Каждому цветку свое время. Отцветают кандыки и хохлатки, загораются склоны сопок оранжевым пламенем огоньков. Описывать эти цветочки мало толку, огоньки надо видеть, и поверьте, подобного зрелища нет нигде в мире. Схлынет волна солнечного безумия огоньков, и тайга расцветает пурпурными бутонами пиона, уклоняющегося. В народе эти крупные, яркие кусты зовут Марьиным корнем. Цветок этот волшебный. В тайге издалека видно Марьин корень — пышные кусты по пояс взрослому человеку, сплошь усыпанные крупными яркими соцветиями. Впервые я увидела это растение в семь. Оно было намного выше меня, а сам цветок не помещался в две мои ладошки.
Польза от Марьиного корня неоценима. Клубни его добавляют в похлёбку для вкуса, в голодное время сушат, перетирают и используют вместо муки. Листьями ополаскивают волосы, а отваром лечат женские болезни. Везде, где растет Марьин корень, есть легенды об этом чудесном цветке. В Сыктывкаре есть, есть на Алтае и в Хакасии. Самая древняя из известных легенд насчитывает несколько тысяч лет и родилась ещё до троянской войны. В Мурюке, маленьком поселке Кемеровской области, где я провела свое детство, бытовало свое поверье про появление в тайге Марьиного корня. Как и все мурюкские легенды, история это кровавая, но не лишённая романтического флёра.
Жили в поселке парень и девка, Иван да Марья. Росли в соседних дворах и с самого раннего детства были неразлучны. Весь поселок знал, что этим на роду написано вместе век коротать. Так и было. Повзрослев, полюбили друг друга Марья и Иван. Сговорились свадьбу на покров сыграть.
Пошла как-то летом Марья с другими девками в тайгу за малиной. Разбрелись девушки по малиннику, и не заметила Марья, как осталась одна посреди лесной чащи. Испугаться не испугалась, тайга вокруг знакомая с детства, вокруг белый день. Только повеяло вдруг холодом словно из погреба, набежали облака, скрыли солнце, а из тайги раздался тихий голос и позвал Марью по имени. Пошла Марья на зов, смотрит, а на каменной россыпи сидит ящерка, а на голове у нее маленькая золотая корона со сверкающими самоцветами.
— Здравствуй, Марьюшка, — говорит ящерка человеческим голосом, — Дай мне капельку своей крови, а я тебе всю правду о жизни твоей расскажу.
Уколола Марья палец, напоила ящерку кровью, а та поведала, что если выйдет девка осенью за Ивана, то горько раскается. Не пройдет и года, как задерет Ваню медведь, а сама Марья удавится в хлеву на уздечке. Заплакала Марья, стала выспрашивать, как избежать им с Ванюшей такой горькой судьбины. Ящерка посоветовала девке за Ивана не ходить. Так и поступила Марья.
Вернулась домой бледная, глаза горят, руки в кровь колючками изодраны, и кузовок, с которым ходила по ягоды, где-то потеряла. Вернулась и объявила свое решение: замуж, дескать, не пойду. Ни за Ваню, ни за кого другого. На следующий день выпросила отца свезти ее в охотничью хижину в лесу и там оставить. Усомнился старик отец в разуме дочки, но видя ее состояние, побоялся противиться. Увязала Марья вещи в узелок и ушла жить в тайгу.
Долго горевал Иван, да говорят, время все лечит. Спустя три года женился, жену взял за себя из другой деревни, не местную. Справно зажил. Охотился, рыбачил, торговал шкурками. Жена родила ему двух сыновей. Нет-нет да и вспоминал Иван бывшую свою невесту, Марьюшку. Но мечты мечтами, а жизнь продолжалась.
Выросли сыновья, женились, нарожали внуков. Пришло время нянчить правнуков. В ту весну исполнилось Ване семьдесят шесть лет. Побелели волосы, но рука оставалась твердой, а глаз метким. Все так же ходил Иван в тайгу охотиться. В один из дней, отправившись на охоту, наткнулся он на маленькую избушку в чаще. Из трубы шел дым, в доме жили. Постучав, вошёл Иван и увидел свою Марью.
Время лечит раны, времени вообще многое подвластно. Но не дано времени власти над истинной любовью. Увидел старик Марью и пропал, потерял себя в этой хижине, скрытой в густом ельнике. И совестно перед сыновьями, сами уж деды, и глаз на жену поднять невозможно, да и смешно — древний старик, а туда же. Да и Марья изменилась. Как кора сосны, покрылась морщинами кожа, длинная коса белее снега, ходит на палку опирается, а все ж милее никого во всём свете нет. И завертелось.
Ни свет, седлает Иван конька, да едет в избушку к лесной травнице, позабыв все на свете. Глядя в милые васильковые глаза, забывает он о прожитой жизни, будто и не было ее. Целует Марьины руки, не замечая ни морщин, ни темных старческих пятен. Как дети малые, лягут в траву у ручья, обнимутся, смотрят на бег облаков, да говорят о разном, наговориться не могут.
Заподозрила жена Ивана неладное. Женское сердце не имеет возраста. Поселилась в нем ревность ядовитой змеёй, кусая изнутри и отравляя мысли. Выследила старая мужа, когда тот шел к Марье, дождалась, покуда он не вернется домой, а сама взяла топор и убила разлучницу. Отрубила ей голову, принесла домой и бросила Ивану под ноги: «На милуйся! Пока несла Иванова жена Марьюшкину голову через тайгу, с обрубка шеи капали алые капли крови, и там, где они касались земли, вырастали пышные кусты, усыпанные красными цветами, как символ того, что даже смерть не властна над человеческим сердцем.
В этой жестокой легенде, услышанной мной в детстве от местной охотницы, нет ни слова правды о прекрасном таёжном пионе. В этой наивной сказке скрывается вся правда о Мурюке и его жителях. Сказка она, конечно, ложь. Но бывают и исключения.
Подписаться на Пикабу Познавательный. и Пикабу: Истории из жизни.