Он попал в больницу зимой. Инфаркт. Второй. Первый случился тихо — просто сдавило грудь, покружилась голова, прошло. Второй уже не простил.
В палату он попал сразу после реанимации. Бледный, с дрожью в пальцах, с ваты вместо мыслей. Ни страха, ни боли — только пустота. Всё, что он тогда чувствовал — облегчение. Что выжил.
Ему было 53. Ни жены, ни детей. Только работа, однушка и мама — с которой они жили последние годы. Мама старела, болела, он возил её по врачам, покупал лекарства, стриг ногти, когда та уже не могла держать ножницы. Иногда раздражался, потом жалел. Но не бросал.
Сестра жила в другом городе. Приезжала раз в год. С подарками, с фотографиями внуков, с фразами: “Ну вы тут держитесь, я через недельку снова в бой”. Она всегда была “любимицей”. Лёгкая, весёлая, снаружи — заботливая.
Он — как тень. Рабочая лошадь. “Ты ж мужик, ты справишься.”
Когда он оказался в больнице, мама умерла. Инсульт. Он не успел. Ни попрощаться, ни обнять, ни сказать: “Прости за все наши молчания”.
Похороны прошли без него. Сестра написала смс: “Всё сделали, не переживай”. Потом — ни звонков, ни сообщений.
Выписался он через три недели. Вернулся домой с дрожью в ногах, с пакетом таблеток и с каким-то щемящим чувством в груди — как будто чего-то не закрыл, не доделал.
У подъезда стоял домофон. Новый. Его код не работал. Подумал — сбой. Позвонил. Не открыли.
Через пару часов узнал: квартира — больше не его.
Документы переоформлены. Завещания не было. Сестра, как наследница, провела всё быстро. Пока он лежал с трубками в венах, она ездила по МФЦ, вызывала нотариуса, подписывала бумаги.
Теперь это её квартира.
Он — никто.
Позвонил ей. Она взяла трубку, сказала:
— Мне жаль, что ты так всё воспринял. Но ты же сам понимаешь — я тоже дочь. Мне просто удобно сдать её. Это же справедливо.
Он не ответил. Потому что в этот момент понял: справедливость — это слово для тех, кто умеет красиво говорить. А не для тех, кто всю жизнь молча тащит.
Сейчас он живёт в съёмной. Третьем этаже, с протекающим краном и видом на парковку.
Работает удалённо. Смотрит старые фото. Мама с ним на лавочке. Он — маленький, с мороженым. Она улыбается.
Иногда во сне он слышит звонок в домофон. Старый. Тот, родной. Подходит к двери — а код снова не работает. И тогда просыпается — в темноте, в одиночестве, в полной тишине.
Он не мстит. Не судится.
Он просто живёт дальше.
С сознанием, что дом — это не квадратные метры. Это то, что забирают, когда ты не можешь даже встать с кровати, чтобы защитить себя.
