Давайте пройдёмся по нескольким ключевым сценам, где видно, как Мартин Иден каждый раз оказывается в ловушке желания Другого.
---
1. Первая встреча с Руфь/Рут — влюблённость в означающее "культура".
Он попадает в дом Морзов, и вдруг весь его мир рассыпается: там говорят иначе, двигаются иначе, смотрят иначе. Его захватывает не Руфь/Рут как живая женщина, а то, что она означает. Она — живое воплощение класса, знания, изящества. Она не столько объект влечения, сколько означающее культуры, утончённости, принадлежности к "высшему" миру.
Мартин впервые остро чувствует: его речи грубы, одежда нелепа, книги не те. С этого момента он стремится не к ней, а к означающему, через неё.
→ Он хочет быть не с Руфь, а быть тем, кого может полюбить Руфь.
"Книга захлопнулась, и, прежде чем повернуться, он весь задрожал от нового, еще неизведанного ощущения, которое в нем вызвал не приход девушки, а слова ее брата. В его мускулистом теле жила обостренная чувствительность. Под малейшим воздействием внешнего мира его чувства и мысли вспыхивали и играли, как пламя. Он был необычайно восприимчив и отзывчив, а его пылкое воображение все время работало, устанавливая взаимоотношения между вещами, сходство и различие. Слова "мистер Иден" — вот что заставило его вздрогнуть."
_
"— О! — воскликнула девушка, и в тоне ее голоса и в выражении лица он почувствовал замешательство. Он и сам смешался, и легкая краска разлилась по его загорелым щекам, причем ему показалось, что они пылают, как после целого часа, проведенного у открытой топки котла. О таких неприглядных предметах, как драка на ножах, едва ли удобно беседовать со светской дамой. В книгах люди ее круга никогда не говорили о подобных вещах, — может быть, они о них даже не знали."
_
"Он окинул взглядом стол. Против него сидели Артур и второй брат, Норман. Ее братья, сказал он себе, и почувствовал к ним искреннее расположение. Как они любят друг друга, члены этой семьи! Ему вспомнилось, как Руфь встретила свою мать, как они поцеловались, как, обнявшись, направились к нему. В том мире, из которого он вышел, между родителями и детьми не в обычае были подобные нежности. Для него это послужило своего рода откровением, доказательством той возвышенности чувств, которой достигли высшие классы. Из всего, что Мартину пришлось увидеть в этом новом для него мире, это было самое прекрасное. Он был глубоко тронут, и сердце его исполнилось нежностью и сочувствием. Он искал любви всю свою жизнь. Его природа жаждала любви. Это было органической потребностью его существа. Но жил он без любви, и душа его все больше и больше ожесточалась в одиночестве. Впрочем, сам он никогда несознавал, что нуждается в любви. Не сознавал он этого и теперь. Он только видел перед собой проявления любви, и они казались ему благородными, возвышенными, прекрасными."
_
"Он тотчас опять превратился в глину в ее руках и страстно желал, чтобы она лепила из него, что ей угодно, а она так же страстно желала вылепить из него мужчину по тому образцу, который ей представлялся идеалом. Когда она заявила ему, что приемные экзамены в среднюю школу начнутся в понедельник, он сказал, что будет держать их."
---
2. Интенсивная работа над собой — путь к означающему "интеллигент".
Он читает по 19 часов в день, ломает себя, голодает, чтобы подняться — но не просто чтобы понять, а чтобы изменить своё место в цепочке означающих. Чтобы вместо «грубиян» на нём закрепилось «мыслящий человек». Всё, что он делает, — не ради знания, а ради вхождения в социальный дискурс.
И вот он начинает писать. И здесь он уже не просто Мартин — он становится автором, борющимся за право быть признанным тем самым Другим — читателями, редакторами, академиками.
→ Его желание — это не писать, а быть названным писателем.
"Он почувствовал внезапно какую-то духовную тошноту. Уж очень груб был переход от Руфи ко всему этому. Рядом с зовущими глазами этой девушки Мартин увидел вдруг лучезарные, ясные глаза Руфи, глаза святой, взиравшие на него с недосягаемых высот чистоты. И он почувствовал в себе великую силу. Он выше всего этого. Жизнь для него нечто большее, чем для этих девушек, мечтающих о кавалерах и о мороженом. Он вспомнил, что и раньше он жил в своих мыслях особой, тайной жизнь. Он пробовал иногда поверять эти мысли другим, но до сих пор не нашлось ни одной женщины, способной их понять, да и ни одного мужчины тоже. Если он высказывал их вслух, слушатели смотрели на него с недоумением. Да, если его мысли им недоступны — значит, и сам он выше их. Он почувствовал в себе силу и сжал кулаки. Если жизнь для него нечто большее, то он вправе и требовать от нее большего, но только, конечно, не здесь, не в общении с этими людьми. Эти черные глаза ничего не могли дать ему. Он знал, какие мечты отражены в их взгляде, — о мороженом и еще, пожалуй, кое о чем. Тогда как ее неземной взор обещал ему все, к чему он стремился, и еще бесконечно многое, Книги, картины, красоту и спокойствие, изящество возвышенной и утонченной жизни — вот что обещал этот взор. За черными глазами совершался мыслительный процесс, известный ему во всех подробностях. Это был как бы часовой механизм. Он мог наблюдать каждое колесико. Они звали к пошлым, низменным утехам, ведущим к пресыщению, в конце которых зияла могила. А тот неземной взор звал к проникновению в непостижимую тайну, в чудо вечной жизни. В нем он видел отражение ее души и отражение своей души также."
_
"Границы ее кругозора были для нее единственными правильными границами; но ограниченные умы замечают ограниченность только в других. Таким образом, она считала свой кругозор очень широким и этим объясняла возникавшие между нею и Мартином идейные коллизии и мечтала научить его смотреть на вещи ее глазами и расширить его горизонт до пределов своего горизонта"
3. Признание приходит — означающее утрачивает свою плотность.
Когда публика начинает наконец восторгаться его книгами, что-то ломается. Он приходит в дом Морзов уже как признанный писатель — и чувствует отчуждение. Руфь, за любовь которой он, как думал, боролся, теперь кажется чужой, несмешной, искусственной. Он больше не хочет её. Почему?
Потому что его желание не в ней, а в недостижимом. Как только означающее становится достижимым, как только Другой говорит «да», желание рушится. Присвоенное означающее оборачивается пустышкой.
→ Парадокс: признание не приносит удовлетворения, а отнимает смысл.
"Из этого вечера у Морзов Мартин вынес странные и противоречивые чувства. Он настолько разочаровался в своих намерениях, разочаровался в людях, до которых; хотел подняться. С другой стороны, успех ободрил его. Подняться оказалось легче, чем он думал. Мартин не только преодолел трудности подъема, но (он этого не скрывал от себя из ложной скромности) оказался выше тех, до кого он старался возвыситься, исключая, разумеется, профессора Колдуэлла. Мартин знал жизнь и книги гораздо лучше, чем все эти люди, и он только удивлялся, в какие углы и подвалы запрятали они свое образование. Ему не приходило в голову, что он наделен исключительным умом, не знал он и того, что истинных и глубоких мыслителей нужно искать никак не в гостиной у Морзов; что эти мыслители подобны орлам, одиноко парящим в небесной лазури, высоко над землею, вдали от суеты и пошлости обыденной жизни."
_
"— И ты был не лучше, приятель, — насмешливо сказал ему Мартин,-У тебя была такая же мораль, и знал ты не больше их Ты ни о чем не задумывался и не заботился. Взгляды ты приобрел готовыми, как и платье. Ты делал то, что вызывало одобрение других. Ты был предводителем своей шайки, потому что был ею избран. Ты дрался и командовал шайкой не потому, что тебе это нравилось, а потому, что другие поощрительно хлопали тебя за это по плечу. Ты побил Масляную Рожу потому, что не хотел уступить, а уступить не хотел потому, что был грубой скотиной, и вдобавок тебе прожужжали уши, что мужчина должен быть свиреп, кровожаден и безжалостен, что бить и калечить — достойно и мужественно. А зачем ты отбивал девчонок у своих товарищей? Вовсе не потому, что они тебе нравились, а просто потому, что окружающие с самых ранних лет будили в тебе инстинкты жеребца и дикого быка! Ну вот, с тех пор прошло не мало времени. Что же ты теперь обо всем этом думаешь? И, как бы в ответ на это, в его видении стала совершаться быстрая перемена. Грубая куртка и широкополая шляпа исчезли, их заменил простой скромный костюм; лицо перестало быть мрачным и зверским и озарилось внутренним светом, одухотворенное общением с истиной и красотой. Видение теперь было очень похоже на нынешнего Мартина; оно стояло у стола, над которым горала лампа, склонясь над раскрытой книгой. Мартин взглянул на заголовок. Это были "Основы эстетики". В следующий миг Мартин вошел в видение, слился с ним и, сев за стол, погрузился в чтение."
4. Финал — отказ от означающего, отказ быть объектом желания Другого.
Он раздаёт деньги, рвёт контракты, исчезает. Он уходит не потому, что проиграл — а потому, что понял: его победа была марионеточной. Всё, что он получил, было не его. Он хочет освободиться от желания быть названным, быть признанным, быть кем-то в чужом дискурсе. И делает это радикально: исчезая из него навсегда.
→ Это не просто самоубийство. Это — отказ быть объектом означающего. Попытка стать субъектом вне цепочки "ты — это ты, потому что Другой сказал".
___
Письмо как симптом: что оно склеивает?
1. Раскол субъекта:
Мартин — человек с разломом между тем, кем он себя ощущает, и тем, кем его видит Другой. Письмо — это мост между этими позициями. Оно (письмо) позволяет ему говорить, не будучи напрямую отвергнутым.
2. Симптом как компромисс:
Симптом — это решение. Оно держит субъекта на плаву, соединяя наслаждение, желание и Закон.
Письмо для Мартина — способ быть собой и одновременно быть достойным Руфь и Другого (читателей). Он может вкладывать туда свою интенсивность, агрессию, эротизм — но в социально-приемлемой форме.
---
Когда письмо перестаёт быть симптомом.
Когда Другой разоблачается:
Он видит, что Рут — пустая, что публика — равнодушна, что культуре не нужна суть, только фасад. Другой оказывается не всемогущим, а глупым. И тогда письмо становится невыносимым знанием, которое больше некуда адресовать.
---
Мог ли он выжить?
Теоретически — да. Если бы он оказался в анализе, то путь был бы таким:
От желания быть признанным Другим → к признанию своего желания как такового
От письма как средства завоевания любви → к письму как собственному языку бессознательного
От страха оказаться «не тем» → к согласию быть не-всем, частичным, желающим
Вместо «либо всё, либо смерть» — путь к раздражающе-недостаточному, но живому бытию.
А что же можно сказать про Руфь?
Вот, что пишет сам автор про героиню:
"Таким образом, на Мартина Идена она смотрела, как на новинку, как на странное, исключительное существо, и этой новизне приписывала те необыкновенные ощущения, которые он в ней вызывал. Это было естественно. Такие же чувства испытывала она, когда смотрела в зверинце на диких зверей или когда видела бурю и вздрагивала от вспышек молнии. Было что-то космическое в подобного рода явлениях, и было, несомненно, что-то космическое и в нем. Он ей принес дыхание моря, бесконечность земных просторов. Блеск тропического солнца запечатлелся на его лице, а в его крепких железных мускулах была первобытная жизненная сила. Он весь был в рубцах и шрамах, полученных в том неведомом мире жестоких людей и жестоких деяний, который начинался за пределом ее кругозора. Это был дикарь, еще не прирученный, и ей льстила мысль, что он ей так покорен. Ею руководило желание приручить дикаря — и только. Желание это было бессознательно, и ей не приходило в голову, что ей хочется сделать из него подобие своего отца, который ей казался образцом совершенства."
_
"Никогда еще, если не считать первого знакомства, они не были так далеки друг от друга. Его откровенная исповедь, за которой таился дух возмущения, оттолкнула Руфь. Но самое это отдаление поразило ее куда больше, чем причина, его вызвавшая. Руфь только теперь почувствовала, как близки они были до сих пор друг другу, и ей захотелось еще большей близости. В душе ее возникали невинные мечты — об исправлении Мартина. Она хотела спасти этого юношу, сбившегося с дороги, спасти от окружающей среды, спасти от него самого, хотя бы против его воли. Ей казалось, что ею руководят отвлеченные и благородные побуждения, и она не подозревала, что за всем этим таится лишь ревность и желание любви."
_
"— У меня и интерес к нему, как... как к бульдогу. Но в нем очень много хорошего, а много и такого, что мне мешало бы... ну, относиться к нему иначе. Ты видишь, я думала обо всем этом. Он ругается, курит, пьет, он дерется на кулаках, — он сам рассказывал мне об этом и даже говорил, что любит драться. Это совсем не такой человек, какого я бы хотела иметь... — Ее голос осекся, и она докончила тихо: — своим мужем. А кроме того, он уж очень силен. Мой возлюбленный должен быть тонок, строен, изящен, волосы у него должны быть черные. Нет, не бойся, я не влюблюсь в Мартина Идена, это было бы для меня самым большим несчастьем."
___
"Одно было совершенно очевидно: Морзам не было никакого дела ни до самого Мартина Идена, ни до его творчества. И если они и искали его общества, то не ради него самого и не ради его произведений, а ради славы, которая теперь окружила Мартина ореолом, а может быть, им внушали уважение и те сто тысяч долларов, которые лежали у него на текущем счету в банке. Это было обычным явлением в буржуазном обществе, и странно было бы ожидать от этих людей иного. Но Мартин был горд. Ему не нужно было такой оценки. Он хотел, чтобы оценили его самого или его произведения, что было в сущности одно и то же. Так именно ценила его Лиззи. Даже его произведения не имели для нее особой цены; все дело было в нем самом. Так же относился к нему и Джимми, и вся его старая компания. Они в былые дни не раз доказывали ему свою бескорыстную преданность, — доказали ее и теперь, на воскресном гулянье в Шелл-Моунд-парке. На все его писания им было наплевать. Они любили его, Марта Идена, славного малого и своего парня и за него были готовы пойти в огонь и в воду."
___
Переходите в телеграм-канал https://t.me/psyandanalysis . В случае желания записаться на терапию или на супервизию, пишите на +420 774 657 107 (WhatsApp/Telegram)