... - мама сделала драматическую паузу, - в положении! В тридцать-то лет!"
Ложка звякнула о блюдце.
"Мам, и ты в шесть утра... - воскликнула дочь. - И что, теперь я должна бежать искать кого-то, чтобы тоже оказаться 'в положении'?"
Голос мамы стал вдруг очень-очень нежным, таким, каким говорили с ней в детстве, когда она болела:
"Ну, доченька... может, хоть от кого-нибудь родишь? А? Прям совсем не от кого?"
Кофе оказался горьким, хотя сахара Катя положила как обычно - две ложки. Она опустила чашку в раковину, глядя, как коричневая жидкость медленно стекает в слив.
"Мам, я тебе перезвоню позже, ладно?" - ответила дочь и отключила телефон.
После звонка Катя долго стояла перед зеркалом в ванной, рассматривая своё отражение.
Тридцать лет. Незамужняя. Без детей.
Мелкие морщинки у глаз, которых не было в пятнадцать. Рубец на колене от велосипедного падения в двадцать два.
Из гостиной доносился смех от телевизору. Там пожилые родители смотрели передачу про молодые семьи, хотя сами уже давно не были молоды.
Она провела рукой по животу, плоскому и упругому под мягкой тканью халата. "Странно, - подумала Катя, - в пятнадцать они боялись, что я рожу. В тридцать - что не рожу. Чего они от меня хотят?!"
Звёзды-стикеры на потолке её детской комнаты давно отклеились. Как и многие другие вещи, которые казались тогда такими важными и вечными.
Возможно, родительский страх, что дочь принесёт в подоле, глубоко засел в ней и на долго... Катя в свои тридцать ещё не хотела детей....