10 мая родилась Юлия Владимировна Друнина, прекрасный поэт и невероятно красивая женщина с удивительно трагической судьбой.
Я уже рассказывала её историю любви в стихах (ссылку на публикацию, как обычно, оставлю внизу). Но в юбилейный год Победы, конечно, вспоминается её военная поэзия и история юной девушки, которая все четыре года рвалась на передовую. И в итоге побывала на фронте трижды.
Существуют некоторые противоречия по поводу года рождения Юлии, так как в начале войны она изменила себе возраст, чтобы попытаться попасть в действующую армию. Но в 1955 году сама поэтесса так писала в своей автобиографии:
«Я, Друнина Юлия Владимировна, родилась 10 мая 1924 года в Москве. Отец, Друнин Владимир Павлович, был учителем истории в средней школе. Он умер в 1943 году. Мать, Друнина Матильда Борисовна, преподавала в средней школе немецкий язык. В настоящее время она работает библиотекарем, живёт в Москве.
В 1941 году я окончила 131-ю среднюю школу в Москве и добровольно ушла на фронт. Служила в Действующей армии в качестве санинструктора по январь 1945 года. Была демобилизована по ранению. Награждена орденом Красной Звезды, медалями «За отвагу» и «За Победу над фашистской Германией»…
И за этими сухими строчками скрывается история необыкновенного мужества, стойкости духа и любви к Родине.
О том, что началась война, Юлия Друнина узнала на следующий день после своего выпускного вечера.
«…быт как-то не замечался – царило Бытие… Спасение челюскинцев, тревога за плутающую в тайге Марину Раскову, покорение полюса, Испания – вот, чем жили мы в детстве… Удивительное поколение! Вполне закономерно, что в трагическом сорок первом оно стало поколением добровольцев…», – Юлия Друнина
Девушка с такими идеалами не могла оставаться дома. Несмотря на возражения родителей, Юля записалась в добровольную санитарную дружину при Российском обществе Красного Креста, работала санитаркой в и окончила курсы медсестёр.
***
Я ушла из детства в грязную теплушку,
В эшелон пехоты, в санитарный взвод.
Дальние разрывы слушал и не слушал
Ко всему привыкший сорок первый год.
Я пришла из школы в блиндажи сырые,
От Прекрасной Дамы в «мать» и «перемать»,
Потому что имя ближе, чем «Россия»,
Не могла сыскать.
1962
В конце лета 1941 года враг приближался к Москве, и Юлия принимала участие в строительстве оборонительных сооружений под Можайском. Условия были тяжелые: бомбежки, ночевали на холоде. Можно представить, каково там было семнадцатилетней девушке.
«В школьные годы я была, так сказать, жрицей чистого искусства. Писала только о любви, преимущественно неземной, о природе, конечно, экзотической, хотя не выезжала никуда дальше дачного Подмосковья… Мы пришли на фронт прямо из детства. Из стихов моих сразу, как ветром, выдуло и цыганок, и ковбоев, и пампасы с лампасами, и прекрасных дам», – Юлия Друнина
Но Юле хотелось на передовую, в бой, ведь она уже медсестра и может помочь. В один из обстрелов, ей удалось присоединиться к поднятым по тревоге ополченцам и поучаствовать в сражениях, перевязывая раненых.
В это трудно поверить, но до войны Юлия боялась крови.
«До войны я действительно не переносила вида крови, но на фронте ни разу не вспомнила об этом. Даже при виде самых страшных развороченных животов, расколотых черепов», – Юлия Друнина
***
Четверть роты уже скосило…
Распростертая на снегу,
Плачет девочка от бессилья,
Задыхается: «Не могу!»
Тяжеленный попался малый,
Сил тащить его больше нет…
(Санитарочке той усталой
Восемнадцать сравнялось лет.)
Отлежишься. Обдует ветром.
Станет легче дышать чуть-чуть.
Сантиметр за сантиметром
Ты продолжишь свой крестный путь.
Между жизнью и смертью грани -
До чего же хрупки они…
Так приди же, солдат, в сознанье,
На сестренку хоть раз взгляни!
Если вас не найдут снаряды,
Не добьет диверсанта нож,
Ты получишь, сестра, награду –
Человека опять спасешь.
Он вернется из лазарета,
Снова ты обманула смерть,
И одно лишь сознанье это
Всю-то жизнь тебя будет греть.
В конце сентября отряд Юлии попал в окружение. Тринадцать суток прорывались с боями к своим, теряли товарищей. В самом конце минного поля с вражеской стороны прилетел снаряд и убил комбата – молодого учителя из Минска, в которого девушка уже успела влюбиться. В своих стихах она так и называла его – «комбат».
Комбат
Когда, забыв присягу, повернули
В бою два автоматчика назад,
Догнали их две маленькие пули –
Всегда стрелял без промаха комбат.
Упали парни, ткнувшись в землю грудью,
А он, шатаясь, побежал вперед.
За этих двух его лишь тот осудит,
Кто никогда не шел на пулемет.
Потом в землянке полкового штаба,
Бумаги молча взяв у старшины,
Писал комбат двум бедным русским бабам,
Что… смертью храбрых пали их сыны.
И сотни раз письмо читала людям
В глухой деревне плачущая мать.
За эту ложь комбата кто осудит?
Никто его не смеет осуждать!
Вместе с комбатом погибли ещё два бойца, а Юлию оглушило. Она выжила в этом аду и сумела вернуться в Москву.
***
И откуда
Вдруг берутся силы
В час, когда
В душе черным-черно?..
Если б я
Была не дочь России,
Опустила руки бы давно,
Опустила руки
В сорок первом.
Помнишь?
Заградительные рвы,
Словно обнажившиеся нервы.
Зазмеились около Москвы.
Похоронки,
Раны,
Пепелища...
Память,
Душу мне
Войной не рви,
Только времени
Не знаю чище
И острее
К Родине любви.
Лишь любовь
Давала людям силы
Посреди ревущего огня.
Если б я
Не верила в Россию,
То она
Не верила б в меня.
1961
Юлия рвалась на фронт, но её отец в начале войны перенес инсульт и здоровье его ухудшалось. Девушка была вынуждена отправиться с семьей в эвакуацию в Сибирь, в город Заводоуковск Тюменской области. Но через несколько месяцев у Владимира Павловича Друнина случился второй инсульт, и он умер на руках дочери.
Похоронив отца, Юлия отправилась в Хабаровск, где стала курсантом Школы младших авиационных специалистов. После окончания курсов она надеялась вновь попасть на фронт. Но став стрелком авиавооружения Друнина едет не на запад, как ей хотелось, а на Дальний Восток, где ей поручили держать в боевой готовности самолетное вооружение.
О Дальнем Востоке
Мне при слове «Восток» вспоминаются снова
Ветер, голые сопки кругом.
Вспоминаю ребят из полка штурмового
И рокочущий аэродром.
Эти дни отгорели тревожной ракетой,
Но ничто не сотрет их след –
Потому что в одно армейское лето
Вырастаешь на много лет.
И всё же Друниной удалось добиться своего.
***
Нет, это не заслуга, а удача
Стать девушке солдатом на войне.
Когда б сложилась жизнь моя иначе,
Как в День Победы стыдно было б мне!
С восторгом нас, девчонок, не встречали:
Нас гнал домой охрипший военком.
Так было в сорок первом. А медали
И прочие регалии потом…
Смотрю назад, в продымленные дали:
Нет, не заслугой в тот зловещий год,
А высшей честью школьницы считали
Возможность умереть за свой народ.
Узнав, что в порядке исключения девушек-медиков отправляют на фронт, Юлия разыскала своё свидетельство об окончании курсов медсестёр и вскоре получила направление в санитарное управление 2-го Белорусского фронта.
Она была распределена в 667-й стрелковый полк 218-й стрелковой дивизии. Юлия вновь героически спасала раненых под пулями и осколками.
***
А я сорок третий встречала
В теплушке, несущейся в ад.
Войной или спиртом качало
В ночи добровольцев-солдат?
Мы выпили, может быть, лишку,
Все громче взрывался наш смех.
Подстриженная «под мальчишку»,
Была я похожа на всех.
Похожа на школьников тощих,
Что стали бойцами в тот час.
…Дымились деревни и рощи,
Огонь в нашей печке погас.
Взгрустнулось. Понятное дело –
Ведь все-таки рядышком смерть…
Я мальчиков этих жалела,
Как могут лишь сестры жалеть.
Одному из таких же как она санинструкторов этого полка – отважной Зинаиде Самсоновой, Герою Советского Союза, погибшей в 1944 году, Юлия Друнина посвятила очень трогательную поэму:
Зинка (отрывок)
…
С каждым днём становилось горше,
Шли без митингов и знамён.
В окруженье попал под Оршей
Наш потрёпанный батальон.
Зинка нас повела в атаку,
Мы пробились по чёрной ржи,
По воронкам и буеракам,
Через смертные рубежи.
Мы не ждали посмертной славы,
Мы хотели со славой жить.
…Почему же в бинтах кровавых
Светлокосый солдат лежит?
Его тело своей шинелью
Укрывала я, зубы сжав.
Белорусские ветры пели
О рязанских глухих садах.
…
И сама Юлия была тяжело ранена в 1943-м. Ей в шею попал осколок и застрял совсем рядом с сонной артерией. Но девушка лишь забинтовала шею и продолжала спасать других. А оказавшись в госпитале, узнала, что была на волосок от смерти.
«Хирург обеспокоился – образовался чудовищный абсцесс, а осколок застрял рядом с сонной артерией. Извлекать его пришлось под общим наркозом. И это было ужасно, поскольку мальчик-санинструктор не умел правильно накладывать маску. Хирург кричал на него, парнишка терялся еще больше, руки у него дрожали, а я то мучительно задыхалась, то снова приходила в себя, чтобы снова начать задыхаться» <…> Потом на рентгене еще и «легкие оказались черны – врач сказал, что это последствия крупозного воспаления легких, перенесенного в окопах. <…> Я скисла. Героический конец! На войне умереть от чахотки…», – Юлия Друнина
После госпиталя Юлию комиссовали, и она вернулась в Москву. Но вскоре снова стала рваться на передовую. На этот раз она попала в 1038-й самоходный артиллерийский полк 3-го Прибалтийского фронта.
Бинты
Глаза бойца слезами налиты,
Лежит он, напружиненный и белый,
А я должна приросшие бинты
С него сорвать одним движеньем смелым.
Одним движеньем – так учили нас.
Одним движеньем – только в этом жалость…
Но встретившись со взглядом страшных глаз,
Я на движенье это не решалась.
На бинт я щедро перекись лила,
Стараясь отмочить его без боли.
А фельдшерица становилась зла
И повторяла: «Горе мне с тобою!
Так с каждым церемониться – беда.
Да и ему лишь прибавляешь муки».
Но раненые метили всегда
Попасть в мои медлительные руки.
Не надо рвать приросшие бинты,
Когда их можно снять почти без боли.
Я это поняла, поймешь и ты…
Как жалко, что науке доброты
Нельзя по книжкам научиться в школе!
1943
Участвовала в боях в Псковской области, а затем в Прибалтике.
Елка
На втором Белорусском еще продолжалось затишье,
Шел к закату короткий последний декабрьский день.
Сухарями в землянке хрустели голодные мыши,
Прибежавшие к нам из сожженных дотла деревень.
Новогоднюю ночь третий раз я на фронте встречала.
Показалось – конца не предвидится этой войне.
Захотелось домой, поняла, что смертельно устала.
(Виновато затишье – совсем не до грусти в огне!)
Показалась могилой землянка в четыре наката.
Умирала печурка. Под ватник забрался мороз…
Тут влетели со смехом из ротной разведки ребята:
– Почему ты одна? И чего ты повесила нос?
Вышла с ними на волю, на злой ветерок из землянки.
Посмотрела на небо – ракета ль сгорела, звезда?
Прогревая моторы, ревели немецкие танки,
Иногда минометы палили незнамо куда.
А когда с полутьмой я освоилась мало-помалу,
То застыла не веря: пожарами освещена
Горделиво и скромно красавица елка стояла!
И откуда взялась среди чистого поля она?
Не игрушки на ней, а натертые гильзы блестели,
Между банок с тушенкой трофейный висел шоколад…
Рукавицею трогая лапы замерзшие ели,
Я сквозь слезы смотрела на сразу притихших ребят.
Дорогие мои д’артаньяны из ротной разведки!
Я люблю вас! И буду любить вас до смерти,
всю жизнь!
Я зарылась лицом в эти детством пропахшие ветки…
Вдруг обвал артналета и чья-то команда: «Ложись!»
Контратака! Пробил санитарную сумку осколок,
Я бинтую ребят на взбесившемся черном снегу…
Сколько было потом новогодних сверкающих елок!
Их забыла, а эту забыть до сих пор не могу…
В одном из боёв за Ригу Юлия, спасая лейтенанта, от взрыва была сильно контужена. Лейтенант погиб, а её спасли, но 21 ноября 1944 года признали негодной к несению военной службы. Друнина была награждена орденом Красной звезды и медалью «За отвагу» и закончила войну в звании старшины медицинской службы.
Но война на долгие годы осталась в её воспоминаниях и стихах.
***
Я, признаться, сберечь не сумела шинели –
На пальто перешили служивую мне.
Было трудное время... К тому же хотели
Мы скорее забыть о войне.
Я пальто из шинели давно износила,
Подарила я дочке с пилотки звезду.
Но коль сердце моё тебе нужно, Россия,
Ты возьми его, как в сорок первом году!
1955
***
И опять мы поднимаем чарки
За невозвратившихся назад…
Пусть Могила Неизвестной Санитарки
Есть пока лишь в памяти солдат.
Тех солдат, которых выносили
(Помнишь взрывы, деревень костры?)
С поля боя девушки России, –
Где ж Могила Неизвестной Медсестры?
***
Качается рожь несжатая.
Шагают бойцы по ней.
Шагаем и мы – девчата,
Похожие на парней.
Нет, это горят не хаты –
То юность моя в огне…
Идут по войне девчата,
Похожие на парней.
***
Кто-то бредит.
Кто-то злобно стонет.
Кто-то очень, очень мало жил.
На мои замерзшие ладони
Голову товарищ положил.
Так спокойны пыльные ресницы.
А вокруг – нерусские края.
Спи, земляк.
Пускай тебе приснится
Город наш и девушка твоя.
Может быть, в землянке,
После боя,
На колени теплые ее
Прилегло усталой головою
Счастье беспокойное мое…
***
Только что пришла с передовой.
Мокрая, замерзшая и злая,
А в землянке нету никого,
И дымится печка, затухая.
Так устала – руки не поднять,
Не до дров, – согреюсь под шинелью,
Прилегла, но слышу, что опять
По окопам нашим бьют шрапнелью.
Из землянки выбегаю в ночь,
А навстречу мне рванулось пламя,
Мне навстречу – те, кому помочь
Я должна спокойными руками.
И за то, что снова до утра
Смерть ползти со мною будет рядом.
Мимоходом – Молодец, сестра! –
Крикнут мне товарищи в награду.
Да еще сияющий комбат
Руки мне протянет после боя:
– Старшина, родная, как я рад,
Что опять осталась ты живою!
***
Я хочу забыть вас, полковчане,
Но на это не хватает сил,
Потому что мешковатый парень
Сердцем амбразуру заслонил.
Потому что полковое знамя
Раненая девушка несла,
Скромная толстушка из Рязани,
Из совсем обычного села.
Все забыть
И только слушать песни
И бродить часами на ветру,
Где же мой застенчивый ровесник,
Наш немногословный политрук?
Я хочу забыть свою пехоту.
Я забыть пехоту не могу.
Беларусь.
Горящие болота.
Мертвые шинели на снегу.
***
Возвратившись с фронта в сорок пятом,
Я стеснялась стоптанных сапог
И своей шинели перемятой,
Пропыленной пылью всех дорог.
Мне теперь уже и непонятно.
Почему так мучили меня
На руках пороховые пятна
Да следы железа и огня…
Окопная звезда
И вот она – родного дома дверь.
Придя с войны, в свои неполных двадцать,
Я верила железно, что теперь,
Мне, фронтовичке, нечего бояться.
Я превзошла солдатский курс наук –
Спать на снегу, окопчик рыть мгновенно,
Ценить всего превыше слово «друг»,
И слову «враг», понятно, знала цену.
Изведала санбатов маету…
Одно не знала – никому не надо
Теперь мое уменье на лету,
По звуку различать калибр снаряда,
Ужом на минном поле проползать,
А если нужно – в рост идти под пули.
(В хвосте за хлебом у меня опять –
В который раз! – все карточки стянули…)
Меня соседки ели поедом:
– Раззява, растеряха, неумеха! –
Меня в свой черный список управдом
Занес, как неплательщицу, со вздохом.
Но главное, что сеяло испуг
Во мне самой и подрывало силы –
Неясность, кто же враг тебе, кто друг:
На фронте это невозможно было…
И все-таки, сейчас, через года,
Я поняла, солдаты, слава богу –
Окопная суровая звезда
В то время освещала нам дорогу.
И все-таки она нам помогла,
Там, где житейские бушуют войны,
Не вылететь из тряского седла
И натиск будней выдержать достойно.
Уметь спокойно презирать иуд,
Быть выше злости, зависти, наживы,
Любить любовь, благословлять свой труд
И… удивляться, что остались живы.
***
Мы вернулись. Зато другие…
Самых лучших взяла война.
Я окопною ностальгией
Безнадежно с тех пор больна.
Потому-то, с отрадой странной,
Я порою, когда одна,
Трону шрам стародавней раны,
Что под кофточкой не видна.
Я до сердца рукой дотронусь,
Я прикрою глаза, и тут
Абажура привычный конус
Вдруг качнется, как парашют.
Вновь засвищут осколки тонко,
Вновь на черном замру снегу…
Вновь прокручивается пленка –
Кадры боя бегут в мозгу.
***
Могла ли я, простая санитарка,
Я, для которой бытом стала смерть,
Понять в бою, что никогда так ярко
Уже не будет жизнь моя гореть?
Могла ли знать в бреду окопных буден.
Что с той поры, как отгремит война,
Я никогда уже не буду людям
Необходима так и так нужна?..
***
Когда проходят с песней батальоны,
Ревнивым взглядом провожаю строй –
И я шагала так во время оно
Военной медицинскою сестрой.
Эх, юность, юность! Сколько отмахала
Ты с санитарной сумкой на боку!..
Ей-богу, повидала я немало
Не на таком уж маленьком веку.
Но ничего прекрасней нет, поверьте
(А было всяко в жизни у меня!),
Чем защитить товарища от смерти
И вынести его из-под огня.
***
Да, многое в сердцах у нас умрет.
Но многое останется нетленным:
Я не забуду сорок пятый год –
Голодный, радостный, послевоенный.
В тот год, от всей души удивлены
Тому, что уцелели почему-то,
Мы возвращались к жизни от войны.
Благословляя каждую минуту.
Как дорог был нам каждый трудный день,
Как «на гражданке» все нам было мило!
Пусть жили мы в плену очередей,
Пусть замерзали в комнатах чернила.
И нынче, если давит плечи быт,
Я и на быт взираю, как на чудо:
Год сорок пятый мной не позабыт,
Я возвращенья к жизни не забуду!
Запас прочности
До сих пор не совсем понимаю,
Как же я, и худа, и мала,
Сквозь пожары к победному Маю
В кирзачах стопудовых дошла.
И откуда взялось столько силы
Даже в самых слабейших из нас?..
Что гадать! – Был и есть у России
Вечной прочности вечный запас.
Это поистине пророческие строки: запас прочности у России действительно – вечный.
С любовью, ваша Света В.
Мой Телеграм-канал, где есть ещё много всего интересного и каждый день я показываю одну из замечательных картин художников и стихотворение наших великолепных поэтов.
Рассказ о Юлии Друниной и Алексее Каплере