Вот мы стоим у школы, ей пятнадцать, мне шестнадцать. Она смеётся, поправляет выбившуюся прядь волос, а я уже тогда знал – она та самая, единственная. Вот наша свадьба – молодые, счастливые, уверенные, что весь мир у наших ног. Рождение двойняшек, бессонные ночи, первые шаги, первые слова. Каждый наш совместный успех, каждая победа – всё это проносится перед глазами за какие-то доли секунды, пока я стою, вросший в промёрзшую декабрьскую землю, и смотрю на другую сторону улицы.
Там, в двухстах метрах от гостиницы, куда я заселился час назад, идёт моя жена. Та самая, что должна сейчас быть в Екатеринбурге на инспекции. Идёт, прижавшись к какому-то мужчине, и воркует с ним так, как когда-то ворковала со мной. А в моей руке телефон, и я только что говорил с ней – с той, что на той стороне улицы – и она, не моргнув глазом, рассказывала мне, как устала после рабочего дня в Екатеринбурге и как скучает.
Странное это чувство – когда твой мир рушится, а ты стоишь совершенно спокойно. Первый порыв – подбежать, устроить сцену, может быть, даже ударить – исчез так же быстро, как появился. Вместо этого меня охватил холод. Не тот, что пробирает до костей в зимнюю стужу, а какой-то внутренний, словно все мои вены вдруг наполнились льдом.
Двадцать лет брака. Двое детей, которые сейчас учатся в Штатах – мы всегда хотели дать им лучшее образование. Совместный бизнес с другом, который тоже живёт в Америке. Её успешная карьера в госкорпорации. Всего добились сами, с нуля, поддерживая друг друга, веря друг в друга. И вот теперь я иду по одной стороне улицы, а по другой идёт чужой человек в обличье моей жены.
Память услужливо подбрасывает детали последних месяцев. Участившиеся командировки, долгие разговоры по телефону в другой комнате, новая одежда, больше внимания к внешности. Все классические признаки были там, прямо перед моими глазами, но я не хотел их видеть. Верил безоговорочно, как верил все эти годы.
Они заходят в ресторан – уютное место с приглушённым светом, где мы когда-то праздновали её повышение. Я останавливаюсь на противоположной стороне улицы, смотрю на витрину. В тёплом свете ламп они выглядят как идеальная пара – успешная красивая женщина и холёный мужчина средних лет. Они так увлечены друг другом, что не замечают ничего вокруг. Интересно, как давно это продолжается? Сколько "командировок" на самом деле были встречами с ним?
Достаю телефон, делаю несколько фотографий. Не для шантажа или мести – просто чтобы потом, когда накатит слабость и захочется поверить её оправданиям, иметь перед глазами доказательство. Руки не дрожат, в голове кристальная ясность. Я словно смотрю кино про чужую жизнь, где главный герой вдруг обнаруживает, что последние двадцать лет жил во лжи.
Возвращаюсь в гостиницу, сажусь за ноутбук. Открываю почту, пишу письмо своему партнёру в США. Он всегда говорил, что мне стоит перебраться к ним, расширить бизнес на американский рынок. Я отказывался – не хотел оставлять жену, хотя дети уже там учатся. Теперь это решение даётся на удивление легко.
Следующие несколько дней проходят как в тумане. Я возвращаюсь домой, веду себя как обычно. Она возвращается из "Екатеринбурга", привозит какие-то сувениры, рассказывает о встречах, проверках, протоколах. Я киваю, улыбаюсь, задаю правильные вопросы. Внутри всё так же холодно и пусто.
За неделю успеваю оформить все необходимые документы. Благо, основные активы в бизнесе оформлены на компанию, а не лично на меня. Покупаю билет в один конец. Вещей беру минимум – самое необходимое умещается в один чемодан.
В день отъезда оставляю на кухонном столе конверт. Внутри – распечатанные фотографии того вечера и короткая записка: "Надеюсь, он действительно стоил двадцати лет нашей жизни. Заявление на развод получишь от моего адвоката. Детям скажи правду – они достаточно взрослые, чтобы понять."
Сейчас я сижу в квартире друга в Нью-Йорке. За окном шумит чужой город, в котором мне предстоит начать новую жизнь. Телефон разрывается от её звонков и сообщений – похоже, она наконец вернулась домой и нашла конверт. Я не отвечаю. Что тут скажешь? "Прости, что помешал твоей идеальной двойной жизни"? "Жаль, что двадцать лет совместной жизни для тебя ничего не значат"?
Дети звонили вчера. Они уже знают – она всё-таки рассказала им правду. Сын злится, дочь плачет. Я стараюсь их успокоить, говорю, что всё будет хорошо, что мы справимся. Не говорю только одного – что внутри меня всё ещё тот самый лёд, что сковал меня в тот вечер на улице чужого города.
Говорят, время лечит все раны. Может быть. Но некоторые шрамы остаются навсегда. И иногда, просыпаясь среди ночи в пустой постели, я всё ещё вижу, как она идёт по той улице с другим мужчиной, а потом спокойно лжёт мне по телефону. И тогда лёд в моих венах начинает замерзать ещё сильнее.
Знаете, что самое страшное? Не сама измена – хотя это больно до одури. Не ложь – хотя от неё тошнит. Самое страшное – это понимание того, что человек, которому ты верил безоговорочно, с которым прожил большую часть жизни, может вот так легко, не задумываясь, растоптать всё, что было между вами. И улыбаться тебе в лицо, говорить о любви, строить планы на будущее – и при этом жить совсем другой жизнью.
Вчера друг пытался познакомить меня с какой-то своей коллегой. Красивая, умная женщина, всё при ней. А я смотрю на неё и думаю – а она тоже способна вот так? Тоже может годами смотреть в глаза любимому человеку и лгать? И понимаю, что больше никогда не смогу довериться полностью. Этот лёд в венах теперь со мной навсегда.