Ева ловила последние лучи заходящего солнца, чувствуя, как расслабляются мышцы спины. Восьмой месяц беременности давался все тяжелее. Она осторожно прикрыла глаза, подставляя лицо теплому ветерку, пытаясь насладиться редким моментом покоя в квартире. Раньше Ева и представить не могла, что обычная трешка в кирпичной девятиэтажке может казаться тесной, но сейчас, разделяя жизненное пространство со свекровью, Ева часто мечтала о собственном углу.
— Что расселась? — голос Тамары Григорьевны прозвучал резко, словно треск сломанной ветки. — Еще и окно распахнула. Простудишься — кто с тобой возиться будет?
Ева медленно открыла глаза. Свекровь стояла в дверном проеме, скрестив руки на груди. В выцветшем домашнем халате с розовыми цветами Тамара Григорьевна напоминала грозовую тучу, накрывшую цветущий луг.
— Мне жарко, — тихо ответила Ева, устраиваясь в кресле удобнее. — Врач сказал, что нужно дышать свежим воздухом.
— Ох, уж эти ваши врачи, — поморщилась Тамара Григорьевна. — В мое время беременные пахали до последнего дня. А сейчас только и знают, что носятся, как с писаной торбой.
Ева промолчала, привычно пропуская слова свекрови мимо ушей. За полтора года совместной жизни она научилась этому нехитрому приему. Алексей — муж Евы и единственный сын Тамары Григорьевны — выбрал привычную для себя стратегию: больше времени проводил на работе, оставляя женщин разбираться самостоятельно.
Свекровь побродила по кухне, гремя кастрюлями, потом снова заглянула в комнату:
— Надеюсь, не девка будет. С мальчиком проще.
Эта фраза звучала не впервые. Тамара Григорьевна твердила её с завидной регулярностью, будто напоминала Еве о чём-то важном. Словно пол ребенка зависел от желания будущей бабушки.
— Знаете, Тамара Григорьевна, — Ева погладила живот, чувствуя, как малыш толкается, — главное, чтобы ребенок был здоров.
— Это ты сейчас так говоришь, — отрезала свекровь. — А вырастет девка — с кем оставишь? Да и Алеше нужен наследник, продолжатель фамилии.
Ева прикусила губу, сдерживая досаду. Она давно перестала удивляться тому, как часто и уверенно свекровь говорила от имени сына, будто точно знала все его желания и мысли.
Вечером, когда Алексей вернулся с работы, Ева попыталась рассказать о разговоре со свекровью, но муж только махнул рукой:
— Не обращай внимания. Мама просто старой закалки.
— Она меня совсем не принимает, Леш, — Ева присела рядом с мужем на диван. — Иногда мне кажется, что и ребенка она не принимает.
— Ерунда, — Алексей потянулся за пультом. — Ты просто мнительная стала.
Роды наступили на неделю раньше срока. Схватки начались ночью, Ева разбудила мужа, и он, сонный и растерянный, повез ее в роддом. Тамара Григорьевна даже не вышла из своей комнаты проводить.
Родился мальчик — три килограмма шестьсот, пятьдесят один сантиметр. Крепкий, здоровый малыш с пушком русых волос на голове. Ева не могла насмотреться на своего сына, такого крошечного и беззащитного. Она назвала его Кириллом, хотя Алексей настаивал на имени Степан, в честь своего деда.
Выписка из роддома была скромной: Алексей с нелепым букетом гвоздик и два пакета с вещами. Когда они добрались до дома, Тамара Григорьевна встретила их в прихожей, окинув Еву ледяным взглядом.
— Показывай, кого родила, — произнесла свекровь вместо приветствия.
Ева осторожно опустила край одеяла, в которое был завернут малыш. Глаза Тамары Григорьевны сузились, она наклонилась ближе, рассматривая лицо внука.
— Что-то не похож... глазки явно не Алексеевы, — протянула свекровь, выпрямляясь.
Ева застыла, не веря своим ушам. Слова свекрови ударили, словно пощечина.
— Мам, ну что ты такое говоришь? — Алексей попытался разрядить обстановку. — У новорожденных вообще все меняется в первые месяцы. Давай проходить, Ева устала.
Но день возвращения домой стал лишь началом настоящего кошмара. Тамара Григорьевна взяла за правило называть ребенка исключительно "твоим сыном", обращаясь к Еве. "Твой орет", "твоего покорми", "забери своего отсюда" — это звучало словно издевка. Ни разу свекровь не сказала "наш малыш" или "мой внук".
Ночами Ева часто плакала, качая Кирилла и пытаясь понять, что сделала не так. Она обсуждала это с Алексеем, но тот только отмахивался:
— Мама просто переживает, не бери в голову. Она со временем привыкнет.
Но время шло, а ситуация только ухудшалась. Тамара Григорьевна начала активно вмешиваться в то, как Ева ухаживала за малышом.
— Зачем его пеленать? — выговаривала свекровь, застав Еву за сменой подгузника. — Только руки-ноги ему скрутишь.
— Врач сказал, что...
— Твои врачи, — перебила Тамара Григорьевна, — только и знают, что советовать всякую чушь. Мы вот Алешу не пеленали, и вырос здоровым.
Ева молча заканчивала свои дела, пытаясь не реагировать на постоянные замечания. Она старалась ради мира в доме, ради спокойствия ребенка, ради сохранения семьи. Убирала квартиру, готовила для всех, стирала, гладила, и все это с младенцем на руках. Алексей помогал изредка, но всегда оглядываясь на мать, будто спрашивая разрешения.
— Не корми его ночью, — настаивала Тамара Григорьевна. — Только приучишь, потом не отвадишь.
— Ему всего два месяца, — возражала Ева. — Детям нужно есть по требованию.
— Распустишь — сама виновата будешь, — отрезала свекровь.
Ева начала замечать, что когда она оставляла Кирилла в комнате и выходила на кухню или в ванную, Тамара Григорьевна тихо проскальзывала к кроватке. Сначала Ева не придавала этому значения. Но потом что-то заставило ее насторожиться.
Однажды вечером, уложив малыша спать, Ева вышла на кухню заварить чай. Возвращаясь, она услышала шепот из детской. Замерев у приоткрытой двери, Ева увидела свекровь, склонившуюся над кроваткой Кирилла.
— Ты чужой. Не верю, что ты наш, — шептала Тамара Григорьевна. — Мама твоя тебе всё испортила.
Кровь ударила Еве в виски. Она распахнула дверь и влетела в комнату.
— Что вы такое говорите?! — голос Евы дрожал от возмущения. — Как вы можете такое шептать моему ребенку?
Тамара Григорьевна вздрогнула и повернулась. На ее лице мелькнула тень смущения, но тут же сменилась привычным холодом.
— А что такого? — свекровь вздернула подбородок. — Я только правду говорю.
— Какую правду? — Ева шагнула ближе. — О чем вы вообще? Это ваш внук, сын вашего сына!
Тамара Григорьевна скрестила руки на груди, глядя на Еву с нескрываемым презрением.
— Ты должна быть счастлива, что я вообще позволила твоему отпрыску находиться в этом доме! — рявкнула свекровь, смерив взглядом спящего Кирилла.
Эти слова повисли в воздухе, словно удар грома. Ева замерла, не веря своим ушам. Тамара Григорьевна стояла перед ней, распрямившись во весь рост, будто генерал перед солдатом, и на лице свекрови не было ни капли сожаления.
В этот момент в комнату вошел Алексей. Разбуженный громкими голосами, муж выглядел растерянным, переводя взгляд с жены на мать.
— Что здесь происходит? — спросил Алексей тихо.
Ева смотрела на мужа, ожидая реакции, поддержки, защиты. Но Алексей снова молчал, опустив глаза, будто разглядывая что-то невероятно интересное на полу.
— Спроси у своей матери, — Ева едва сдерживала дрожь в голосе. — Спроси, что она шептала твоему сыну.
Тамара Григорьевна фыркнула, скрестив руки на груди: — Подслушивать вздумала? Да говорила я, что уже глаза намозолила эта комедия. Все знают, что ребенок не Алешин.
— Мам! — воскликнул Алексей, но как-то неуверенно, словно выполняя обязательный ритуал.
Ева подошла к кроватке и бережно взяла Кирилла на руки. Малыш заворочался, но не проснулся. Прижимая сына к груди, молодая мать стояла перед свекровью и мужем, чувствуя, как внутри растет что-то сильное и решительное.
— Если он для вас чужой — мы здесь больше не живём, — произнесла Ева, удивляясь твердости собственного голоса.
Тамара Григорьевна расхохоталась, а смех у нее был неприятный, с хрипотцой: — Да иди! Только потом не прибегай обратно, на коленях не приползай!
Алексей наконец отмер и шагнул к жене: — Ева, подожди, куда ты пойдешь с ребенком на ночь глядя? Ну мама вспылила. Ты ведь знаешь, она так просто...
— Нет, — перебила Ева. — Это была правда. И ты с ней согласен своим молчанием.
В глазах Алексея мелькнуло что-то похожее на стыд, но он так ничего и не сказал в защиту сына. Ева медленно кивнула, словно получив ответ на незаданный вопрос.
— Я соберу самое необходимое, — сказала она, поворачиваясь к двери.
— Ева! — окликнул Алексей. — Прекрати истерику!
Но Ева уже не слушала. Действуя на автопилоте, она переложила спящего Кирилла в переноску, собрала документы, памперсы, бутылочки, несколько пеленок, запасной комплект одежды для себя. Позвонила подруге Наташе — единственному человеку, к которому могла обратиться посреди ночи. Наташа ответила сразу и без лишних вопросов сказала приезжать.
Такси приехало через пятнадцать минут. Алексей стоял в коридоре, беспомощно наблюдая, как Ева выносит вещи и переноску с ребенком.
— Ты серьезно уходишь? — спросил муж, когда Ева уже открывала входную дверь.
— А ты серьезно позволяешь своей матери обращаться с твоим сыном как с чужим? — ответила Ева и вышла, не оглядываясь.
В квартире Наташи было тесно — маленькая однушка, заставленная книжными полками. Но Наташа пристроила переноску с Кириллом на кровать, а Еве постелила на раскладном матрасе.
— Извини, — сказала Ева, глядя на скромное ложе.
— Брось, — отмахнулась подруга. — Располагайтесь. Рассказывай, что стряслось.
Впервые за много месяцев Ева почувствовала облегчение. Выговорившись, она уснула, несмотря на жесткий матрас и беспокойный сон малыша. Наконец-то вокруг не было тяжелого, осуждающего взгляда Тамары Григорьевны.
Утром Ева проснулась с ясной головой и решимостью в сердце. Накормив и переодев Кирилла, она позвонила юристу, которого нашла через интернет. Уже через час Ева сидела в скромном офисе, обсуждая свои права.
— Вам потребуется доказать, что у вас есть стабильный доход для содержания ребенка, — объяснял юрист, листая какие-то бумаги. — Вы работаете?
— Я в декрете, — ответила Ева. — Но до родов работала бухгалтером.
— Хорошо. После развода вы имеете право на алименты от бывшего мужа. Касательно отказа от прописки — это сложнее, если квартира принадлежит свекрови.
Два часа спустя Ева вышла из офиса с четким планом действий. Сначала — найти жилье. Затем — подать на развод. Параллельно — оформить алименты и доказать свой статус матери-одиночки для получения социальной поддержки.
Телефон Евы не умолкал — Алексей звонил каждые полчаса. Наконец она ответила.
— Ева, пожалуйста, — голос мужа звучал виновато. — Давай поговорим. Не ломай семью.
Ева стояла у окна, наблюдая, как Наташа играет с малышом.
— Семья — это там, где ребёнка любят, а не называют "отпрыском", — ответила Ева спокойно. — У нас никогда не было семьи, Леша. Была видимость, которую я поддерживала. Больше не буду.
— Мама просто вспылила. Она не хотела...
— Не защищай ее, — перебила Ева. — Ты всегда это делал. Теперь моя очередь защищать нашего сына.
— Ты ставишь меня перед выбором между матерью и тобой, — в голосе Алексея звучала обида.
— Нет, — ответила Ева. — Я ставлю перед выбором между сыном и матерью. И ты этот выбор уже сделал.
Следующие недели превратились в марафон выживания. Поиск квартиры занял больше времени, чем рассчитывала Ева. Цены кусались, многие хозяева отказывались сдавать жилье женщине с младенцем. Но в конце концов Еве повезло — крошечная студия на окраине города. Старый дом, прохудившаяся сантехника, но зато своя крыша над головой.
Неожиданную поддержку Ева получила от родной тети — сестры матери, с которой давно не общалась. Тетя Вера позвонила, узнав о ситуации через общих знакомых, и предложила помощь. Не деньгами — тетя сама жила скромно — а временем. Присмотреть за малышом, пока Ева оформляет документы, сходить в магазин, просто побыть рядом.
Развод оформили быстрее, чем ожидала Ева. Алексей не возражал, хотя и пытался еще несколько раз "образумить" жену. Тамара Григорьевна не пришла в суд — и то хорошо. Ева получила свидетельство о расторжении брака и испытала странное чувство свободы.
Спустя три месяца жизнь начала приобретать новые краски. Ева нашла подработку, которую могла выполнять из дома. Кирилл рос здоровым и жизнерадостным малышом, начал улыбаться и агукать. Тетя Вера часто приходила в гости, принося домашние пироги и становясь для малыша той бабушкой, которой не стала Тамара Григорьевна.
Однажды весенним вечером, уложив сына спать, Ева устроилась на полу, расстелив теплый плед. В комнате было тихо и уютно, только тикали настенные часы, отсчитывая новое время — время без упреков, подозрений и постоянного напряжения.
Ева достала альбом и начала вклеивать фотографии Кирилла. Каждый снимок — маленькая победа. Первая улыбка, первый зуб, первая попытка перевернуться. Эти моменты теперь принадлежали только им двоим и тем, кто действительно любил малыша.
Кирилл заворочался в кроватке, но не проснулся. Ева подошла, поправила одеяльце и осторожно погладила сына по головке. И в этот момент она наконец-то поняла важную вещь — счастье не в том, чтобы терпеть ради мнимого благополучия, а в том, чтобы иметь смелость защитить себя и близких от тех, кто отравляет жизнь.
Возвращаясь к пледу на полу, Ева улыбнулась. Их маленькая квартирка была скромной, но настоящей. Здесь не было фальши и притворства. Только любовь и спокойствие. Теперь рядом только те, кто действительно любит. А не терпит.