Иногда я замираю перед витриной чужой жизни — как паук, который внезапно понял, что стекло не жрётся. Вижу: улыбаются, целуются, жарят авокадо. А я — снаружи, на присосках абсурда, с двумя дочками, женой и осознанием, что женское счастье — это клуб, куда мне не выдали пропуск.
Счастье по акции — только в упаковке “не для тебя”
Утро начинается с микроволновки. Там пельмени. Вчерашние. Потому что сегодня, как и вчера, я не герой Pinterest-завтраков. Я — муж. Отец. Мужчина в тапках, с отложенным кофе и двумя дочками, которые уже успели подраться из-за расчески. Я разогреваю завтрак и одновременно пытаюсь разогреть смысл бытия. Но он, как и пельмени, внутри остаётся холодным.
А на экране — она. Очередная из тех, кто умеет. Без фильтров, без стресса. Счастливая. В спортивных леггинсах цвета 'небесная безмятежность'. Она сидит на кухне с видом на что-то дорогое. Муж подаёт ей тосты с авокадо. Дети улыбаются — как будто не дети, а фотосток. Ни один не срыгнул, не обкакался, не закатил истерику на тему “я не хочу быть пандой в садике”.
Ты смотришь на это счастье — как на выставку. Оно красиво поставлено, правильно подсвечено. И главное — закрыто стеклом. Как дорогие духи в "Рив Гош": вдохнуть можно, но купить — только по спецдопуску. Причём у тебя такого допуска нет.
Ты — паук. Снаружи. На стекле. Лапками щупаешь границы того, что кажется достижимым, но не твоим. Тебе не завидно. Нет. Зависть — это роскошь, для неё нужно верить, что ты тоже можешь. А ты просто замираешь и смотришь. Это не твоя сцена. Ты в зрительном зале, без билета, стоишь у стены.
И в этот момент, если бы Карл Густав Юнг сидел рядом, он бы сказал: “Это твоя тень, дружище. Ты проецируешь. Это не про них — это про тебя”.
Но Юнг не сидит рядом. Вместо него — кошка, которая уронила стакан и ушла, даже не извинившись. Справедливый символ моей мнимой важности в этом театре витринного счастья.
Ты думаешь: может, всё это — симулякр? Не счастье, а его копия, повторяемая до автоматизма?
Бодрийяр бы кивнул. С подколом. И добавил бы: “Ты сам часть этого витринного театра, просто играешь не ту роль”.
А мне-то казалось, я хотя бы билеты продаю.
Изнанка чужих праздников пахнет хлоркой
Счастье в инстаграме всегда в пастельных тонах. Даже когда там показывают “реальность”, всё равно фон — уютный, постель заправлена, дети в носках без дырок. Видна забота, но не видна усталость. Видна любовь, но не видно, сколько раз эту любовь приходилось вытаскивать из помойного ведра отношений.
Чужое счастье никогда не пахнет. Оно — визуальное. А вот своё — пахнет. То стиркой, которую забыл достать, то детским потом, то подгоревшим ужином, сваренным с мыслями “опять никому не надо, кроме меня”. И почему-то именно в такие моменты ты натыкаешься на чью-то вечеринку в сторис. Праздник живота и души. Светятся глаза, как гирлянды, смеются от всей печени, еда в кадре не размазана, никто не орёт “где мой соус”. И ты ловишь себя на ощущении: я здесь — зритель уборки после бала. Когда конфетти смели, бокалы собрали, осталась только вода с хлоркой. Это та часть счастья, которую никто не постит.
Ломброзо бы сказал: “У всех врождённые склонности”. Одни — к демонстрации, другие — к анализу. Одни на витрине, другие — под витриной. Но что, если тебе просто не повезло с внутренним программным обеспечением? Ты не умеешь в праздник. Ты умеешь в тревогу по расписанию. И в бытовую поэзию. Ты — как человек, который приходит на вечеринку с мешком для мусора. Нужен, но не в кадре.
Счастье других кажется театром без твоей сцены. Всё уже разыграно, роли распределены, кулисы развешаны. Ты не то, что не вписался — тебя не звали. Но тебя всё равно угораздило пройти мимо и заглянуть в окно.
У каждой витрины — свои запотевшие стекла
Ты знаешь, как выглядит чужое счастье? Оно всегда чёткое. В фокусе. А у своего постоянно сбит автофокус. То оно мутное, то слишком яркое, то вообще в кадр не помещается. Ты его живёшь — но не распознаёшь.
У женщин это обострено до болезненного нюанса. Они как чувствительные приёмники: уловят, где фальшь в глазах, где хрустящая хрупкость улыбки, где тень за вспышкой радости. Но всё равно включают stories, прокручивают, сравнивают, вдыхают чужую жизнь с выражением лица “я просто смотрю”. Хотя на самом деле в этот момент — ломают себе позвоночник, глядя, как легко держатся другие.
Фрейд бы сказал, что это навязчивое повторение. Мы снова и снова лезем на то же стекло — чтобы убедиться: нам нельзя туда. Не потому, что запрещено, а потому что — не верится.
А тело помнит. Помнит, как недолюбили, как перекормили ответственностью, как мама стояла у окна и говорила фразу “посмотри, как у соседки муж — а ты”. Помнит, как счастье стало синонимом соответствия. Как всё тёплое было недоступным. Как “мама отдыхает” означало “не трогай”.
И теперь женщина смотрит на витрину чужого рая, а внутри — зажало диафрагму. Потому что тело не верит, что туда можно просто войти. Оно верит, что туда — только по одобрению кого-то сверху. Мужа. Моды. Матери. Мироздания.
И если ты мужчина, ты видишь это глазами со стороны. И у тебя зуд в пальцах. Не потому, что хочешь пробраться внутрь. А потому что хочешь — вскрыть стекло, чтобы она вспомнила, как дышать.
Но ты молчишь. Потому что это не твоя витрина. И не твой воздух. И даже не твоя боль.
Симуляция любви с имитацией взаимности
Иногда мне кажется, что чужое счастье — это просто хорошо обученная нейросеть. Улыбки как по учебнику, жесты выверены, даже ссоры у них — как сцены из сериалов, в которых потом обязательно будет примирение на кухне с вином. Винтажная скатерть, три свечи, и обязательное «ты прав, я перегнула».
Только это не любовь. Это рендеринг любви. Такой 3D-макет, сделанный на коленке богом-контентмейкером. Люди внутри знают, что он не настоящий. Но продолжают играть. Потому что боятся выйти из роли. Боятся тишины без диалогов и постов.
Женщины в этом мире часто не получают любви — зато получают обратную связь. Сердечки, лайки, репосты её правильного завтрака и идеального тела, на которое она навесила тонну вины и ботокса.
А потом она спрашивает мужчину, что он чувствует. А он — зависает. Потому что чувствует, но не умеет это экспортировать. Потому что у него внутри — не Facebook, а пыльная библиотека, где чувства лежат в старых коробках, и нет никакой функции «Поделиться».
И тогда она снова идёт к витрине. Где чужое счастье кричит: «Вот как надо!»
А её внутренний ребёнок шепчет: «Может, мы тоже так сможем?..»
Но взрослый внутри только фыркает: «Сначала — подтяни попу».
Бодрийяр бы с ума сошёл от этого: у нас больше нет оригинала, только копии копий. Счастье стало фоном, как музыка в лифте. Приятно, но не всерьёз.
Тело помнит, как не быть счастливым»
Можно много лет рассказывать себе, что всё нормально. Что любовь — это просто привычка, быт — это зрелость, а отсутствие страсти — это якобы медаль за верность. Но тело не верит словам. У тела свои архивы.
Ты можешь улыбаться, пить смузи, вежливо здороваться с зеркалом, но тело всё равно сжимается, когда слышит фальшь. Оно не хочет лезть в витрину. Оно знает, что там — стекло, а за ним — холодные манекены. Улыбаются, но не двигаются.
Когда-то ты могла чувствовать себя живой от случайного взгляда. Сейчас — от случайной тишины. Потому что в ней — шанс услышать себя, а не скроллить чужие декорации.
И вот тут — парадокс. Мы боимся одиночества, но именно в нём наше тело оживает. Снимает панцирь Райха, перестаёт быть функцией, становится собой. Болит, тянет, просит танцевать, пить воду, плакать не в подушку, а в голос.
И, может, тогда паук внутри перестанет ползать по чужим стеклянным счастьям. А начнёт — ткать своё. Странное, асимметричное, но настоящее.
Итог: Счастье не выдерживает прямого взгляда
Мы любим смотреть на чужое счастье боковым зрением. Прямо — нельзя: разобьётся. Или окажется муляжом. Или, что хуже всего, — правдой, но не для нас.
Я много лет пытался понять, чего хотят женщины. Потом сдался. Начал слушать. И понял — они хотят не ответов, а того, чтобы с ними шли вместе, даже если путь нелепый, а маршрут проложен по картам времён динозавров.
Счастье — не пункт назначения. Это, прости за банальность, иногда просто пауза между витринами. Когда ты не сравниваешь. Не объясняешь. Не постишь. Просто дышишь. И — иногда — паутина не ловит тебя, а держит.
Кстати, вы сами как: ползаете по чужим стеклам? Или уже варите своё счастье в ржавом чайнике без крышки, но с настоящим паром?
А может, вы те, на кого я всё это время смотрел через витрину?
Пишите. Только не слишком счастливые. Пусть будет правдиво.