Почтальон оставил письмо в ящике среди счетов и рекламы.
Я повертел конверт в руках — внутри было два письма и фотография. Как оно вообще дошло? Кто мог его прислать?
История одной встречи
Я долго смотрел на фотографию, которая была внутри конверта и вдруг память ударила меня, как обухом. Аня. Та самая девушка с искрящимися глазами и беспорядочными кудрями, которые всегда выбивались из-под повязки. Мы заблудились тогда в питерских переулках, и она смеялась так заразительно, что прохожие оборачивались. А я рассказывал ей о Булгакове, и она слушала, подперев щеку рукой, будто это были самые важные слова в её жизни.
И вот теперь я узнавал, что в тот момент, когда я восторженно цитировал "рукописи не горят", в ней уже теплилась новая жизнь. Наша жизнь.
"Я не стала тебя искать. Узнала, что ты женился. Но когда родился наш сын, назвала его в честь твоего любимого писателя - Мастер."
Её слова в письме обожгли. Просто, буднично, без упрёков. Как будто сообщала о погоде, а не о том, что всю свою жизнь посвятила нашему сыну. Одному. Без меня.
Когда я взял в руки свежую фотографию, пальцы дрожали. Да, это была она - те же ямочки на щеках, та же лукавая искорка во взгляде.
Конверт от сына я открывал медленно, будто боялся, что он рассыплется в прах. Его почерк, такой непохожий на мой, выводил жестоко простые слова: "Мама умерла месяц назад. Рак". И тут же, через запятую, словно оправдываясь: "Она завещала найти вас". А потом, уже другим почерком, будто добавлял через силу: "Михаил (да, она всё-таки передумала насчёт "Мастера")".
В этом "всё-таки" было столько детского упрёка, столько невысказанных вопросов, что ком подкатил к горлу. Она назвала его в честь моего любимого писателя. Потом передумала. Возможно, когда он впервые спросил: "Мама, а где мой папа?" Возможно, когда в школе дразнили "Мастером". Возможно... Да какая теперь разница?
Я сидел, сжимая в руках фотографию женщины, которую когда-то знал три дня, и сына, которого не знал вовсе, и понимал - меня не было в их жизни. Но они всегда жили с мыслью обо мне.
Встреча через двадцать лет
Когда Миша вошёл, у меня перехватило дыхание. Это было словно взгляд в зеркало, но сквозь время — те же смуглые руки, тот же жест, когда он откидывал волосы со лба. Мои волосы. Мои черты.
— Мама говорила, что у нас одинаковые глаза, — он улыбнулся, но в уголках его губ дрожала неуверенность. — Но я не верил, пока не увидел вас.
Он достал телефон, прокрутил галерею. Фото за фото — Аня с кудрявым малышом на руках, Аня у школьной доски, Аня седая, но всё такая же улыбчивая, на последнем своём дне рождения.
— Она перечитывала «Мастера и Маргариту» каждый год в один и тот же день — 15 июня. В день, когда вы познакомились. — Его голос сорвался. — Последний раз я читал ей вслух. Она уже не могла сама...
Я не заметил, как сжал стакан так сильно, что пальцы побелели. В горле стоял ком, и я понимал — если сейчас скажу хоть слово, во мне что-то надломится.
— Она ждала, — Миша наконец поднял на меня глаза. — Не вас. Просто... хотела, чтобы вы знали. Что всё это время вас помнили.
— Она... — я наконец выдавил из себя, — она была счастлива?
Миша улыбнулся по-настоящему, впервые за весь разговор.
— Да. Просто иногда грустила в июне.
И тогда я понял — мы оба потеряли её. Только я — двадцать лет назад. А он — всего месяц назад.
Послесловие
Теперь я знаю, что важнейшие встречи нашей жизни иногда длятся всего три дня. А их последствия - целую жизнь.
P.S. Иногда правда находит нас именно тогда, когда мы готовы её принять. Даже если для этого требуется двадцать лет.