Панк к концу 70-х, когда Роллинз пришёл в Black Flag, уже начал мутировать. Первичный взрыв прошёл: герои или сгорели, или опопсели, или ушли в пост-панк. Нужна была новая кровь, новая интенсивность. И тут появляется он.
Роллинз не просто вокалист. Это манифест на двух ногах. Он пришёл в Black Flag не из тусовки, а из своей странной, американской, провинциальной хтони. Он был фанатом, который хотел этого настолько сильно, что его просто взяли. Вместо гламура или политических лозунгов, хотя и они были, он принёс с собой нефильтрованную, животную боль и злость.
Слушаешь Black Flag с Роллинзом это не бей систему. Это я ненавижу себя, ненавижу вас всех, и мне больно. Это про изоляцию, про дисциплину. Вот парадокс: панк вроде про хаос, а Роллинз олицетворял чугунную волю и самоконтроль, доведенный до абсурда. Он не играл злого парня. Он им был.
Важность Гери в том, что он показал панк это не только социальный бунт или стиль одежды. Он может быть глубоко личным. Может быть про внутренний ад. Про попытку вылепить из себя что-то крепкое в мире, который тебя давит. Его лирика, сценическое поведение это был последний, отчаянный крик человека на грани.
Он добавил панку мрачную, экзистенциальную глубину, которой, может быть, до него не хватало. Он выглядел пугающе, но в его взгляде читалась мысль, пусть и злая. Он не просто кричал, он говорил. А потом вообще ушёл в spoken word, где говорил часами.
Роллинз важен для панка. Не потому, что изобрёл что-то в музыке. А потому, что стал воплощением очень американской, очень интенсивной, очень личной формы панк-энергии. Он доказал можно быть панк-иконой, даже если ты качаешься в зале и читаешь книжки, а не только пьёшь и колешься.
Ну и да, он еще и орал как сумасшедший. А это, знаете ли, иногда тоже очень важно.
Так что если вам кажется, что панк это только анархия и три аккорда, послушайте Damaged.