Часть 2
Почти 10 лет назад я выбрала "правильную" жизнь вместо большой любви. Сегодня в юридической фирме я случайно встретила женщину, которая показала мне фотографию на телефоне. Неужели всё, во что я верила, было чудовищной ошибкой?
Утром сломалась кофемашина. Просто перестала работать, как будто решила, что с нее хватит. Похлопала, постучала — без толку. Пришлось заваривать растворимый.
Катька не заметила подмены. Она вообще редко что-то замечает. Глотает жизнь кусками, не разжевывая. В этом вся в отца. Сергей тоже не замечал, счастлив он или нет, пока однажды не пришел и не сказал: «Все, я ухожу». Ушёл — и через месяц женился на девушке из турагентства. Она с утра всегда свежая, накрашенная. А я с утра, как недоеденная котлета — серая, помятая. Не могу вставать в пять утра, чтобы наносить боевой раскрас. Нет сил.
«Мам, я опаздываю», — Катя распихивала тетрадки по рюкзаку. Восемь лет, а какая деловая.
Отвезла дочь в школу и поехала в юридическую фирму на Садовой. Надо было оформить какие-то бумаги для начальства.
Юристом оказалась невысокая женщина с аккуратно подстриженными волосами. Ни седины, ни лишних килограммов, ни следов усталости на лице. Бывают такие — вроде под сорок, а выглядят свежо, будто только из отпуска. Как им это удается?
— Воробьева Анна Сергеевна, Кутузовский, восемнадцать, — сказала я, заполняя форму.
Она на секунду замерла. Посмотрела на мой паспорт, потом на меня. А затем поднялась из-за стола, подошла к шкафу и стала перебирать папки. Нашла какую-то старую, выцветшую. Открыла.
— Вы раньше жили на Преображенской площади?
— Да, — удивилась я. — А что?
— И учились в МГУ, филологический факультет?
— Слушайте, вы что, из налоговой? — я начала нервничать.
Она улыбнулась. У нее была странная улыбка — как у человека, который нашел что-то давно потерянное.
— Я Екатерина Сомова. Жена Алексея.
Имя просто повисло в воздухе. Алексей. Восемь лет прошло, а всё равно больно. Как старый перелом в дождливый день.
— Вот это встреча, — сказала я как можно более равнодушно.
— Не ожидала, — кивнула она. — Леша много рассказывал о вас. А я просто соединила факты. Простите, если это неприятно.
— Все нормально, — я пожала плечами. — Жизнь большая, Москва маленькая.
— Хотите кофе?
«Не хочу, — подумала я. — Не хочу с тобой кофе пить. Не хочу знать, как у вас дела, счастливы ли вы. Особенно если счастливы».
— Давайте, — услышала я свой голос.
В маленькой комнате отдыха Екатерина колдовала над кофемашиной. Я смотрела на ее руки — аккуратные, с коротко остриженными ногтями. На среднем пальце витое серебряное кольцо. У Алексея было похожее.
— Он вас любил, — сказала вдруг Екатерина, не оборачиваясь.
— Я знаю.
— Долго не мог забыть. Первый год нашего знакомства всё о вас говорил.
— А потом?
— Потом перестал.
Я смотрела на ее спину, обтянутую светло-серой кофточкой. На идеальную стрижку. Интересно, как они познакомились? Но спросить — значит проявить интерес. А я не хотела.
— У нас трое детей, — продолжала она, протягивая мне чашку с кофе. — Близнецы Люба и Зоя, шесть лет. И сын Дима, три года.
— А как его здоровье? — спросила я прежде, чем успела остановиться.
— Чье, Димы?
— Нет. Алексея.
— А, — она отпила кофе. — Нормально. Делали операцию пять лет назад. Сейчас поддерживающая терапия. В теннис играет по выходным.
— В теннис? — я чуть не поперхнулась. — С его-то сердцем?
— А что не так с его сердцем?
Я поставила чашку на стол. Осторожно, будто боялась разбить.
— У него порок. Врожденный. Вторая группа инвалидности.
Екатерина засмеялась. У нее был легкий смех, как у девочки.
— Нет у него никакого порока. Правда, в детстве был шум в сердце. Но это прошло годам к шестнадцати.
Комната поплыла перед глазами. Кофе оказался слишком горячим. Или это у меня кровь прилила к лицу?
— Но... но он сам говорил. И родители видели его медкарту.
— А вы карту видели? — спросила Екатерина.
— Нет. Зачем мне?
— Вот и я думаю — зачем.
Она протянула телефон с фотографией. На фото Алексей на теннисном корте. Загорелый, подтянутый. В белой футболке и шортах. Смеется. Рядом мальчик лет трех, копия его.
— Это Димка. Обожает с отцом в теннис играть. Точнее, пока просто мячики собирать.
Я вернула телефон. В горле стоял ком.
— Так он соврал мне?
— Не знаю, — пожала плечами Екатерина. — Может, вы его не так поняли. Он ипохондрик. Любит придумывать себе болезни. Особенно когда выпьет. А может, хотел, чтобы вы его пожалели. Сочувствие иногда бывает сильнее страсти.
— Но мой отец — кардиолог. Он видел справку. Он сказал, что у Алексея сердце как перезревший помидор. Что он долго не проживет.
— Не знаю никаких справок, — сказала Екатерина, убирая телефон. — Знаю только, что мой муж играет в теннис, плавает, катается на горных лыжах и собирается дожить минимум до ста лет. Как его дед, который сейчас живет в Перми и до сих пор пешком ходит за грибами.
Мы вернулись в офис и закончили с документами. Уже у выхода я не выдержала:
— А вы давно вместе?
— Семь лет.
— И как вы познакомились?
Екатерина застегивала пуговицы на жакете. Медленно, сосредоточенно. Будто это было важнее всего на свете.
— В поезде. Я ехала к родителям. Он - на какую-то конференцию по программированию.
Я пыталась представить их встречу, их разговор. О чем они говорили? О чем думали?
— Знаете, что он мне сказал при первой встрече? «У вас глаза цвета шоколадного печенья. Хочу такие же глаза у своих детей».
Мне стало нечем дышать. Алексей говорил мне почти те же слова при нашей первой встрече. Только вместо печенья было «осеннее небо».
— Мне пора, — сказала я. — Спасибо за кофе.
— Всегда пожалуйста, — ответила Екатерина.
На улице шел дождь. Липкий, осенний. Я стояла на крыльце и думала, что делать. Позвонить родителям? Спросить про справку? Потребовать объяснений?
А если окажется, что никакой справки не было? Что это выдумка отца, чтобы разлучить нас?
Или справка была, но диагноз не подтвердился?
Или Алексей сам все подстроил, чтобы проверить мои чувства?
Слишком много вариантов. Слишком много вопросов. И ни одного ответа.
Вечером, после ужина с Катей, я открыла старую шкатулку. В ней хранились письма, открытки, всякие мелочи из прошлой жизни. Нашла конверт с фотографиями. Вот мы с Алексеем в парке. Вот на даче у моих родителей. А вот Алексей один, на берегу реки.
Я никогда не замечала, какие у него сильные руки. Спортивные. Не похожие на руки человека с больным сердцем.
Телефон звякнул. Сообщение. От незнакомого номера.
«Извините, что беспокою. Это Екатерина. Взяла ваш номер из анкеты. Просто хотела сказать — мне кажется, ваши родители не хотели для вас плохого. Может, они действительно верили в этот диагноз. Люди часто верят в то, что хотят верить. Не вините их. И себя тоже. Прощайте».
К сообщению было прикреплено фото. Алексей с детьми на даче. Двое одинаковых девочек на качелях. Мальчик на плечах отца. Сзади — дом, яблони, огород.
В этой картинке было столько покоя, столько счастья, что у меня защемило сердце. Мое собственное, живое, здоровое сердце.
Я не ответила.
На следующий день купила новую кофемашину. Позвонила маме и спросила, не хочет ли она взять Катю на выходные. Потом набрала отца. Он не брал трубку. Я оставила сообщение на автоответчике: «Папа, перезвони, пожалуйста. Нам надо поговорить».
Вечером он позвонил сам.
— Привет, дочка. Что случилось?
— Ты помнишь Алексея Сомова?
Долгое молчание. Потом он тяжело вздохнул.
— Помню.
— И его диагноз помнишь?
— Что случилось, Аня?
— Я встретила его жену. Она говорит, что у него здоровое сердце. Он играет в теннис. У них трое детей.
В трубке было так тихо, что я слышала папино дыхание. Размеренное. Спокойное.
— Папа, скажи мне правду. Была справка?
— Была.
— И что в ней было написано?
Он снова вздохнул.
— Аня, это было давно...
— Что там было написано?
— Функциональный шум в сердце. Не опасно. Распространенное явление среди молодых людей.
— И все?
— Да.
— А вторая группа инвалидности?
— Ее не было. Это я... преувеличил.
Теперь молчала я. Папа продолжил:
— Пойми, Анечка, он был тебе не пара. Без образования, без перспектив. Просто программист.
— Просто программист, — эхом повторила я. — Ты знаешь, сколько сейчас зарабатывают просто программисты?
— Дело не в деньгах. Он был... слишком простой.
— В отличие от утонченного Сергея? Который через пять лет ушел к девице из турагентства?
— Мы не знали, что так получится.
— Но ты знал, что солгал мне. Ты и мама. Вы оба лгали.
Я повесила трубку. Отключила телефон.
Потом достала фотографию Алексея с детьми. Посмотрела на счастливое, загорелое лицо человека, которого когда-то любила. Которого оттолкнула.
Жизнь не переиграешь. Нельзя вернуться и выбрать другой путь. Можно только идти дальше и пытаться не сбиться снова.
Утром новая кофемашина сломалась. Видимо, китайская подделка. Я засмеялась. Потом заплакала. Потом снова засмеялась.
Похоже, придется привыкать к растворимому кофе. Или научиться наконец варить турецкий, в джезве. Говорят, это целое искусство.
Катя вошла на кухню, сонная, взъерошенная. — Мам, у нас кофемашина сломалась? — Да, представляешь, новая, а уже сломалась. — Дефектная попалась, — сказала дочь с видом эксперта. — В «Галерее» есть хорошие. Поедем выберем?
Я смотрела на свою маленькую женщину. Катя была так похожа на меня. Те же упрямые глаза, та же морщинка между бровей, когда сердится. И та же привычка все решать самой.
— Поедем, — согласилась я. — А может, мы сначала на дачу съездим? К бабушке. — К бабушке? — удивилась Катя. — Зачем? — Поговорить.
Дорога к родителям заняла час. Папа открыл дверь и замер. Я давно не приезжала без предупреждения.
— Аня? Что-то случилось? — Ничего. Просто приехали на чай.
Мама вышла из кухни с полотенцем в руках. Увидела нас и расплакалась. Обняла Катю, потом меня.
— Правильно сделала, что приехала, — прошептала она. — Я так виновата перед тобой. — Все мы виноваты друг перед другом, — ответила я. — Научи меня варить кофе в джезве. Все кофемашины от меня сбегают.
Мама засмеялась сквозь слезы.
— У меня как раз новая турка есть. Медная.
Мы сидели на веранде. Катя с дедом играли в шахматы. Мама учила меня правильно молоть кофе.
— Главное — не спешить, — говорила она. — Кофе не любит суеты.
В кармане завибрировал телефон. Сообщение. Снова от Екатерины.
«Знаю, что не должна писать. Но мне кажется, вам нужно знать — Алексей все эти годы собирал ваши статьи в журналах. Говорил, что вы талантливы. Он будет на презентации новой книги Акунина в "Москве" в эту пятницу. Один. Я не поеду. Просто подумала, что вы могли бы случайно там оказаться».
Я долго смотрела на сообщение, потом удалила его.
— Мам, ты чего такая задумчивая? — спросила Катя, неожиданно появляясь рядом. — Думаю о том, как жизнь странно поворачивается. — Это как в сказке про клубок? Который показывает дорогу, а потом путается и разматывается? — Да, что-то вроде того. — И что ты теперь будешь делать? — Не знаю, милая. Может быть, я просто позволю клубку катиться. И посмотрю, куда он меня приведет.
Катя улыбнулась и убежала к деду. А я осталась сидеть, глядя на садовую дорожку, уходящую вдаль. Мама поставила передо мной крошечную чашечку с дымящимся напитком.
— Вот, попробуй. Турецкий. С пенкой.
Кофе был горячим, крепким, с легкой горчинкой. Совсем не похожим на тот, что варила машина. Живым. Настоящим.
— Вкусно, — сказала я. — Еще бы, — усмехнулась мама. — Руками же сделано. Не то что эти ваши технологии.
Я смотрела на мамины руки. Морщинистые, с выступающими венами. Руки, которые столько всего сделали за свою жизнь. Столько всего сломали и столько починили.
— Мам, как ты думаешь, бывают совпадения, которые на самом деле не совпадения? — Конечно, — не задумываясь, ответила она. — Это судьба стучится. Только мы часто не открываем. Боимся.
Вечерело. Где-то за забором играли дети. Смеялись, кричали.
— Знаешь, — сказала вдруг мама, — мы с папой тоже ошибались. Он не хотел тебе зла. Просто... родители иногда думают, что лучше знают, что нужно их детям. — Я знаю, — ответила я. — Теперь знаю.
Мы еще долго сидели молча. А на следующий день я купила в «Галерее» самую простую джезву. Медную, с длинной ручкой.
А в пятницу я случайно оказалась в книжном магазине «Москва». Совершенно случайно. Так бывает.
******************
Приглашаю на мой новый канал. Благодарю за ваши 💖 и подписку!