Из воспоминаний Владимира Талызина:
В 1982 году я проходил обучение в Школе сержантского состава в Азербайджане, осваивал азбуку Морзе и азы работы с засекреченной радиоаппаратурой. По окончании Школы сержантов нас отправили в погранчасть "где-то в Средней Азии". То есть нам даже не говорили, куда мы едем. Когда на пароме переправлялись через Каспий, наш майор немного разговорился и сказал: "Ребята, вы едете туда, откуда можете и не вернуться". Мы пересекли всю Туркмению, Узбекистан, добрались до Таджикистана. И только по прибытию в Душанбе нам сказали, что связисты поедут дальше, в Афганистан. Было еще два месяца жестких тернировок. В Пянджском погранотряде, куда я попал, нас уже конкретно готовили к войне. Учили обращаться со всеми видами стрелкового оружия, включая пулеметы и ручные гранатометы, и даже немного приемам самбо.
В феврале 1983-го нас с ребятами забросили вертолетом в Афганистан, в северную провинцию Кундуз. Наша точка находилась примерно в пятидесяти километрах от северной границы Афгана, в городке Имам-Сахиб. Или, как мы его шифрованно называли в радиопередачах, Измаил. Основной задачей этой погранточки была охрана подступов к советским границам. В случае появления бандформирований на вверенной нам территории солдаты поднимались по боевой тревоге и выезжали на операцию. Духов нужно было разыскать, а потом либо уничтожить, либо отогнать подальше. Через два-три дня после того, как я прибыл в Афган, случилась и моя первая боевая операция. В одном ущелье засекли большое скопление духов, поступил приказ – уничтожить. Поехал я туда совершенно необстрелянный, не понюхавший пороха. Да что тут говорить, я даже с людьми на своей точке познакомиться еще не успел. Правда, таким "неопытным" я пробыл очень недолго, еще по пути к месту назначения наша колонна потеряла часть БТРов – подорвались на минах и несколько раз попала под обстрел. Жив тогда я остался благодаря моему командиру, старшему лейтенанту Седых. Всю дорогу он следил за мной и первое время не позволял даже высовываться из люка. БТР, в котором мы передвигались, не имел ни орудий, ни пулеметов. Это была командно-штабная машина и главной ценностью в ней была засекреченная радиоаппаратура, за которую я и отвечал. Вся координация операциями осуществлялась через эту радиостанцию. Через нее мы общались со штабом, получали разведданные и приказы. Духи знали, что, если БТР с антеннами, значит, внутри командиры и ценная аппаратура. Надо ли говорить, что за нашей машиной шла особенная охота. Потому под радиостанцией мы всегда держали открытый ящик с гранатами. В случае, если наша машина попадет в окружение, я был обязан взорвать всю аппаратуру. Она ни в коем случае не должна была попасть в руки врага. Та операция длилась больше месяца. Основную часть времени мы стояли на высоте над ущельем и пытались выбить оттуда засевших бандитов. Было холодно: февраль, 2500 метров над уровнем моря, постоянно дождь со снегом, ветер до двадцати метров в секунду. Спали в БТРе, порой и на земле. Ночами духи пытались прорваться, начиналась стрельба, тогда по нескольку часов приходилось лежать в окопах, прямо в ледяной жиже. Боеприпасы и продукты периодически заканчивались. А вертолеты не всегда вовремя подвозили подкрепление. Бывало так, что из еды оставалась только коробка сахара-рафинада на четверых и вода. За свою первую операцию я получил боевую награду "За отличие в охране государственной границы СССР". И вообще, за этот первый месяц в Афгане я закалился так, что всю остальную службу уже ничему не удивлялся.
Примерно на третий месяц моей службы в Афгане мы сопровождали автоколонну из Союза. Остановились в одном месте буквально на пять минут. И вот тогда мой БТР подорвали из гранатомета. А у американского гранатомета такое действие – граната сначала бьет цоколем в броню, прожигает ее будто сваркой, влетает внутрь машины и там уже разрывается. Стекла БТРа, они примерно в палец толщиной, просто выдавило наружу, можете себе представить, какой силы взрывная волна была внутри. Очнулся я уже под открытым небом, кто-то меня вытащил наружу. Надо мной склонился майор Синицын, что-то мне кричит, но я совсем ничего не слышу. Смотрю только, как его губы шевелятся в тишине, и все. В общем, была контузия. Но я тогда этого даже не понял, внимания не обратил. Вот мой командир получил осколочное ранение в голову, водителя задело, всего два миллиметра осколок не дошел до позвоночника. А я что, главное, руки-ноги целы и ладно. Раненых мы отправили в госпиталь, а я со своей аппаратурой в Афгане остался, я ведь за нее отвечал. Вскоре по состоянию здоровья я попал в госпиталь. Военная больница, где лежат покалеченные солдаты, кто-то без руки, кто-то без обеих ног, место не особо веселое. Но за месяц я подлечился и пришла пора возвращаться на точку. Снова летели вертолетом. Со мной в кабине было еще человек двенадцать новобранцев. Еще прихватили с собой посылки, которые нашим ребятам из дома прислали. Уже на подлете к нашей точке, когда начали снижаться, кто-то из пилотов прокричал: “Вспышка с земли!”. Значит по нам выстрелили из чего-то тяжелого. Снаряд угодил нам прямо в лопасть. Вертолет начал камнем падать вниз. Но пилоты каким-то образом его быстро реанимировали и на трех лопастях мы худо-бедно дотянули до нашей базы. Бросало нас, конечно, как игрушку: вверх-вниз, крутило вокруг своей оси. Мы в кабине пытались хоть за что-то схватиться, удержаться, но все равно кидало солдат по всем стенам. Таким образом мы пролетели оставшееся расстояние. А метров за сто пятьдесят до точки вертолет окончательно потерял всякое управление и просто рухнул. И снова повезло — вертолет упал не плашмя, а на хвост. Хвост самортизировал, и только поэтому мы не разбились вдребезги. Ударились об землю, еще раз подпрыгнули, по инерции покатились дальше. И тут я понял, что тащит нас прямиком на наши же минные поля, которыми мы окружили свою базу. В этот момент я вспомнил всю свою жизнь. За пять секунд перед глазами промелькнули лица всех моих родных, близких, знакомых, даже соседей. Наверное, для того чтобы я мог со всеми попрощаться... Спасли нас свои же окопы, которые как раз перед минными полями были расположены. Вертолет своими мощными колесами попал прямиком в окоп и там застрял, не дотянув до мин всего несколько метров. Сильно воняло керосином. Пилоты скомандовали, ребята, быстро на выход, вертолет сейчас взорвется. Я помог молодым выскочить и сам следом. Все, кто тогда летел, остались живы, побились, конечно, но были живы. Только посылки рассыпались. Сам вертолет так и не взорвался, и потом еще долго стоял у нас в части.
Была очередная операция. Мы с ребятами блокировали кишлак. Основной бой развернулся в нескольких сотнях метрах от нас. И тут со мной на связь вышел один солдат. Я его хорошо знал, тоже Талызин, только Сергей. Серега сказал, что ранен, и что вместе с несколькими бойцами попал в окружение. “Хочу попрощаться, - говорит, - Духи совсем близко, мы уже их голоса слышим”. Я быстро расспросил его, узнал их точное местоположение и сразу доложил майору. Сделали мы ребятам огневой коридор. Сказали им двигаться точно на нас, а сами всю территорию вокруг взяли под обстрел, не давали духам даже голову поднять. Смотрю, выходят наши парни. Один боец раненого Сережу на себе тащит, второй из пулемета отстреливается направо-налево по кустам. Добрались - бледные, сосредоточенные. Серегу быстренько перемотали и думаем, что дальше делать, бандитов за ними идет видимо-невидимо. Тогда майор дает мне команду связаться с авиацией. Звоним в штаб и говорим, нужна помощь, не можем духов своими силами погасить. Отвечают, сейчас что-нибудь придумаем. Вскоре смотрим, летит большой грузовой вертолет, а под низом у него бомба прицеплена. Огромная, размером чуть ли не с половину вертолета, видно ее было издалека даже невооруженным глазом.
Майор по радиосвязи с земли вертолетчиков корректирует: ребята, видите тополь, а под тополем наш БТР, кидайте прямо на нас свою бомбу, ее ветер как раз куда надо снесет. И вот мы наблюдаем, как от вертолета отделяется этот огромный кусок и начинает постепенно падать в нашу сторону. А мы уже под БТРом лежим и думаем, сработаем расчет нашего командира или нет. Майор, самый спокойный из нас, говорит, не бойтесь, все нормально будет. А бомба все ниже и ниже. И действительно, сносит ее по чуть-чуть прямо туда, где душманы прятались. Взрыв был такой силы, что мы вместе с БТРом подпрыгнули от земли сантиметров на пятнадцать. Практически всех духов этим взрывом и накрыло. А те, кто живы остались, кинулись врассыпную не разбирая дороги, совершенно ошеломленные. Прямо на нас выскочил расчет с безоткатным орудием: двое ствол тащат, и еще один треногу. Мы им добежать до нас, конечно, не дали… Потом, когда уже бой закончился, собрали мы с тех мест одних только трофейных гранатометов штук восемнадцать.
Почти все время службы я находился в разъездах. Ведь без командно-штабной машины и связи ни одна операция не обходились. Всего несколько раз оставался в части. Как раз в один из таких случаев, когда на точке совсем мало бойцов было, духи решили ее захватить. Узнали каким-то образом, что людей немного в охране осталось. Звонит мне солдат с западной стороны базы, где как раз дорога проходила, и говорит, товарищ командир, у нас намечается прорыв. Группа духов, примерно человек двадцать целенаправленно движется в сторону нашего дзота. Захватил я с собой пулемет, снайперскую винтовку, боеприпасы и бегом к ребятам. Смотрю, действительно, большая группа, движутся перебежками прямо на нас, пристреливаются. Когда мы ом отпор дали, отступили ненадолго, притихли. И вот что они придумали. Собрали из соседнего кишлака детей, лет семь-десять и впереди себя пустили. Сами идут за ними, как за живым щитом. Дети испуганные, плетутся по дороге послушно. Что делать, никак не мог я принять решение в тот момент. А дети и бандиты у них за спиной все ближе подходят. Взял я пулемет и дал длинную очередь поверху, высоко над головами. Это сработало как сигнал для ребятишек, они шустро врассыпную кинулись и побежали обратно в кишлак, каждый к своей мамке. А духи так среди дороги остались, как на ладони. Тут мы им гриву и причесали.
В Афгане я пробыл семнадцать месяцев. Ситуаций рискованных было много, но я вернулся живым и невредимым. Сослуживцы моему везенью удивлялись, говорили, что я заговоренный. Первое время на гражданке чувствовал себя чужим. Сначала даже дорогу перейти не мог, стоял как бабушка на обочине и от каждой машины шарахался. Вот такая была адаптация. Но это скоро прошло, к мирной жизни быстро привыкаешь. Это к войне невозможно привыкнуть.
Источник информации: news-armavir.ru
В оформлении использованы фотографии с сайтов: news-armavir.ru, imam-sahib.ucoz.ru
Уважаемые читатели! Ставьте лайки, подписывайтесь на канал и делитесь своими воспоминаниями!