Алексей с детства знал, что такое одиночество. Его родители погибли, когда ему было пять, и с тех пор маленький Лёша кочевал по детским домам пока не вырос. За год до совершеннолетия он уже почти не мечтал: главное, чтобы голова была в тепле и еда на столе. Но в восемнадцать выпала удача, город выделил однокомнатную квартиру на окраине. Старая пятиэтажка, облупленные стены, но для Лёши это было лучшее место на свете, наконец-то свой угол.
Обустроить квартиру помогли социальные службы. Мебели почти не было, кровать, стол и холодильник. Так Алексей устроился на частную мебельную фабрику на должность сборщика. Там платили не очень, зато можно было выкупать по себестоимости кое-что для себя, и через полгода Лёша стал потихоньку обставлять свою холостяцкую обитель.
Коллектива у фабрики почти не было, люди приходили и уходили. Алексей держался отдельно, не умел шутить в компании, и сам не знал, как начать дружить с кем-то. Однажды на обед Оля, новая сотрудница отдела сбыта, села рядом в столовой и сама заговорила с ним. Она была старше на семь лет, но этого Лёша сразу не почувствовал, с ней было удивительно легко.
У Оли была дочка Маринка, смешливая трёхлетняя малышка. Вскоре Алексей стал всё чаще видеть их вместе в парке у фабрики, Оля забирала дочку из садика, и они гуляли, пока ждали автобус. Однажды Алексей предложил вместе поехать на автобусе домой.
Через пару месяцев Оля вдруг попросила у Лёши помощи в её съёмной квартире прорвало трубу, а денег на ремонт не было. Алексей без раздумий согласился починил им сантехнику. В один день Алексей и Оля разговорились и Алексей позвал их с дочкой переехать к себе. Когда Оля с дочкой переехали он был по-настоящему счастлив. Теперь его встречали с работы, в комнате звучал смех Марины, на подоконнике появились цветы. Алексей впервые за долгие годы думал, вот она, семья.
С Олей рядом Лёша расцветал, приносил деньги, делал покупки, организовывал поездки в зоопарк. Маринку он полюбил как родную, с ней рисовал, читал сказки, носил на плечах. Только один вопрос остался без ответа, каждый раз, когда Лёша заводил речь о собственном ребёнке, Оля переводила разговор, уставившись в телефон или говоря, что Марина требует много внимания.
Пару раз Лёша пытался завести серьёзный разговор насчёт будущего, но Оля отделывалась шуткой или раздражённо говорила, что не готова снова «начинать всё сначала». Лёша не понимал, он хотел большой семьи, своих детей, хотел, чтобы Оля была по-настоящему рядом. Но на все его признания она отвечала коротко: «Я тебя тоже люблю, конечно...» - и быстро уходила заниматься делами.
Так шли месяцы. Оля приглашала к себе подруг, иногда уезжала к маме на выходные и брала с собой Марину. Лёшу не звали с собой формально он был хозяин в своей квартире, но всё сильнее ощущал себя посторонним.
Так шли месяцы. Сначала всё казалось неплохим, Оля заботилась о квартире, готовила ужин, иногда даже провожала Алексея на работу. Но вскоре ситуация изменилась, в какой-то момент она просто уволилась с фабрики. Алексей думал, что это временно, что Оля просто ищет новую работу, но дни шли, а она никуда не трудоустраивалась.
Поначалу Алексей не замечал перемен: он приходил уставший, забирал Маринку из детского сада, а дома всегда слышал, что Оля устала, либо у нее болит голова, либо она ходила на собеседование, но ее на новом месте что-то не устроило. Со временем у него стало складываться ощущение, будто всё держится только на нём: и быт, порядок в доме, и зарабатывание денег, и даже забота о Марине.
Пока Алексей работал, Оля приглашала к себе подруг. Девушки собирались в кухне, весело проводили время, бывало, что выпивали спиртное. Зачастую возвращаясь после смены, Алексей находил заспанную Олю с тяжёлым взглядом, а иногда и с перегаром. Всё чаще случалось, что он, торопясь после работы, сам забирал Маринку из детсада, потому что Оля просто забывала или не успевала.
Поначалу Алексей думал, что это временное, что у Оли просто сложный период. Но беспорядок в доме становился всё чаще. Оля всё меньше уделяла внимания семье, всё чаще лежала в комнате с закрытой дверью, а если Алексей пытался поговорить с ней, раздражалась: «Пусть хоть кто-то мне даст отдохнуть, я заслужила!»
Затем стали поступать тревожные сигналы от соседей. Самая болтливая соседка с третьего этажа несколько раз на лестнице шептала:
— Алексей, ты только не обижайся… но у тебя Оля совсем что-то распустилась. Пока тебя нет, к ней мужики ходят…
Алексей не хотел верить. В каждом подобном разговоре он оправдывал Олю, отмахивался мол, это предвзятое отношение, зависть, слухи. Он любил Олю и слишком дорожил этой хрупкой иллюзией семьи. Всякий раз, когда Оля рыдала или устраивала очередную ссору, умоляя оставить её одну, Алексей старался быть мягче и не ставить под сомнение её ласковых слов ни по отношению к нему, ни по отношению к Марине.
Но с каждым днём тревога росла. В доме стало как-то особенно холодно и пусто, несмотря на постоянный шум, смех чужих людей и беспорядок. Алексей всё больше чувствовал себя чужим и ненужным в собственной квартире, задавая себе один вопрос, что для Оли было настоящим в их отношениях, а что удобным совпадением?
Алексей с детства не знал, что такое семья. С детства он не слышал ни ласковых слов, у него не было, ни теплых разговоров перед сном. В детском доме всё было по расписанию, а «близкие» менялись каждые пару лет воспитательницы, соседи по койке, даже лучшая подруга по играм однажды куда-то просто уехала, и никто не объяснил куда.
Когда в его одинокой квартире поселились Оля с дочкой, Алексей всей душой хотел стать частью чего-то большого, настоящего, важного. Он не знал, как выглядят «настоящие семейные отношения», не знал, где границы, когда стоит уступить и промолчать, а когда стоять на своём. У него не было родных, у кого спросить совета, не было друга, с которым можно честно поговорить о душевной боли или подозрениях.
Алексей верил, главное работать, заботиться, помогать. Для него семья - это было нечто большее. А Оля... Оля жила совсем иначе. Она часто злилась по пустякам, могла устроить вечеринку с подругами, пока Алексей был на работе или ясно дать понять, что ей всё надоело и просто не разговаривать. Быт был ей в тягость, иногда она не вставала с утра, иногда теряла интерес к дочке, оставляя заботу о ней Алексею.
Алексей искренне не понимал, что делать. Он пытался быть мягким, побольше работать, угождать Оле, радовать Марину новыми игрушками, Иногда хотел поговорить с кем-то, но не знал, с кем. Он очень хотел спросить, а разве семья выглядит вот так? Разве так ведёт себя женщина, если любит своего мужчину и дочку? Почему все вокруг живут иначе или, может, так и должно быть, просто у него мало опыта?
Он не взрывался, не кричал, не выяснял отношения. Просто молчал и терпел, боясь спугнуть хоть этот хрупкий видимый уют, к которому привык и который был для него всем. Когда соседи говорили о поступках Оли, он махал рукой и стыдливо гнал прочь мысли, что это правда ведь если признаешь это, то придётся признать и то, что его мечта о семье рассыпалась.
Внутри у Алексея было чувство тяжёлой пустоты. Он считал может, проблема в нём? Может, он делает что-то не так? Находясь в одиночестве, он долго смотрел на стены своей однокомнатной квартиры и думал, разве так должна выглядеть настоящая семья?
В такие моменты Алексей особенно ощущал себя сиротой. Без советчиков, без поддержки, без примеров перед глазами. И даже когда Марина, обняв его за шею, называла «папой», а Оля, наполовину устало улыбалась, он никак не мог избавиться от ощущения, что всё это построено на зыбкой почве. Что эта семья не навсегда, но у него нет ни сил, ни знания, как изменить всё к лучшему.
В этот вечер Алексей шёл домой с привычной усталостью, но внутри всё равно теплилась надежда вдруг сегодня всё будет иначе, вдруг Оля приготовила ужин, и Марина снова побежит к нему с объятиями. Он открыл дверь своими ключами, но шагнул как будто в кошмар. По всей квартире стоял запах дешёвого пива и табака. Коридор был усеян разбросанными вещами, на кухне лежали пустые бутылки из под пива.
В комнате Оля лежала прямо на кровати голая, раскинувшись поперёк постели, вполголоса мычала вместе с музыкой, и даже не поняла, что Алексей уже дома. В её телефоне играла какая-то музыка.
Маринки дома не было. Алексей вдруг осознал, кто знает, сколько часов девочка одна прождала бы в садике. Он на автомате прошёл по своей квартире и зайдя в туалет, наткнулся на мятый клочок бумаги, исписанный чужим, неровным почерком:
«Прости меня, я не знал, что она за мужем.»
У Алексея внутри всё оборвалось. Будто сорвал замок на сердце перехватило горло, даже дышать стало трудно. Он стоял и смотрел в грязное зеркало, и впервые в жизни понял у него забрали даже ту иллюзию семьи, которую он выстраивал все эти месяцы.
Он вернулся в комнату, сел на стул возле кровати. Оля даже не пошевелилась, она лежала и громко сопела. Алексей посмотрел на неё и вдруг в голове мелькнула отчётливая мысль: да, больно, да, стыдно, но слава Богу, что он не успел расписаться с ней, не создал ту цепь, которая могла бы навсегда оставить его в этой липкой паутине предательства.
В отличие от многих других раз, он не стал будить Олю, не стал устраивать сцены выяснений, не стал умолять объяснить, за что и почему. Он просто бесшумно взял куртку, закрыл за собой дверь и пошёл в детский сад за Мариной.
По дороге к детскому саду Алексей позвонил матери Оли. Голос у него дрожал, но он говорил чётко, коротко:
— Я сейчас заберу Марину и привезу её к вам. Пожалуйста, встретьте.
В ответ тотчас раздалось тревожное:
— Что случилось? Алексей, там всё в порядке?
— Просто встретьте, пожалуйста, - повторил он и отключился. Дальше уже ничего не объяснял.
В детском саду Марина, тянула ручки к нему:
— Папа Лёша, а мы домой?
— Нет, — мягко сказал он, — сегодня поедем к бабушке.
Они долго ехали на автобусе. Марина тихо прижималась к его плечу, а у Алексея в груди гуляла пустота. Он смотрел на ребёнка и понимал: не вина этой крошки, что ей выпало расти в кабальных отношениях матери. Передав Марину бабушке, обменявшись с женщиной короткими, тяжелыми взглядами, он молча развернулся и ушёл.
Дорога до квартиры была долгой. Он шёл в тягучем оцепенении, осознавая, что уже никогда не будет прежним. В квартире всё оставалось так же, Оля по-прежнему лежала на кровати, голая, неуклюже прикрытая одеялом.
Алексей молча собрал её вещи в сумки. Одежду Марины тоже аккуратно сложил рядом. Вещи вынес и поставил у двери, захлопнув за собой. Только потом подошёл к Оле, потряс её за плечо.
— Вставай.
Оля, сонно щурясь, посмотрела на него, что-то пробормотала и вдруг, осознав происходящее, стала быстро оправдываться:
— Лёша, это не то, что ты думаешь… Я не хотела…
Он не перебивал. Просто смотрел и слушал шум за окном, будто он не здесь, не с ней.
— Ты уходишь, выдавил наконец. Я не позволю больше над собой издеваться. Не позволю смеяться надо мной.
Оля завыла, попыталась схватить его за руку, но он мягко убрал ладонь:
— Для меня это очень больно. Но… нормальная женщина, а тем более мать, так себя не ведёт.
Он выставил её за дверь, как могла, она натянула халат поверх майки, а остальное хватала уже на пороге. За дверью Оля разрыдалась, умоляла впустить, кричала и била в дверь кулаками, потом уже просто всхлипывала:
— Лёша, прости… открой… мне больше некуда…
Алексей стоял в коридоре, прижавшись лбом к холодной стене. Как бы ему ни было тяжело, как бы ни разрывалось сердце, он не открыл. Только теперь вдруг почувствовал, что впервые в жизни сделал что-то правильно. Пускай поступок этот ужасный и для женщины позор и стыд, но он не дал стереть своё достоинство.
Потом он прошёл на кухню, стал медленно прибираться, смывать остатки еды, убирать грязную посуду, пустые бутылки. В руке дрожала тряпка, а в глаза набегала жестокая, взрослая, самая настоящая слеза не из-за Оли, а из-за Маринки, которую он полюбил как свою родную дочурку. Вот за что болело и ломило сердце, за ребёнка.
Когда квартира наконец наполнилась чистотой и тишиной, Алексей впервые за долгие месяцы сел за кухонный стол. Стук Олиных ладоней за дверью давно стих. Вдруг стало тихо — пугающе тихо, но и как будто светлее.
Он подумал: боль уйдёт. А достоинство останется. Главное не предавать себя.
PS Как вы думаете правильно ли поступил Алексей? Пишите в комментариях, что вы думаете по этому поводу...