Нина стояла посреди продуктового магазина и чувствовала, как к горлу подкатывает комок. В руках — жалкие крохи зарплаты инспектора по кадрам, а перед глазами — стремительно растущие ценники. Сердце сжималось от унижения: на день до аванса у неё оставалось столько денег, что хватило бы разве что на батон, молоко и пачку макарон. Даже на масло не хватало.
— Господи, что же это за жизнь такая, — прошептала она, глядя на полки с продуктами как на недостижимую мечту.
Оставался только один выход — ехать к свекрови за овощами с огорода и слушать очередное "а я тебе говорила". Анна Васильевна всегда была права, и Нина это прекрасно понимала. Может, если бы она тогда, два года назад, прислушалась к мудрой женщине, то не стояла бы сейчас с пустым кошельком и слезами на глазах.
Два года назад, в день своего рождения, когда Нина, упарившись на кухне, накрыла стол как в лучших домах, муж Аркадий сказал свои роковые слова. Выпил стопку водки, закусил маринованным огурчиком, попробовал её фирменный оливье и вдруг заявил:
— Всё, Нинка. Нет больше моих сил. Я ухожу.
Нина застыла как вкопанная. Кровь стыла в жилах от неожиданности.
— Тебе сколько стукнуло? Правильно, сорок один. А мне сорок пять. В этом возрасте у нас внуки должны вовсю бегать, а где они? Не вижу. Нету. А почему? Да потому что детей у нас нету. Ты их даже завести не соизволила.
— Не соизволила? — сердце екнуло у Нины. — Да что ж ты говоришь, бедненький? Какие с тобой дети? Ты за котом не следишь, он у тебя голодный может сутками ходить, не то что ребёнок! Я на цыпочках по квартире хожу, а ты орёшь, что топаю. Может, я и специально не хочу от тебя, козла, рожать!
Откуда взялась такая прыть, такие слова? Аркадий будто только этого и ждал. Вскочил, стул уронил и ушёл, на прощание бросив:
— Пока поживу в другом месте. Даю тебе время найти другое жильё. Квартирка-то моя.
Хлопнула дверь. Нина сидела как поленом стукнутая, а кот Мурзик вылез из укрытия и тёрся об её ноги. В доме воцарилась гробовая тишина.
Потом узнала, что Аркадий поженился на девочке из обувного магазина, где покупал себе ботинки. Цветы ей дарил с Нининой дачи — рвал с корнем её любимые лилии, которые она годами растила. Нежно-розовые, лимонно-жёлтые, тигровые — всё побросал в букеты для новой пассии.
Избранница Аркадия имела пятьдесят четвёртый размер, четвёртую грудь и талию в девяносто сантиметров. Крепкая кость, ножки бутылочками, глазки пуговичками. Думал, наверное, дурак, что такая ему целый детский сад нарожает.
Свекровь знала о романе сына, но информацию держала под семью печатями. Правда, при случае не преминула укорить:
— А я тебе говорила лет двадцать назад! Вечно напяливаешь на себя какие-то тряпки непонятные. Нет чтобы трусы нормальные надеть. Перед кем ты фасон-то водишь? Ты же мужу жена! Я тебе столько нормальных вещей надарила, где они? Вот и ходи теперь, сколько хочешь.
Нина вспоминала те "нормальные вещи" — огромные панталоны до колен с байкой на изнанке в нелепый цветочек. Аркадий бы тогда ещё раньше сбежал, если бы увидел на жене всё это "изящество". А миленькие трусики в кружевах он просто обожал — на смуглой коже Нины они смотрелись изумительно.
Впрочем, может, и права была Анна Васильевна. Простыла невестка, отсюда и проблемы все. Сейчас даже молодые девчонки заказывают такие панталоны вместо скользких неудобных комплектов.
После развода начался раздел имущества. Хоть бывший муж и бил себя в грудь с криками "всё моё", суд распорядился поделить имущество поровну. Нине досталась дача, Аркадию — квартира. Но тут вмешалась свекровь, жившая на даче уже несколько лет, сдав свою сталинку за хорошие деньги:
— Так, деточки, а вы меня спросить не захотели? Нинка значит сюда переедет, мужиков начнёт водить, а я куда? Домой к себе?
— Мама, — возразил Аркадий.
— Ух ты, ну и молодец! Значит, на лыжах каждый день на работу должна ездить? А ты что, со своей толстой в квартире теперь будешь прохлаждаться?
В общем, решили так: Анна Васильевна продолжала с комфортом проживать на даче, свою квартиру отдала сыну, а Нина благополучно оставалась в родном жилище.
Но вместе с имуществом суд поделил пополам и долги обоих супругов. Кредит мужа повис ярмом на плечах Нины. Вот почему её ноги волокли её на автобусную остановку. Транспорт ходил теперь редко — раз в неделю, по указке "прекрасной и всеми любимой" городской администрации.
— Все на машинах, автобусы полупустые, — рассуждали чиновники. — Ездят в них только пенсионерки. Пусть на такси катаются или на лыжах. А то у нас денег в бюджете не хватает.
Денег не хватало на автобусы, но хватило на искусственную ёлку зимой, на шикарный забор вокруг дома культуры, на плитку вокруг главного памятника. Правда, некоторые видели точно такой же забор и плитку у самого главы администрации, но об этом все благоразумно молчали.
Подъехал старенький ПАЗик, устало вздохнул, распахнул дребезжащие дверцы. Пассажиры, знавшие друг друга всю жизнь, здоровались, сплетничали, жаловались на маленькие пенсии и высокие цены. Нина молча смотрела в окно.
Так не хотелось ехать будто на поклон к барыне за милостыней — на собственную любимую дачу. Каждую грядочку она тут обихаживала, поднимала, вспушивала, радовалась, глядя, как проклёвываются зелёные всходы. Дом утопал в цветах, деревья, заботливой рукой побелённые, упирались тяжёлыми от плодов ветвями в подпорки.
В избе было светло и уютно: цветастые занавески на окнах, кровать под нарядным пледом, стол, окружённый изящными венскими стульями, покрыт скатертью. Никакого хлама, никаких старых раздолбанных диванов, ободранных кресел, вороха ненужных тряпок. Простор, воздух и красота.
Не зря Анна Васильевна лет пять назад запросилась на вольное житьё. Она хитрая, сама себя никогда не обидит. И денежка капала с аренды квартиры, правда, Нина ни копейки не видела. Да и зачем? Терпеть она не могла такую привычку — у родителей забирать. Мама с папой давно умерли, а так бы подтвердили: дочка из родительского дома всегда с сумками ездила, гостинцы возила, от них баулы таскала.
Развод разводом, а картошка сама себя не посадит. Нина трудилась до седьмого пота. Урожай в квартире не сохранишь, в подвале надёжнее. Вот и приходилось ездить каждую неделю. Всё же прибыток к жалкой зарплате.
Анна Васильевна стояла над душой, жизни учила, не замолкая ни на минуту:
— А я тебе говорила, говорила тебе, Нинка! Нельзя же быть такой глупой. Он у Аркадия с этой уже Ванечка подрастает, скоро на бабку ребятёнка скинут и нового заделывать начнут. А ты ходишь туда-сюда и ничего в жизни не понимаешь. Работу сменила-то? Всё ты в школе своей сидишь. Какой пенсии ты ждёшь там? Вот, показала! Фигня тебе, а не пенсия!
Нина слушала и злилась, понимая, что свекровь права. Работу нужно срочно менять. Домашняя работа для одиноких разведёнок не подходит. Но она же уже не девочка — кто возьмёт в офис женщину за сорок? В магазин, что ли? Там силы лошадиные надо иметь, а где их взять?
От всего этого хотелось только плакать, уснуть и никогда не просыпаться.
На конечную ПАЗик приплёлся с одной только пассажиркой — Ниной. Она привычным взором окинула синее озеро, обнимающее деревню, новые красные крыши богатых дачников, поле с пасущимися козами. Хорошо тут, просторно, и борщевика проклятого здесь нет.
Издалека она приметила буровую установку на участке и рабочих, суетящихся около.
— Неужели Анна Васильевна раскошелилась на скважину? — удивилась Нина. — Откуда денежищи такие?
Открыла калитку, поздоровалась со свекровью. Та, раскрасневшаяся, помолодевшая, стояла около машины и отдавала распоряжения как барыня.
— Давай проходи, некогда церемониться! Мужиков ещё кормить надо обедом, — грозно ляпнула Анна Васильевна.
— Вот это да! Теперь у вас скважина будет?
— Да у вас, — протянула ехидно свекровь. — У нас, дурында! Радуйся. Надоело за каждым разом на колодец ползать. Зря я деньги копила, что ли?
Анна Васильевна осторожно глянула на рабочих — мало ли услышат. Пришлось остаться на выходные, хлопотное дело — бурение скважины.
Нина хотела заикнуться, что мужиков кормить совсем не обязательно, да куда там — спорить со свекровью опасное дело. Правда, работники попались неплохие: трезвые, деловитые. Поедят, поблагодарят хозяюшек и сразу на улицу работать.
Бригадир Петрович, кряжистый, коренастый, то и дело поглядывал на Нину, задерживал на ней взгляд, отчего она краснела до самых кончиков ушей.
— Ну что ты мнёшься, как девочка? — шепотом говорила свекровь. — Мужик какой исправный! Сама бы за него замуж пошла. Бери да пользуйся. Петрович холостой, разведённый, непьющий. Стопку-две махнёт и шабаш. Тобой интересовался, а я сказала, что ты моя дочка.
— Ну как же вам не стыдно! — возмущалась Нина, а сама думала: "Анна Васильевна вечно брякнет что-то, но ведь всё время в точку!"
Мужчина ей правда понравился. Такой настоящий, обстоятельный, немногословный. А смотрит так, что сердце куда-то в пятки ухает, как на качелях в юности.
— Вы мне скажите, вам это всё зачем? — спросила Нина у свекрови.
— А затем, что сериал мой длинный закончился, а радости в жизни никакой. А тут — красота! Стройте себе любовь на здоровье. Аркашка со своей толстой строит, а ты с этим. А потом как приедете одновременно на дачу — да как раз подерётесь между собой. Петрович Аркашкина костыляет, а Аркашка его. Вот зачем! Ну что ты поделаешь с этой проклятой!
Выводила ведь из себя, а Петрович взглядом спину сверлил, жжёт прямо. Нахал бессовестный! Нина схватила полотенце и побежала на озеро.
Она с наслаждением бросилась в прохладную воду, а потом, перевернувшись на спину, неспешно поплыла и смотрела на небо. Искупавшись, думала обо всём и ни о чём. Всё-таки очень приятно, когда на тебя смотрят с нескрываемым интересом — не наглым, а восхищённым взглядом. Давно такого не испытывала.
— Простите, пожалуйста, что помешал вам, но ваша мама меня буквально палкой выгнала сюда. Я очень боялся вас напугать, но маму вашу боюсь ещё больше.
Петрович выглядел смущённым. А ведь подошёл тихо, на мягких лапках, как кот Мурзик.
— Я даже догадываюсь, что она вам сказала, — почему-то Нина не стеснялась смотреть ему прямо в глаза.
Петрович присел рядом:
— Она сказала, чтобы я шёл уже и хватал эту дурынду, чтобы строить с ней любовь.
Мужчина помолчал немного, а потом расхохотался, показав белые крепкие зубы.
— Ну что, смешно вам? Сейчас будет ещё смешнее. Анна Васильевна мне не родная мама, но вполне родная свекровь, правда, бывшая, конечно. И она мечтает, чтобы мы с вами и бывший муж со своей молодой супругой встретились, да подрались, а свекровь позовёт соседок и будет семечки лузгать.
— Вот как! А мне говорит: "Дочка приедет, одинокая, неприкаянная, любимая!"
— Ха-ха-ха! — засмеялся Петрович. — Прямо-таки любимая!
Нина тоже заливисто хохотала:
— Единственное — неприкаянная, ага!
Отсмеявшись, они немного помолчали. Петрович протянул ладонь:
— А меня Николай зовут. Разведён давно, не сложилось с супругой. Мы оба виноваты, да и ладно — пусть счастлива будет. Детей нет. Не миллионер я, но доходы имею, копеечки тебе считать не позволю. Говорю так: влюбился в тебя, прямо говорю. Стесняться мне нечего и некого.
— Ну прямо-таки влюбился? — кокетливо переспросила Нина.
— Прямо так. Хотя я не бабник, а серьёзный человек и простой. У тебя руки красивые и глаза, и сама ты для жизни создана.
Так они молчали, а потом разговорились. Нина рассказала Николаю про всю свою жизнь — так легко и просто, будто знала этого человека всегда, с самого рождения. Они говорили весь вечер, всё утро, а потом Петрович отпустил рабочих, попрощался с Анной Васильевной и отвёз Нину в город.
Расставаться было трудно, и они решили не расставаться.
Нина ещё потом долго стеснялась своей новой жизни и на работе с огромным трудом скрывала пылающие щёки и блестящие глаза. А разве от коллег скроешь, что Николай забрал Нину к себе вместе с Мурзиком? Оба ходили ошалелые и прислушивались к себе, до сих пор не веря, что вот так просто можно перевернуть вверх дном спокойное, унылое, рутинное существование.
Оказывается, у двоих могут быть общие планы и мечты, и самое странное — двоим не тесно, и не тяжко, и не скучно. И никто ни на кого не давит, не нависает над душой, а просто дышит рядом в унисон.
Анна Васильевна звонила Нине и ругалась:
— Что ж это вы, голубки, спокойно живёте, радуетесь? И я понимаю — стараюсь, стараюсь, ночей не сплю, всё для неё делаю, а ты хвост набок! Да ну-ка, Кольки трубку дай!
— Коля, здравствуй! Ты что же это, Коля, такую мне поганую скважину пробурил? Я говорю — плохая, я говорю — вода мутная! Да не, клятый, ты не проверял там! Вот приезжай и посмотри!
— А я говорю — приезжай! Всё! Отбой связи!
Приедут как миленькие — работы столько в огороде. Аркашка не больно-то сюда рвётся и Ванечку не показывает, под дудку своей пляшет. Ну и пускай танцует! Это из Нинки можно было верёвки вить, а новая жена его враз обрежет. Ничего, Аркашке полезно — испортился последнее время. Мужик, сама, наверное, виновата, что эгоистом воспитала. Дай бог с ним, лишь бы счастлив был, да и Ванечка здоровеньким.
А ей не скучно — Нинка есть, Колька, Мурзик. Их не дурной, опять калоши накосячит. Характер как у неё, прямо. Дай им бог всем здоровья, долгой жизни.
Анна Васильевна поседела немного, положив на колени жилистые, артритные руки, вздохнула и пошла ставить тесто. Молодые очень любили пироги с капустой — как раз к их приезду и поспеют. Мужик в доме — нужно кормить хорошо. Как бы сказать ему, чтобы крышу с правой стороны посмотрел — подтекает что-то в последнее время.
Что бы вы сделали на месте Нины? Права ли была свекровь, устроившая эту встречу?
Спасибо за ваши лайки и поддержку!