Шереметьево. Стою у окна и смотрю, как готовится к вылету самолёт Air China. Его белый корпус будто чистый лист, на котором ещё не написана история — а внутри уже кто-то волнуется, кто-то спит, кто-то мечтает. Где-то там — другие самолёты, другие судьбы. Каждый борт — как глава чьей-то жизни. Мимо проходит девушка с розовым рюкзаком. Она улыбается кому-то в телефоне. Наверное, пишет: «Я уже на посадке». А может, просто ждёт, что кто-то напишет ей первым. Я тоже жду. Жду взлёта — и своего, и её. Ведь каждый вылет — это не только про небо, это ещё и про надежду.
Шереметьево. Стою у окна и смотрю, как готовится к вылету самолёт Air China. Его белый корпус будто чистый лист, на котором ещё не написана история — а внутри уже кто-то волнуется, кто-то спит, кто-то мечтает.
Где-то там — другие самолёты, другие судьбы. Каждый борт — как глава чьей-то жизни.
Мимо проходит девушка с розовым рюкзаком. Она улыбается кому-то в телефоне. Наверное, пишет: «Я уже на посадке». А может, просто ждёт, что кто-то напишет ей первым.
Я тоже жду.
Жду взлёта — и своего, и её. Ведь каждый вылет — это не только про небо, это ещё и про надежду.