Я всегда считал себя спокойным человеком. Не скандалистом, не героем громких разборок, а тем, кто тихо держит удар и пытается сохранить хоть что-то из того, что называет семьёй. Но последнее время понимаю, что терпеть стало просто невозможно. Я — и отец, и муж, и прежде всего — человек, который устал бороться с тем, что уже давно не спасётся.
Мы с бывшей женой прожили вместе много лет — три года, если считать с перерывом. За это время я видел всё: её холод, измены, оправдания, попытки вернуть меня и снова отпустить. Мне казалось, что я умею прощать, что я должен быть сильным ради ребёнка, ради сына, которого я хотел воспитать и которому обещал быть опорой. Но с каждым днём сил оставалось всё меньше.
Когда мы расстались впервые, это был настоящий удар. Два месяца пустоты, боли и ощущения, что я полностью потерял контроль. Узнал, что у неё были Васьки — люди, с которыми она видимо пыталась заработать, прикрывшись именем денег и нужд. Меня словно выворачивало наизнанку. Я не пускал её обратно, пытался держаться, жил в другом городе, пытался начать жизнь заново. Но потом мама связалась с ней, помогла купить билет, дала понять, что сейчас «самое время» вернуться. Я был слаб. В депрессии. Она приехала с ребёнком, и я просто сдался. Пытался диктовать условия, хотел восстановить хоть какую-то власть — мол, будет так и так, иначе никак. Но всё это было лишь иллюзией. Мы сошлись вновь, в какой-то фальшивой идиллии, прикрываясь сыном и обещаниями.
Годами мы жили в этом странном мире, где доминирование менялось местами, где каждый день превращался в борьбу, где уважение давно ускользнуло. Я уставал от постоянных упрёков, постоянных попыток поменять правила игры — и это кончилось тем, что я месяцами уходил в минус, потому что она умела делать так, чтобы я платил. Всё это тянулось, и последние крупные расходы пришлись на август 2016-го. Летом случился обман — я накостылял ей, предложил разойтись, но она не уехала, не захотела.
Мы прожили ещё пару недель, будто пытаясь забыть боль, но потом началась подготовка к визиту в родной город — её и сына. Она обещала, что в этот раз всё будет иначе, что мои опасения напрасны. Я поверил. Но когда они уехали, общение стало остывать. Ссоры через скайп, безразличие, динамо — всё как всегда.
В конце концов пришли похороны отца — тяжёлое время, когда боль разрывала изнутри. Она с ребёнком продолжала звонить, чтобы сын не отвыкал от меня. Но когда я видел их вместе, иногда в одной кровати — я взрывался от злости. Ссоры стали постоянными, усталость росла.
В ноябре после очередной сильной ссоры я сорвался. Грозил всем и вся, говорил, что буду мстить, что мне надоело терпеть. Тогда она привезла мне сына на неделю. Казалось бы, шанс всё исправить. Мы гуляли, играли, делали всё, чтобы ребёнок чувствовал радость. Но потом я узнал про «дядю» — нового мужчину в их жизни. Мне было почти всё равно, что он там был, кто он такой. Пока не услышал, что оставляла сына одного с ним, пока была на работе. Это меня взорвало. Мы договорились, что так нельзя.
От мамы услышал, что она давно про этого «дяди» знала, но молчала. Это раскололо меня ещё больше. Моя мама — я думал, она на моей стороне, а она стала как будто больше матерью для неё, чем для меня.
Новый год я собирался провести у мамы в родном городе, чтобы наконец увидеть сына. Позвонил, обсудили планы — а сын сказал: «Папа, приезжай, но только на один день. Потому что у нас будет дядя Вася». Это была как нож в сердце. Я стал выяснять подробности. Оказалось, что дядя Вася — майор полиции, живёт с мамой, она его считает хорошим человеком. Понимаю, что это полный бред — как может кто-то в такой роли быть хорошим? Но это её правда, её выбор. И мне осталось лишь принять это.
Ещё больше меня разрывал тот факт, что сын говорил, будто неделю, когда был со мной, запомнил только плохое. Что я спал до часу дня, что я кричал на него, что всё было ужасно. При том что мы вместе катались на санках, играли, чинили машину, смотрели мультики — для меня это было время счастья, но в глазах сына — мучение.
Я почувствовал себя предателем. Предателем своего же ребёнка. Его воспоминания искажены, и я не знаю, почему. Может, он защищается? Может, это её влияние? Или просто детская травма, которую я не смог смягчить.
Я вспылил. Психанул. Сказал всё, что думал, в том числе матерное. Перестал общаться с мамой, с БЖ, даже с сыном. Мне нужно было время — время на очищение, на прояснение мыслей, на разбор себя.
Но теперь, когда я сижу один, в пустой квартире, осознаю, что, может, всё было не так. Что, несмотря на боль, несмотря на обиды и ревность, именно сейчас сын был особенно нужен мне. Что именно сейчас он нуждался во мне, а я ушёл в свою гордость и злобу.
Я не знаю, правильное ли это решение — разорвать всё, уйти в санчас, отгородиться от тех, кто так дорог. Или нужно переосмыслить всё и поехать туда, несмотря ни на что. Может, если я сейчас не попробую быть рядом, то никогда не смогу вернуть того, что уже уходит.
Я боюсь ехать, боюсь встретить взгляд сына, который уже не верит мне. Боюсь разочаровать его ещё больше. Но и боюсь остаться здесь, в этом вакууме одиночества, где я — просто потерянный отец, который упустил главное.