— Или я, или она! Я больше так не могу! — голос Ларисы звенел, разрезая вечернюю тишину квартиры.
Я замерла за дверью своей комнаты, прижимая к груди старого кота Ваську. Сердце колотилось как безумное, никогда не думала, что в шестьдесят четыре года буду стоять, подслушивая, как мой единственный сын и его жена решают мою судьбу.
— Ты не имеешь права так говорить! — Артём, мой всегда сдержанный, рассудительный мальчик, впервые на моей памяти кричал. — Это моя мать! Моя семья!
— А я? — голос Ларисы надломился. — Я тоже твоя семья! Но ты этого не видишь! Ты всегда выбираешь «её» сторону!
Я толкнула дверь и вышла, уже нет смысла притворяться.
— Я пойду собирать вещи, — сказала тихо, но твёрдо. — Лариса права, вам нужно пространство.
Артём бросился ко мне, в его глазах — отчаяние и стыд:
— Мама, нет! Это твой дом столько же, сколько и наш!
Я посмотрела на его запавшие щёки, на растрёпанные волосы, на побелевшие от напряжения пальцы... Мой мальчик. Мой взрослый, уставший мальчик, разрывающийся между матерью и женой.
— Это не мой дом, сынок, — мягко отстранилась я, глядя прямо в его потемневшие от боли глаза. — И никогда им не был.
***
Всё началось месяц назад, тогда в моей квартире, после сорока лет безупречной службы, взбунтовался стояк горячей воды.
Ржавый поток затопил не только мою «двушку», но и соседей снизу. Жить там стало невозможно: отклеившиеся обои, вздувшийся паркет, запах сырости...
— Мам, переезжай к нам, — настаивал Артём по телефону. — У нас есть свободная комната.
— А Лариса что скажет?
— Я с ней уже обсудил. Всё нормально.
Конечно, я не поверила в это «нормально». Восемь лет назад, когда мой муж умер от инфаркта прямо за рулём, возвращаясь с дачи, Лариса прислала мне букет с коротким «Мои соболезнования».
На похороны она не приехала, «страшная мигрень». За четыре года их брака я так и не смогла проникнуть за её броню вежливой холодности.
Но выбора не было. Через два дня я перевезла к ним самое необходимое: одежду, документы, лекарства и, конечно, Ваську — старого, верного кота, в чьих янтарных глазах отражалось моё одиночество.
Их квартира в новостройке встретила меня стерильной чистотой и холодным совершенством глянцевого журнала — светлая, с широкими окнами, дизайнерской мебелью.
Моя комната оказалась небольшой, но уютной — видимо, планировалась как детская, хотя детей у них до сих пор не было.
— Вот здесь вы разместитесь, Галина Петровна, — Лариса указала на кровать, аккуратно заправленную светло-голубым бельём. — В шкафу есть полки для ваших вещей.
«Галина Петровна». Она всегда называла меня так, будто я была не свекровью, а учительницей из её школьного прошлого. Впрочем, я и была учительницей, почти сорок лет преподавала математику, три года как вышла на пенсию.
— Спасибо, Лариса, — я попыталась улыбнуться.
— Ванная в конце коридора, — продолжала она, не глядя мне в глаза.
— Полотенца в шкафчике, светло-бежевые — ваши. И вот ещё... — она на секунду замялась, — мы с Артёмом привыкли к определённому порядку. Надеюсь, мы все сможем... адаптироваться.
В её голосе звучала такая фальшивая приветливость, что у меня заныло где-то под сердцем. Но я кивнула, что ещё оставалось делать?
***
Первые дни прошли на удивление гладко. Мы с Ларисой словно заключили негласное перемирие. Я старалась быть невидимой, вставала рано, уходила на долгие прогулки, готовила ужин к их приходу с работы.
Лариса благодарила, но как-то механически, будто выполняла отработанный ритуал.
Артём радовался, что мы «поладили», и это было единственным светлым пятном в моём новом существовании.
А потом случилось неизбежное. В тот вечер я приготовила голубцы, любимое блюдо Артёма с детства.
— Боже, мам, я сто лет не ел твоих голубцов! — сын улыбался, накладывая себе вторую порцию. — Помнишь, как я в детстве просил их на каждый день рождения?
— Помню, — я украдкой бросила взгляд на Ларису.
Она сидела, отодвинув тарелку, и медленно вертела в руках вилку. Её накрашенные ногти — острые, ярко-красные, напоминали капли крови на белой скатерти.
— Артём, — её голос прозвучал неожиданно резко, — ты же говорил, что следишь за питанием. Какие голубцы на ночь?
— Ну, мамины голубцы — это святое, — попытался отшутиться он.
Лариса отложила вилку, и металл звякнул о фарфор как маленький колокол, предвещающий беду.
— Знаешь, «Галина Петровна», — она выделила моё имя-отчество с какой-то злой иронией, — я ценю вашу помощь, но мы с Артёмом привыкли к определённому режиму. Завтра я принесу наше недельное меню, чтобы вы ориентировались.
Я чуть не подавилась. «Меню?» Сорок лет готовила, а тут «принесу меню»...
— Лариса, не надо, — вмешался Артём. — Давайте просто иногда договариваться, кто что готовит.
— Мне не сложно готовить по меню, — сказала я примирительно. — Только объясните, что именно вы любите.
— Дело не в том, что мы любим, а в том, что полезно, — отрезала Лариса. — У меня целая система питания разработана.
Той ночью я прижимала к себе мурчащего Ваську и думала: «Неужели это только начало? А сколько ещё впереди, ведь ремонт в моей квартире только начался...»
***
Оказалось, что с голубцами это были цветочки. Лариса словно взяла курс на медленное, методичное выживание меня из их дома.
— Вы не могли бы не включать стиральную машину после десяти? — говорила она. — У меня чуткий сон.
— Этот ковёр нельзя пылесосить обычным режимом, — замечала она, морщась.
— Только специальной насадкой и на минимальной мощности.
— Почему вы переставили специи? — спрашивала она с плохо скрываемым раздражением. — У нас есть «система».
Всё в её доме имело систему, правила, границы. И я — пожилая женщина с котом, оказалась за пределами этих границ.
Скандал разразился, когда Васька случайно поцарапал обивку дивана в гостиной.
— Это итальянская ткань! — Лариса была похожа на фурию, её обычно аккуратно уложенные волосы растрепались, лицо пошло красными пятнами.
— Вы хоть представляете, сколько стоит такой диван?!
— Я куплю специальную защиту для мебели, — я пыталась говорить спокойно, но руки дрожали. — В зоомагазине продаётся...
— Не нужна никакая защита! — почти выкрикнула она. — Нужно держать этого... этого кота взаперти!
Васька, словно понимая, что речь идёт о нём, прижал уши и юркнул под кровать в моей комнате.
— Лариса, — Артём положил руку ей на плечо, — это всего лишь небольшая царапина. Едва заметна.
— «Всего лишь?» — она сбросила его руку. — Сначала царапина, потом шерсть по всей квартире, потом запах... Мы же договаривались, что животных в доме не будет!
— Это временно, — напомнил Артём.
— И Васька, часть маминой жизни.
— Ну конечно, — Лариса издала короткий, злой смешок. — Как и всё остальное.
В ту ночь я впервые задумалась о том, чтобы уйти. Но куда? Мой небольшой двухкомнатный мирок всё ещё стоял разорённым, пенсии едва хватало на лекарства и еду.
Я чувствовала себя клеткой в чужом организме — инородной, отторгаемой.
А на следующий день Лариса пришла с работы раньше обычного. Я как раз закончила стирку и развешивала бельё на балконе — «её» балконе, как она не преминула заметить позже.
— Галина Петровна, нам надо поговорить, — Лариса стояла в дверях, сжимая в руках глянцевый журнал. Её голос звучал необычно решительно.
Мы сели за кухонный стол друг напротив друга, как два дуэлянта перед поединком.
— Я понимаю вашу ситуацию, — начала она, тщательно подбирая слова, — но мы с Артёмом планировали жить «отдельно». Строили свою жизнь, создавали уют...
— Я ведь временно, — напомнила я, чувствуя, как к горлу подкатывает комок. — Как только ремонт закончится...
— В том-то и дело, — она повысила голос. — Я звонила в вашу управляющую компанию. Там сказали, что работы затягиваются минимум на три месяца.
Я застыла, чувствуя, как внутри всё холодеет:
— Откуда у тебя номер моей управляющей компании?
— Это не важно, — отмахнулась она. — Важно то, что три месяца, это не временно, Галина Петровна. Это практически полгода.
— Но что ты предлагаешь? — мой голос дрогнул. — Мне ведь некуда идти.
Лариса аккуратно расправила скатерть, разглаживая несуществующие складки:
— Вообще-то, есть вариант. Моя коллега сдаёт комнату. Недорого. В коммуналке, правда, но зато в центре.
Я почувствовала, как мир вокруг меня начинает кружиться. Кровь прилила к лицу, в ушах зашумело.
— Ты... ты предлагаешь мне снимать комнату? — я задыхалась от возмущения и какого-то детского, беспомощного горя.
— Я предлагаю «решение», — она смотрела куда-то мимо меня.
— Комната уже освобождается, и если вы согласитесь...
— А Артём знает о твоём... решении? — я стиснула кулаки так, что ногти впились в ладони. Боль немного отрезвила меня.
— Мы обсуждали разные варианты, — уклончиво ответила она.
— Он считает, что вам будет удобнее здесь, но...
— Но ты решила иначе, — закончила я за неё.
— Послушайте, — она впервые за разговор посмотрела мне в глаза, и я увидела в них странную смесь решимости и страха, я пытаюсь быть честной.
Нам тяжело жить втроём. У нас разный ритм, разные привычки. Вы постоянно делаете замечания о том, как я веду хозяйство...
— «Я? Делаю замечания?» — я искренне опешила. — Да я хожу на цыпочках, боясь лишний раз чашку не так поставить!
— Вы не говорите, но я же вижу, как вы смотрите! — её голос сорвался на крик.
— Как вы всё переделываете за мной! Как вы с Артёмом о чём-то шепчетесь, а при моём появлении замолкаете!
Она вскочила, сжимая край стола побелевшими пальцами. И в этот момент меня вдруг осенило — Лариса «боится». Боится, что я займу её место, что заберу внимание и любовь Артёма, что стану центром этого дома.
Она ревнует, как маленькая девочка, которой угрожают отобрать любимую игрушку.
— Лариса, — я заговорила мягче, — давай спокойно всё обсудим вечером, вместе с Артёмом. Может быть, мы найдём компромисс...
— Нечего обсуждать! — она резко мотнула головой. — Я уже договорилась насчёт комнаты. Первый месяц оплачен.
Она выбежала из кухни, хлопнув дверью. А я осталась сидеть, глядя в окно, где на фоне серого неба качались голые ветки тополя.
Точно такие же тополя росли под окнами школы, где я проработала всю жизнь. Тополя, дети, тетрадки, звонки... Целая жизнь и вот теперь я здесь, старая, никому не нужная, выброшенная на обочину жизни собственным сыном.
И тут я впервые за долгие годы заплакала — тихо, без всхлипов, просто слёзы текли по щекам, капая на стол.
***
Вечером разыгралась та самая сцена, с которой начался мой рассказ. Я сказала Артёму о разговоре с Ларисой. Он был в ярости. Никогда не видела своего сына таким, побелевшее лицо, сжатые кулаки, голос, срывающийся на крик.
— Ты не имела права! — он почти кричал. — Это моя мать!
— А я? — кричала в ответ Лариса. — Я тоже твоя семья! Но ты этого не видишь!
А потом прозвучал тот самый ультиматум: «Или я, или она», от которого сердце моё сжалось в комок.
— Это не мой дом, сынок, — сказала я, выйдя к ним. — И никогда им не был.
Той ночью я снова не спала. Прижимала к себе Ваську, гладила его тёплую шерсть и думала о том, как странно устроена жизнь.
Я вырастила сына, отдала ему всё, что могла. И вот теперь я, помеха в его жизни, камень преткновения между ним и женщиной, которую он выбрал.
***
Утром, когда они оба ушли на работу, я собрала вещи, два чемодана на колёсиках, в которых уместилась вся моя жизнь.
Взяла Ваську, уложив его в переноску, и вызвала такси. Денег хватало на пару недель в недорогой гостинице. А там видно будет.
Перед уходом я оставила на столе записку:
«Артём, я уехала к Тане Корольковой, моей коллеге. Она давно звала погостить. Не волнуйтесь, у меня всё в порядке. Проблемы нужно решать, пока они маленькие. Береги Ларису, она тебя по-своему любит. Мама».
Таня Королькова была моей давней подругой, но жила она в другом городе, и у неё совершенно не было места для гостей.
Но Артёму об этом знать не обязательно. Пусть думает, что я в порядке. Пусть живёт своей жизнью, не разрываясь на части.
В гостинице было чисто, но уныло: односпальная кровать с жёстким матрасом, маленький телевизор на стене, пластиковый чайник. Васька обнюхивал углы, а потом забрался под кровать и отказывался выходить.
— Ничего, дружок, — сказала я ему, заглядывая под кровать. — Прорвёмся.
Телефон разрывался от звонков — Артём. Я не отвечала. Что я могла ему сказать? Что живу в гостинице на последние деньги?
Что скоро мне придётся решать, что важнее — лекарства от давления или еда для Васьки?
Вечером пришло сообщение:
«Мама, где ты? Я приеду. Не делай глупостей».
Я ответила коротко: «Всё хорошо. Мне нужно время подумать».
Через три дня мне позвонили из управляющей компании. Какие-то проблемы с документами, ремонт затягивается ещё на месяц минимум.
Деньги таяли как весенний снег. Я выключила телефон и просто смотрела в окно, за которым медленно опускался серый осенний вечер.
«Что дальше?» — стучало в висках. — «Что же дальше?»
***
В конце недели я всё-таки встретилась с Артёмом, не выдержала, ответила на один из его бесконечных звонков. Мы сидели в кафе недалеко от моей гостиницы.
Он выглядел осунувшимся, с тёмными кругами под глазами.
— Мама, это безумие, — сказал он, едва мы сели за столик. — Возвращайся.
— А Лариса? — я смотрела не на него, а на свои руки — старые, с набухшими венами.
Он отвёл взгляд:
— Мы... разговаривали. Она согласна, что погорячилась.
— Она согласна или ты настоял? — я знала ответ, но всё равно спросила.
Артём молчал, и это молчание было красноречивее любых слов.
— Сынок, — я накрыла его руку своей, — я не вернусь. По крайней мере, пока идёт ремонт. Я сниму квартиру.
— На какие деньги, мама? — он поднял на меня воспалённые глаза. — Твоей пенсии едва хватит на оплату коммуналки.
— Я подумываю снова устроиться в школу. Репетитором хотя бы...
— «Нет», — он резко мотнул головой. — Я не допущу этого. Я буду помогать.
— Артём, — я сжала его руку крепче, — ты не понимаешь. Дело не в деньгах. Дело в том, что я должна жить своей жизнью, а вы — своей. Я не хочу быть причиной раздоров в твоей семье.
— Но это неправильно... — он запнулся, в глазах блеснули слёзы. — Ты моя мать...
— Именно поэтому я и поступаю так, — я улыбнулась, чувствуя, как внутри меня что-то отмирает, но в то же время что-то новое, сильное, начинает пробиваться сквозь боль.
— Чтобы ты жил, а не разрывался между нами.
***
Прошёл месяц. Я действительно сняла крошечную студию на окраине города — всё, что могла себе позволить. Устроилась на полставки в школу, вести дополнительные занятия для отстающих.
Ноги к вечеру гудели, спина болела, но в этом была какая-то странная радость — я снова была «нужна», снова жила своей жизнью.
Артём звонил каждый день, иногда заезжал — без Ларисы, конечно. Привозил продукты, лекарства, пытался оставить деньги, которые я упрямо возвращала.
— Как у вас? — спрашивала я каждый раз.
— Нормально, — отвечал он уклончиво.
Но я видела — не нормально. Что-то надломилось в их отношениях, и я была тому причиной. Как бы я ни старалась исправить ситуацию своим уходом, след остался — глубокий, рваный, кровоточащий.
А потом меня внезапно пригласили в школу на полную ставку — учительница математики уходила в декрет. Я согласилась, не раздумывая.
Дни снова наполнились смыслом — тетрадки, планы уроков, шумные дети. Уставала страшно, но это была «хорошая» усталость.
В ноябре, спустя три месяца после моего ухода от сына, мне позвонили из управляющей компании, ремонт наконец-то закончен. Я ехала домой с трепетом, словно к далёкому, но любимому родственнику.
Моя старая квартира встретила меня запахом краски и тишиной. Новые обои, заново уложенный линолеум, отремонтированная ванная...
Я ходила из комнаты в комнату, трогала стены, проверяла краны, открывала шкафы. Васька деловито обнюхивал углы, будто проверяя, не поселился ли кто на его территории за время отсутствия.
Вечером приехал Артём — один.
— Красиво сделали, — одобрил он, осматривая ремонт. — Даже лучше, чем было.
Мы сидели на кухне, пили чай с вареньем, которое я сварила ещё летом, до всей этой истории. Говорили о школе, о его работе, о политике... Но не о Ларисе. Это имя словно стало запретным между нами.
И только когда он уже собирался уходить, я всё-таки спросила:
— Сынок, у вас... всё хорошо?
Он застыл в дверях, глядя куда-то мимо меня. Плечи поникли, на лице, тень усталости и какой-то странной, взрослой грусти.
— Мы разводимся, мама, — сказал он наконец.
Сердце пропустило удар:
— Из-за меня?
— «Нет», — он горько усмехнулся. — Из-за нас обоих. Просто твой уход... он словно снял пелену с глаз. Я увидел её такой, какая она есть. И себя тоже.
— Артём, но может быть...
— Не надо, мам, — он поднял руку, останавливая меня. — Это к лучшему. Правда.
Когда он ушёл, я долго сидела на кухне, глядя на темнеющее за окном небо. Васька запрыгнул ко мне на колени, требовательно мурча.
— «Что я наделала, Вась?» — прошептала я, почесывая его за ухом. — Разрушила семью собственного сына...
Кот мурлыкал, словно уверяя меня, что всё образуется.
***
Прошло полгода. Артём действительно развёлся с Ларисой, съехал из той квартиры, снял небольшую однушку недалеко от моего дома.
Стал заходить чаще — то на обед, то просто телевизор вместе посмотреть. Иногда оставался ночевать, как в детстве.
А недавно привёл новую девушку — Настю, медсестру из поликлиники. Тихая, улыбчивая, с веснушками на носу и тёплыми руками.
Мы пили чай, и она расспрашивала меня о школе, о моих учениках, с интересом слушала истории из моей молодости.
— Знаете, Галина Петровна, — сказала она, помогая мне убирать со стола, — Артём столько рассказывал о вас... Я так рада, что наконец познакомилась с вами лично.
И в её голосе звучала такая искренняя теплота, что я почувствовала, как к глазам подступают слёзы.
Когда они ушли, я накрыла спящего в кресле Ваську пледом и подумала: «иногда нужно потерять дом, чтобы понять, где он на самом деле».
И иногда невестка, выгнавшая тебя из квартиры сына, невольно делает тебе огромное одолжение. Хотя понять это можно только спустя время, когда боль утихнет, а обида отступит, оставив место мудрости и пониманию.
Теперь я точно знаю: мой дом, это не стены, не мебель, не адрес в паспорте. Мой дом, это место, где я могу быть собой, где мне не нужно ходить на цыпочках и бояться лишний раз переставить чашку.
Место, куда возвращается мой сын, просто потому, что хочет этого, а не из чувства долга.
🦋Напишите, что думаете об этой ситуации? Обязательно подписывайтесь на мой канал и ставьте лайки. Этим вы пополните свою копилку, добрых дел. Так как, я вам за это буду очень благодарна.😊🫶🏻👋
#рассказы#историиизжизни#семья