Мы не ссорились. Не было тарелок, бьющихся о стены, истерик или уходов в слезах к маме. Мы просто... перестали разговаривать. Как будто жили в разных временных зонах, в одной квартире. Она ложилась спать раньше. Я засиживался у ноутбука. Утром — дежурное "Доброе", поцелуй в висок, и всё.
И всё.
Я заметил, что она стала часто закрываться в ванной. Сидеть там дольше обычного. Я слышал, как льётся вода, но знал — она не моется. Просто сидит на краю ванны, глядя в никуда. У меня не хватало смелости постучать и спросить: "Ты в порядке?" — я боялся, что она скажет правду.
В тот вечер я, как обычно, вернулся домой чуть позже. Был в магазине, купил что-то на автомате: сыр, хлеб, молоко. Думал, сделаем бутерброды, посмотрим сериал — тот, который мы уже не смотрели полтора месяца. Она перестала спрашивать: "Сегодня включим?" А я не настаивал.
Ключ в замке повернулся слишком легко. Открываю — в коридоре чемодан. Серый, на колёсиках. Вмятина сбоку от старой поездки в Прагу, где я, к слову, тогда умудрился забыть её день рождения. Она тогда улыбнулась и сказала: "Ничего страшного". Но с тех пор в её глазах как будто что-то сдвинулось.
На кухне — тишина. Только чайник еле слышно шипел, как будто боялся нарушить её спокойствие.
Она сидела за столом, в сером свитере, в котором обычно мёрзла зимой. В руке — кружка. Пустая. Просто держала. Смотрела в окно. Тёмный двор, тусклый фонарь, снег с дождём. И выражение на лице — как у человека, который уже принял решение, просто ждёт, пока объявят время посадки.
— Ты пришёл, — сказала она.
Я кивнул.
— А ты… собралась куда-то?
— Да.
Так просто. Никаких объяснений, пафоса. Только "да". Окончательное, взрослое, как приговор.
Мы были вместе 16 лет. Сначала у нас не было ничего. Мы арендовали убитую "однушку" с ржавым краном и розеткой, из которой вылетала искра. Ели пельмени, покупали продукты по акциям, но были счастливы. Помню, как мы смеялись, когда я спалил картошку, и вонь держалась три дня. Тогда она сказала: "Лишь бы ты был рядом, остальное — фигня".
Прошло время. Мы купили квартиру, сделали ремонт. Появилась дочь. Я работал без выходных, чтобы всё "поддерживать", не осознавая, что перестал поддерживать главное — её. Не слышал, когда она пыталась сказать: "Мне тяжело". Я говорил: "Потерпи", и шёл дальше.
— Я устала, — наконец сказала она.
— От чего?
— От всего. От этой жизни, в которой я как будто стала мебелью. Ты приходишь — я молчу. Ты уходишь — я тоже молчу. Мы как два сотрудника офиса, живущие по графику. Я не чувствую, что любима. Я чувствую, что просто есть. А это — не жизнь.
Я не знал, что сказать. Всё, что приходило в голову, звучало как отговорка. Я слишком долго молчал. А теперь — говорить было поздно.
— Есть кто-то другой? — глупо спросил я.
— Нет. Я не к кому-то ухожу. Я ухожу, потому что хочу заново почувствовать, что я — это я. Что я не просто мать, не просто хозяйка. Что я — женщина, у которой есть эмоции. А не только обязанности.
На следующий день я впервые за долгое время проснулся рано. В комнате пахло её духами — свежими, с ноткой грейпфрута. Она всегда ими пользовалась. Я пошёл на кухню — её чашка была на месте. Белая, с трещинкой. Я держал её в руках и пытался вспомнить, когда в последний раз смотрел ей в глаза и думал: "Как же мне с тобой повезло".
Не помнил.
Я приготовил завтрак — яичницу, как она любила. Нарезал авокадо. Поставил два прибора. И только потом понял, насколько абсурдно это — она ушла, а я всё ещё делаю завтрак "на двоих".
Прошёл месяц. Дочь ходила в сад, я работал. Вроде бы всё было как прежде — но как будто без цвета. Серое, фоновое. Мне звонили друзья, предлагали встретиться. Я отказывался. Смотрел старые фото. Помнил, как она смеялась на даче, в резиновых сапогах, вся в малине, с чумазым лицом. Тогда я сделал снимок — и он стал заставкой на телефоне. Потом я его убрал. Просто потому что стало… рутинно.
А теперь этот снимок был как пощёчина.
Мы встретились случайно. Или нет. Я шёл по улице — она выходила из цветочного. Улыбалась, в руках букет.
— Привет.
— Привет.
— Ты… хорошо выглядишь.
— Я стала спать по 8 часов. Это помогает.
Пауза. Глупая, затянутая.
— Как ты? — она первая нарушила молчание.
— Пытаюсь понять, кто я без тебя. И кто ты без меня.
— Хочешь честно? Я до сих пор не знаю. Но впервые за много лет чувствую, что жива.
Мы не обсуждали возвращение. Не было фраз вроде: "Давай всё начнём заново". Просто — факт: два взрослых человека, уставших друг от друга и от притворства, учатся говорить честно. Пусть поздно, но всё же.
Мораль? Не доводите до чемодана в коридоре.
Слушайте. Смотрите. Не думайте, что тишина — это норма.
Потому что один день молчания — это пауза.
А год молчания — это конец.
А вы давно разговаривали со своей половинкой по-настоящему? Не про «где ключи», а про «что у тебя внутри»?
Может, сейчас самое время...