– Я не буду убивать своего ребёнка. – Своего? – Ты не уверена, что он мой?

Рассказ | Второй раунд |

Пролог |

Всё началось с истории фотографии в известной соцсети. Среди тысяч фанаток писавших Антону Громову восторженные комментарии под фотографиями не цепляла ни одна, а вот случайно увиденное фото – чистые зелёные глаза, чуть вздёрнутый нос, застенчивая улыбка — отправили чемпиона России по боксу в нокаут.

Не профессиональная модель, не гламурная тусовщица – обычная девушка из русской глубинки. Настя из Морозовска.

Их переписка длилась всего пару недель. Когда он пригласил её в Москву, она долго сомневалась. Антон помнил её растерянный взгляд, когда встретил на вокзале – маленькая, хрупкая, в простеньком пальто, с одним небольшим чемоданчиком. Настоящее сокровище, которое он решил сделать своим.

Ухаживал очень красиво. Настя будила в нём нежность, доброту и заботу – качества, которые не требовались в его обычной жизни, словно вышли из долгого сна. И девушка по ушли влюбилась.

Антон привык получать всё, что хотел. Дорогие машины, роскошные апартаменты, элитный алкоголь, изысканные рестораны – мир лежал у его ног. Настя стала очередным трофеем, который нужно было выставить напоказ. Он переделал её под себя … И сломал, когда она показала ему снимок УЗИ его ребёнка.

«Избавься от него», – сказал он тогда, указывая на её живот. «Или убирайся».

Но тогда он не знал, в какой бездне отчаяния в скором времени окажется сам. И насколько долгим будет путь оттуда.

Глава 1. Золотая клетка

Первое утро в Москве началось с солнца, врывающегося через панорамные окна. Настя проснулась в огромной кровати и несколько секунд не могла понять, где находится. Белоснежное постельное бельё из египетского хлопка, шёлковые подушки, запах кофе из кухни – всё это было похоже на сон.

– Проснулась, принцесса? – Антон стоял в дверях спальни с чашкой эспрессо. На нём был халат с вышитыми инициалами «А.Г.». – Одевайся, через час едем по магазинам. Нужно купить тебе нормальную одежду.

– Но у меня есть одежда... – начала Настя, имея в виду свой скромный студенческий гардероб.

Антон поморщился, словно от зубной боли:

– Детка, то, что ты называешь одеждой, годилось для твоей прошлой жизни, ты теперь со мной, а девушка боксёра Громова не может выглядеть как лохушка из морозовской общаги.

Бутик на Тверской встретил их приглушённым светом и ненавязчивой классической музыкой. Консультант просияла, узнав Антона:

– Господин Громов! Какая честь! Юная леди нуждается в полном гардеробе?

– В полном, – кивнул Антон, усаживаясь в кожаное кресло. – И поторопитесь, у меня тренировка через три часа.

Следующие два часа пролетели как в тумане. Настю заставляли примерять платья, костюмы, пальто. Шёлк, кашемир, натуральная кожа – ткани, которых она никогда не касалась. На ценники она старалась не смотреть после того, как увидела стоимость первого платья – двести тысяч рублей.

– Это платье тебе не идёт, – комментировал Антон. – Сними. И это тоже. Нет, красный тоже на свалку. Бери чёрное, синее, белое. Классика.

– Красное мне нравится... – робко попыталась возразить Настя.

– Детка, – Антон повернулся к ней, и в его голосе зазвучали стальные нотки, – ты будешь появляться со мной на публике. Репутация – это всё в моём мире, так что доверься мне, хорошо?

Настя кивнула. Что ещё оставалось?

Из бутика они вышли с десятком пакетов. Молчаливый крепыш по имени Костя – водитель – загрузил покупки в багажник чёрного «Мерседеса».

– Теперь салон, – объявил Антон. – Нужно что-то сделать с твоими волосами.

– А что с ними не так? – Настя непроизвольно коснулась своих длинных русых волос, которыми всегда гордилась.

– Всё. Сейчас исправим.

В салоне красоты на Патриарших её встретил целый консилиум: стилист, колорист, мастер по макияжу. Антон что-то объяснял стилисту, показывая фотографии в телефоне.

– Понял, – кивнул стилист. – Сделаем как у Роузи Хантингтон-Уайтли. Холодный блонд, каре до плеч.

– Но я не хочу стричься... – Настя попыталась возразить.

– Доверьтесь профессионалам, дорогая, – стилист уже расчёсывал её волосы.

Громов уехал, оставив её наедине с этими людьми. Четыре часа спустя из зеркала на Настю смотрела незнакомка. Платиновая блондинка с идеальным макияжем и модной стрижкой. Да, красивая, но холодная и чужая.

– Вот теперь другое дело, – удовлетворённо кивнул Антон. – Теперь ты похожа на мою девушку.

Настя хотела поинтересоваться, на какую конкретно из его предыдущих девушек, но лишь робко отвела глаза. Она была так влюблена в Антона, что готова была на многое, скорее на всё.

Вечером того же дня состоялось первое светское мероприятие – презентация нового аромата в ЦУМе. Настя в чёрном платье от Valentino чувствовала себя наряженной куколкой.

– Детка, повернись. Левее. Камеры снимают, – шептал Антон, обнимая её за талию. – И улыбайся. Не так широко! Загадочнее.

Вспышки фотоаппаратов ослепляли. Журналисты выкрикивали вопросы:

– Антон, это ваша новая подруга? – Как её зовут? – Правда, что вы встречаетесь?

Антон улыбался своей фирменной улыбкой чемпиона:

– Это Анастасия. Мы вместе.

Больше он ничего не сказал. Настю он просил молчать.

В квартиру вернулись за полночь. Девушка сбросила туфли на шпильках, ноги гудели от непривычки.

– Нужно записать тебя на фитнес, – сказал Антон, разглядывая её. – И к диетологу.

– Но вешу пятьдесят два килограмма...

– При твоём росте должно быть сорок восемь максимум. И подтяни пресс. Завтра начнёшь заниматься с моим тренером.

Так начались её дни в золотой клетке. Подъём в семь утра, пробежка с персональным тренером, потом завтрак, разработанный диетологом, дальше массаж и косметолог. В обед салат и куриная грудка, а вечером выход в свет: премьеры, презентации, благотворительные вечера, встречи…

– Почему ты молчишь? – спросила однажды жена известного продюсера, с которой Настю усадили за один столик.

– Я... просто слушаю, – ответила Настя.

– Правильно делаешь, – усмехнулась женщина. – Мужчины не любят умных. Особенно спортсмены.

Антон контролировал каждый её шаг. Телефон проверял ежедневно:

– Зачем ты лайкнула фото этого придурка? – он ткнул в экран, где был безобидный пейзаж однокурсника.

– Это просто Миша с филфака. Красивое фото...

– Удали. И его из друзей удали. Нечего с бывшими общаться.

– Но мы не встречались...

– Неважно. Удали.

Соцсеть Насти превратилась в глянцевую картинку. Фото с яхт из Монако, снимки из частных самолётов во время перелётов на бои, бесконечные улыбки и вечерние платья.

Подписчиков стало в тысячу раз больше. Комментарии сыпались десятками:

«Везучая!» «Какая красивая пара!» «Мечтаю о такой жизни!» «Настя, ты принцесса!»

Если бы они знали цену этой сказки.

– Не смей обсуждать нашу личную жизнь с подругами, – предупредил Антон после того, как подслушал её разговор с Леной из Морозовска.

– Но она моя лучшая подруга...

– Была. Теперь у тебя другой круг общения.

Новый круг состоял из жён и подруг спортсменов, бизнесменов, чиновников. Женщин с пустыми глазами и разговорами о шопинге, диетах и пластической хирургии.

– Тебе бы сделать губы? – сказала жена боксёра из команды Антона. – У меня отличный доктор.

– Я не думала...

– Зря. Антон любит пышные губы. Все его бывшие делали.

Бывшие. О них Настя старалась не думать. Но их тени преследовали повсюду – в косых взглядах на вечеринках, в перешёптываниях за спиной, в старых фото, которые иногда всплывали в сети.

– Ты же знаешь Алису? – как-то спросила жена промоутера. – Предыдущую девушку Антона?

– Нет...

– Блондинка, модель. Он с ней два года встречался. Потом бросил за неделю до свадьбы. Говорят, нашёл сообщения от её бывшего.

Настя промолчала. Что тут скажешь?

Близость с Антоном стала механическим ритуалом. Он приходил поздно после тренировок, молча раздевался, брал её грубо, по-хозяйски. Удовлетворял потребность, как голод или жажду.

– Я устала, – попробовала отказать однажды Настя.

– Отчего устала? – усмехнулся Антон. – От шопинга и салонов? Не смеши меня.

И снова взял, не обращая внимания на её слёзы.

Одиночество накрывало волнами. В огромной квартире площадью триста квадратных метров было так тесно, что хотелось кричать. Настя пробовала читать, Антон был против:

– Зачем тебе эта макулатура? Лучше журналы мод полистай, посмотри, как красивые женщины одеваются.

Мама звонила редко, Антон не одобрял долгие разговоры с родственниками.

– Настенька, ты как? – мамин голос звучал обеспокоенно.

– Всё хорошо, мам. Живу как в сказке.

– А учёба? Ты восстановишься?

– Потом, мам. Потом обязательно.

Но «потом» отодвигалось всё дальше. Настя смотрела на себя в зеркало и не узнавала. Идеальный макияж, дорогая одежда, пустые глаза. Кукла. Красивое приложение к чемпиону.

Однажды на светском рауте к ней подошла пожилая дама – жена известного тренера:

– Деточка, можно вопрос?

– Конечно.

– Ты счастлива?

Настя замерла. Счастлива? Когда в последний раз она чувствовала себя счастливой?

– Я... у меня есть всё...

– Это не ответ, милая, – дама печально улыбнулась. – Я тоже когда-то была молодой и красивой. И тоже думала, что дорогие подарки – это любовь. Спохватилась только к пятидесяти. Не повтори моих ошибок.

Дама ушла, оставив Настю наедине с мыслями. В тот вечер она долго не могла уснуть. Лежала в огромной кровати, слушала дыхание Антона, смотрела на огни ночной Москвы.

Золотая клетка. Красивая, удобная, надёжная. Только вот дверь заперта, а ключ выброшен. И понимаешь это слишком поздно – когда крылья уже подрезаны.

На тумбочке вибрировал телефон – сообщение от Лены из Морозовска: «Привет! Скучаю! Когда приедешь в гости?»

Настя не ответила. Что сказать? Что она пленница в собственной жизни, променяла свободу на иллюзию счастья?

За окном светало. Скоро подъём, пробежка, фитнес, салон. Бесконечный день рождения сурка в золотой клетке. И только маленькая тайна, живущая под сердцем, давала надежду на перемены. Две полоски на тесте, спрятанном в дальнем ящике, обещали новую жизнь.

Настя положила руку на живот. Может быть, ребёнок изменит всё? Может быть, Антон станет таким, каким был в начале их знакомства? Это же один и тот же человек, как мог так сильно измениться?

Утро принесло привычную суету. Тренер, визажист. Антон уехал на сборы готовиться к важному бою. Настя осталась в огромной квартире один на один со своими страхами и несбыточными надеждами.

Глава 2. Разбитые мечты

Две недели она хранила свою тайну. Каждое утро, просыпаясь в огромной постели, первым делом прислушивалась к себе – не началась ли тошнота? Пока организм молчал, словно тоже боялся выдать секрет раньше времени.

Антон уехал на сборы в Кисловодск – готовился к бою с американцем Хендерсоном, который должен был состояться через три месяца. Без него квартира казалась ещё более чужой и холодной. Настя бродила по комнатам, трогала дорогие вещи, смотрела на фотографии в серебряных рамках – везде Антон: с кубками, со знаменитостями, с тренером. Ни одной их совместной фотографии.

В день, когда она решилась сделать УЗИ, Москву заливал февральский дождь. Настя выбрала клинику подальше от центра – боялась встретить знакомых из окружения Антона. В регистратуре пахло свежими лилиями – попытка администрации создать уют в стерильных стенах.

– Фамилия? – спросила регистраторша, не поднимая глаз от монитора.

– Петрова, и я не по страховке… – Назваться настоящей фамилией значило рисковать – вдруг информация дойдёт до Антона раньше времени. Поэтому Настя придумала другую и сунула в окно регистратуры крупную купюру.

Врач – женщина лет пятидесяти с усталыми добрыми глазами – внимательно изучала монитор аппарата УЗИ. На экране мерцало нечто крошечное, пульсирующее.

– Поздравляю, – улыбнулась она. – Восемь недель. Сердцебиение отличное, развитие соответствует сроку. Первая беременность?

– Да, – Настя не могла оторвать взгляд от экрана. Там внутри неё, билось крошечное сердечко. Её ребёнок. Их ребёнок.

– Будете наблюдаться у нас?

– Я... я ещё не решила.

Врач внимательно посмотрела на неё поверх очков:

– Милая, я понимаю, что первая беременность – это стресс. Но вам нужно встать на учёт, начать принимать витамины. Отец ребёнка в курсе?

– Пока нет. Он... в отъезде.

– Понятно, – врач что-то записала в карточке. – Возьмите направления на анализы. И вот, – она протянула Насте распечатку с УЗИ, – первая фотография вашего малыша.

Настя вышла из клиники, прижимая к груди снимок. Дождь прекратился, сквозь тучи пробивалось бледное солнце. Мир казался другим – наполненным новым смыслом. У метро она купила детский журнал, просто чтобы полистать, посмотреть на крошечные одёжки, игрушки.

Три дня она репетировала разговор с Антоном. Представляла его реакцию – удивление, потом радость, объятия. Они же вместе уже год, он постоянно говорит о ней как о своей девушке. Конечно, он обрадуется. Может быть, даже сделает предложение.

Антон вернулся в четверг вечером. Настя услышала, как хлопнула входная дверь, как он бросил спортивную сумку в прихожей. Сердце заколотилось.

– Настя! Где ты? – его голос звучал раздражённо.

– В гостиной.

– Чёрт, как же достали эти сборы, – он плюхнулся на диван. – Тренер совсем озверел. Гоняет как проклятый. Принеси виски.

Настя принесла бутылку Macallan и хрустальный стакан. Руки слегка дрожали.

– Что с тобой? – Антон прищурился. – Бледная какая-то.

– Антон, мне нужно тебе кое-что сказать.

– Потом. Сначала я поем. Велела готовить?

– Да, Марина приготовила стейк, как ты любишь.

За ужином Антон рассказывал о тренировках, о спарринг-партнёрах, о стратегии на предстоящий бой. Настя кивала, почти не слушая. Снимок УЗИ жёг карман платья.

– Кстати, – Антон отодвинул пустую тарелку, – через месяц едем в Дубай. У шейха день рождения - пригласил. Купи себе что-нибудь приличное.

– Антон, я правда должна тебе сказать...

– Господи, Настя, дай поесть спокойно! Что там у тебя?

Она достала снимок, положила перед ним на стол. Антон взял листок, повертел в руках.

Его лицо менялось – от недоумения к пониманию, от понимания к ярости.

– Что это за хрень? – голос звучал опасно тихо.

– Я беременна. Восемь недель. Узнала на днях...

Тишина.

Антон смотрел на снимок, потом резко встал, отбросив стул.

– Ты что, совсем офигела? – заорал он. – Какой нафиг ребёнок?

Настя инстинктивно отшатнулась, прижав ладони к животу. Антон заметил этот жест, и его глаза сузились.

– Но... мы же вместе уже год... я думала...

– Думала? – он навис над ней, массивный, угрожающий. – О чём ты думала своей куриной башкой? Мне двадцать восемь! У меня контракт кучу боёв! Решающий поединок через три месяца!

Схватил бутылку виски, налил полный стакан, выпил залпом.

– Передо мной весь мир открыт, а ты хочешь привязать меня к юбке сопливым спиногрызом?

– Это наш ребёнок, – прошептала Настя, чувствуя, как слёзы заливают глаза.

– Наш? – Антон расхохотался, и этот смех был страшнее крика. – Наш? Да я тебя с улицы подобрал! Из задрипанного Морозовска вытащил!

Он обвёл рукой комнату:

– Посмотри вокруг! Видишь эту квартиру, обстановку, твои шмотки в шкафу? Всё это – моё! Купленное на мои деньги! Деньги, которые я зарабатываю, рискуя здоровьем на ринге!

– Я не просила...

– Не просила? – Антон схватил её за плечи, встряхнул. – А кто строил мне глазки? Кто прибежал в Москву по первому зову? Думала, окольцуешь чемпиона?

Он оттолкнул её, и Настя упала обратно на стул.

– Одел, обул, в люди вывел! А ты что? Решила залететь и посадить меня на цепь? Думала, рожу – и всё, готовый муж и папаша?

– Я не специально... Так получилось...

– Получилось? – Антон грохнул кулаком по столу. – Ничего не случается просто так! Ты же пила таблетки!

– Я... я пропустила всего один раз. Когда ты уезжал в Америку, расстроилась, что без меня, замоталась и, видимо, забыла.

– Забыла! – он снова налил виски. – Тупая дура! Знаешь, сколько женщин вокруг меня вьётся?

Антон достал телефон, начал листать фотографии:

– Смотри! Алиса – модель, снималась для Vogue. Карина – актриса, в сериалах играет. Мила – дочь депутата. Все мечтают залететь от чемпиона! И только ты, дура, это сделала!

Настя закрыла лицо руками. Слёзы текли сквозь пальцы.

– Хватит реветь, – Антон говорил уже спокойнее, деловито. – Завтра едешь в клинику. Я всё организую. Лучшие врачи, отдельная палата. Профессор Королёв – он всем нашим девочкам делает. Быстро, чисто, без последствий. Через два дня будешь как новенькая.

– Нет, – Настя подняла голову.

– Что значит «нет»?

– Я не буду делать аборт.

Антон замер с бокалом в руке. Потом медленно поставил его на стол.

– Повтори.

– Я не буду убивать своего ребёнка.

– Своего? – он недобро усмехнулся. – То есть ты не уверена, что он мой?

Настя вскочила:

– Как ты можешь? Ты у меня единственный мужчина!

– А я откуда знаю? Может, пока я на сборах, ты тут развлекаешься?

– Антон!

– Заткнись, – он поднял руку. – И слушай внимательно: либо избавляешься от этого, – он ткнул пальцем в её живот, – либо катишься обратно в свою дыру. Выбирай.

– Но как же... мы же... а как же любовь?

Антон рассмеялся:

– Любовь? Детка, ты посмотри на себя. Ты – красивое дополнение ко мне. Я вытащил тебя из грязи, сделал из провинциальной замухрышки куклу. Но кукла остаётся куклой. И когда она ломается, её выбрасывают.

Каждое слово било пощёчиной. Настя смотрела на него – красивого, сильного, чужого. Год жизни – год иллюзий. И вот она, правда.

– Я сказал, выбирай! – рявкнул Антон.

Настя медленно встала. Ноги дрожали, но спина была прямой.

– Я... выбираю ребёнка.

Лицо Антона исказилось. Он сделал шаг к ней, и Настя невольно отступила.

– Вали. У тебя час на сборы.

– Антон, пожалуйста...

– ЧАС! – бешено гаркнул. – И смотри, гадина, ни копейки от меня не получишь. Никаких алиментов, ничего. Поняла? Только попробуй сунуться к журналистам или в суд. ОЧЕНЬ пожалеешь.

Схватил её за руку, больно сжал:

– Официально мы не расписаны, ребёнок не будет признан. Попробуешь качать права – размажу по стенке. У меня адвокаты лучшие. Докажут, что ты проститутка, которая хотела срубить бабла. Ясно?

– Ясно, – прошептала Настя.

– В чём пришла, в том и вали!

Оттолкнул её и вышел из кухни. Через секунду раздался звон – швырнул стакан в стену.

Настя подняла смятый снимок УЗИ, спрятала в карман и пошла собираться. Открыла шкаф: кутюрные платья висели ровными рядами. Красивые наряды для красивой куклы.

Настя откопала в недрах старый чемоданчик, джинсы, футболка, бельё, завалявшийся студенческий билет, зарядка от телефона и три тысячи рублей наличными – чаевые для визажиста на завтра.

Тихо прошла к выходу, оглядела ещё раз красивую декорацию фальшивой любви и вышла, аккуратно прикрыв дверь. Внизу швейцар кивнул, открывая дверь. Снежинки падали на плечи и таяли на ресницах. Позади остался мир роскоши и лжи. Впереди ждала неизвестность, и она пошла ей навстречу.

Глава 3. Домой

Поезд медленно набирал ход, оставляя позади огни столицы. Настя сидела у окна, стекло холодило щёку, за окном мелькали подмосковные пейзажи, постепенно сменяясь темнотой.

На верхней полке храпел пожилой мужчина в растянутом свитере. Напротив устроилась женщина с маленьким сыном – мальчик лет пяти с любопытством разглядывал Настю.

– Тётя, а почему вы плачете? – спросил он громким шёпотом.

– Тише, Ванечка, – одёрнула его мать. – Не приставай к людям.

Настя вытерла щёки – не заметила, как потекли слёзы.

– Всё хорошо, малыш. Просто еду домой.

– А дома всё будет хорошо?

– Дома... всегда хорошо.

Проводница принесла чай в гранёных стаканах с подстаканниками – такие же были в её детстве, когда они с мамой ездили к бабушке в деревню. Настя грела замёрзшие пальцы о горячее стекло, вдыхала запах крепкого чая.

В кармане вибрировал телефон. Десять пропущенных от Антона. Настя выключила звук. Потом, подумав, выключила телефон совсем.

Ночь тянулась бесконечно. За окном проносились тёмные леса, редкие огоньки маленьких поселений, заснеженные поля. Настя не спала, слушая стук колёс. Думала, представляла, подбирала слова, чтобы рассказать маме…

Рассвет застал в этих мыслях.

– Следующая станция – Морозовск, – объявила проводница. – Стоянка две минуты.

Настя быстро достала чемоданчик с верхней полки. Женщина с мальчиком тоже собирались.

– И вы в Морозовск? – спросила она участливо.

Настя кивнула.

– Оно и правильно. Я вот тоже... к маме еду. Муж бросил, остались вдвоём с Ванечкой. В Москве не потянула – дорого, а дома как-нибудь устроимся.

Низкое здание вокзала не менялось с её детства – те же облупленные стены, та же вывеска с отвалившейся буквой «О». Маршрутка до центра города тряслась по разбитой дороге. Водитель дядя Коля, муж маминой подруги, узнал Настю, удивлённо вскинул брови:

– Настёна? Ты ли это? А мы думали, ты в Москве теперь навсегда. С боксёром этим... как его… Громовым!

– Я в гости приехала, – перебила Настя.

– А-а, понятно. То-то мать обрадуется, часто говорит о тебе!

Родная улица. Хрущёвки, детская площадка с ушедшими в землю, покосившимися качелями, потёртая лавочка у подъезда, где летом собираются бабушки.

Даже сейчас, несмотря на мороз, там сидела соседка тётя Люба – главная сплетница дома. Увидев Настю с чемоданом, она вскочила:

– Батюшки! Настька! Ты чего это? Из Москвы выгнали? А мы думали...

Настя прошла мимо, не отвечая. Сердце колотилось. Третий этаж, родная дверь, Настя достала ключи – хорошо, что взяла с собой и не потеряла в суете новой жизни.

– Мам?

Тишина. Настя прошла на кухню – пусто. В комнате тоже никого. Всё такое знакомое: фикус в углу, выпуклый телевизор допотопной модели, диванчик. Ничего не изменилось, разве что фикус подрос.

Слёзы потекли сами собой. Настя уткнулась в подушку и разрыдалась, выпуская обиду, боль и разочарование. И самое страшное - страх перед будущим.

Ключ повернулся в замке. Настя вскочила, вытерла лицо.

– Настя? – мамин тревожный голос. – Доченька?

В зимнем пальто и с пакетом продуктов мама застыла в дверях.

– Мама...

– Господи, Настенька! – мама бросила ношу, кинулась обнимать. – Что случилось? Почему не предупредила?

И Настя снова заплакала, уткнувшись маме в плечо. Ощущение “дома” накрыло с головой. Тут тепло, безопасно и всегда ждут. Никогда не выгонят.

– Всё, всё, родная. Я здесь. Всё хорошо будет.

Крепкий чай с мятой, печенье «Юбилейное» и варенье из чёрной смородины. Очень вредно для фигуры, но сейчас казалось, что это еда богов!

Мама смотрела внимательно, ласково в ожидании рассказа.

– Мам, я... я беременна, - не стала томить Настя.

Тишина. Только часы тикают на стене.

– От Антона? Он знает?

– Знает. Он... Мам, он выгнал меня. настоял на аборте, а я не смогла.

Мама закрыла глаза, помолчала. Потом встала, подошла к Насте, обняла:

– Правильно сделала, доченька, ребёнок – это святое. А Антон… Бог ему судья, не судьба, значит.

– Мам, но как же... Что люди скажут?

– А плевать на людей, – женщина села напротив, взяла ладони дочки в свои. – Ты моя дочь, будет внук или внучка. Семья.

– Но у нас совсем нет денег.

– Зато есть руки и голова. Восстановись в университете, а с ребёнком я помогу. Не мы первые, не мы последние без папок рожаем. Даст бог, сдюжим.

А дальше слова полились нескончаемым потоком. Настя рассказала про Москву, Антона, золотую клетку, а мама слушала, вытирая слёзы украдкой.

– Эх, дочка, а я-то радовалась – думала,ты в сытости и тепле. На фотографиях вон красивая какая, нарядная, кто ж знал, что за этим стоит...

– Прости, мам, я дура.

– Не дура. Молодая просто. Поверила. Бывает. Главное – вовремя опомнилась.

Спать легли вместе, в мамину комнату.

– Мам, а что соседи скажут? Тётя Люба уже видела...

– Ой, пусть языками треплют. У самой-то дочка в тридцать лет не замужем сидит. Зависть это всё. Не бери близко к сердцу, тебе теперь не о себе думать надо.

Утром проснулись от звонка в дверь. Настя выглянула в глазок – тётя Люба.

– Галина Петровна! Я знаю, вы дома! Открывайте, поговорить надо!

Мама вздохнула, пошла открывать.

– Чего тебе, Люба?

– Да вот... Настю видела вчера. С чемоданом. Неужто совсем вернулась? А как же Москва? Боксёр этот?

– Настя в гости приехала. А что?

– В гости? – тётя Люба присматривалась. – С чемоданом-то? Да ещё заплаканная вся?

– Люб, слушай, у тебя своих дел совсем нет?

– Да я ж не со зла! Переживаю! Девочка хорошая, а тут... Неужто бросил?

Мама устала:

– Иди уже домой, Люба. Займись чем-нибудь полезным, нечего сплетни собирать.

И захлопнула дверь. Настя стояла в коридоре, кусая губы.

– Вот и началось.

– Ничего, – мама обняла её. – Пересудят и успокоятся, а жизнь дальше пойдёт.

***

Через день Настя пошла в университет. Деканат встретил прохладно. Декан – Виктор Семёнович, сухой мужчина в очках – смотрел поверх стола:

– Петрова? Вы же отчислились год назад.

– Я хочу восстановиться.

– Восстановиться... – он полистал документы. – Академической задолженности у вас нет. Но придётся начинать с потерей курса. И без стипендии.

– Я согласна.

Декан внимательно посмотрел на неё:

– Ладно. Пишите заявление. С понедельника можете начинать. Группа ФЛ-205.

Настя вышла из деканата. По коридору шли студенты, в числе которых она сама недавно была. Только их беззаботность теперь ощущалась чуждой.

В буфете встретила бывшую одногруппницу – Катю:

– Настя? Ты? Мы думали, ты в Москве теперь королевой живёшь!

– Вернулась.

– А как же твой боксёр?

– Расстались.

Катя смотрела с любопытством:

– Слушай, а правда, что он тебе квартиру купил? И машину?

– Неправда.

– А Ленка говорила…

– Да, отстань от меня!

Домой шла через парк. Тот самый, где они с Антоном гуляли в его первый приезд. Скамейка, на которой он признался в любви. Аллея, где фотографировались.

Как человек мог так сильно измениться? Куда делись его чувства, куда делась нежность, ласка и забота? Это ведь точно было, с другим бы она не уехала.

Дома мама готовила ужин. Пахло котлетами и жареной картошкой.

– Как в университете?

– Восстановили. С понедельника начинаю.

– Вот и славно. А я с Ниной Васильевной поговорила, она в женской консультации работает, сказала, можешь встать на учёт. Врач там хорошая, молодая.

Дальше прикидывали, на что жить, мама работала медсестрой в больнице, зарплата маленькая, но стабильная. Настя, как до отъезда, вернётся в репетиторство. У неё хорошо получалось.

– Не волнуйся, доченька, – повторяла мама. – Ребёночек - счастье, а на счастье заработаем.

Ночью Настя смотрела в потолок, поглаживая рукой живот, где росла новая жизнь.

– Прости, малыш, – шептала она. – Прости, что у тебя не будет папы. Но я обещаю, что у тебя будут самые лучшие мама и бабушка. Мы будем тебя очень любить.

Глава 4. Маленькое чудо

Июль в Морозовске всегда был жарким. Солнце безжалостно палило, плавя асфальт и превращая город в раскалённую сковородку. Настя стояла у открытого окна, подставив лицо еле ощутимому дуновению. Живот, огромный на девятом месяце, тянул к земле, спина ныла, ноги отекали. Положила руку, почувствовав движение, малышу тоже было жарко.

– Терпи, немного осталось, скоро увидимся, – прошептала Настя.

Весна и начало лета прошли как в тумане. Учёба в университете давалась тяжело – токсикоз не отпускал до пятого месяца, Настя часто бегала с лекций в туалет, засыпала над учебниками, ловила косые взгляды однокурсников, но упрямо продолжала учиться.

Репетиторством заработать получилось немного, особенно, когда вырос живот, кто доверит детей девушке с подмоченной репутацией? Выручила университетская библиотека, там требовался помощник на полставки. Настю взяли, и она была благодарна за этот шанс.

Мама работала в две смены, чтобы прокормить их. Приходила поздно, усталая, но всегда находила силы спросить:

– Как ты, доченька? Как наш малыш?

– Всё хорошо, мам. Шевелится, растёт.

– Дай-ка пощупаю, – мама прикладывала руку к животу внучки или внука. – Ишь, какой шустрый! Как Паганини ножками играет!

Соседи постепенно привыкли к виду беременной Насти. Кто-то воротил нос, кто-то, наоборот, стал более приветливым. А вот тётя Люба не унималась:

– Гордость-то у тебя где? – цедила она, встречая Настю у подъезда. – В подоле принесла! А мы-то думали, замуж возьмёт. Дура ты, Настька. Таких, как ты, в Москве пруд пруди. Поиграл и бросил.

Настя молчала. Что отвечать? Что она верила в любовь? Думала, будто она особенная?

А девятого июля ночью Настя проснулась от странного ощущения. Внизу живота потянуло. Она включила свет, посмотрела на простыню – воды отошли.

– Мама! – позвала она. – Мамочка, пора!

Мама вскочила, мгновенно проснувшись:

– Началось? Схватки есть?

– Пока нет.

– Так, не паникуем. Одеваемся, берём сумку и в роддом. Я скорую вызову.

Скорая приехала быстро. Пожилой фельдшер с добрыми глазами помог Насте спуститься по лестнице:

– Первые роды? Ничего, красавица, все мы через это проходим. Вон, моя жена троих родила – и ничего, живет здравствует!

В приёмном дежурила молодая акушерка Светлана. Она осмотрела Настю, улыбнулась:

– Шейка матки раскрыта на три пальца. Начинается самое интересное. Пойдёмте, оформим вас.

Мама осталась в коридоре, а Настю увезли в родзал. Время растянулось, Настя стонала, кусала губы, хваталась за поручни кровати.

– Терпи, милая, терпи, – приговаривала немолодая акушерка, присоединившаяся к Светлане. Настя тужилась изо всех сил. Пот заливал глаза, в ушах шумело. Комната плыла, превращаясь в размытое пятно.

Ещё одно усилие, ещё, и... боль резко отступила. Настя услышала тонкий крик – пронзительный, требовательный, прекрасный. Крик новой жизни.

– Девочка! – акушерка держала в руках ребенка. – Здоровенькая! Смотри, мамаша, какую красотку родила!

Крошечную малышку положили Насте на грудь. Она смотрела на сморщенное, покрасневшее личико, на пушок тёмных волос, и мир наполнился светом.

– Здравствуй, милая, – прошептала Настя, целуя морщинистый лобик. – Ты моё солнышко. Моя радость. Моя Анечка.

– Крепкая девица, – одобрительно заметила акушерка. – Три килограмма пятьсот. И громкая. Будет папке нервы мотать, когда объявится.

– Он не объявится, – Настя не могла оторвать взгляд от дочери.

– Это ты сейчас так думаешь. А там... жизнь длинная. Всякое бывает.

***

Первые месяцы после рождения Анечки были кошмаром. Малышка плакала ночами, Настя не высыпалась, учёба отошла на второй план. Крошечная квартирка наполнилась пелёнками, распашонками, погремушками. Запах детского масла и присыпки стал привычным.

В три часа ночи, укачивая плачущую дочь, Настя иногда думала об Антоне. Знает ли он, что у него родилась дочь? Думает ли иногда о Насте? Но эти мысли быстро улетучивались. Было не до них.

Мама помогала как могла: приходила с работы и сразу брала Анечку:

– Иди поспи, дочка. Я погуляю с внучкой.

– Мам, ты же с ночного...

– Ничего, ты совсем измоталась.

Но каждая улыбка дочери стоила всех мучений. Первый раз, когда Анечка узнала маму и заулыбалась, Настя расплакалась от счастья. Первое агуканье, попытка перевернуться, первый зубик – всё это были маленькие чудеса, которыми мир вознаграждал её за бессонные ночи.

– Она вся в твою бабушку, – говорила мама, качая внучку. – Такая же красавица была. И глаза, и ямочки на щеках. Прямо копия.

Настя смотрела на дочь и видела... Антона. Его глаза, упрямый подбородок, высокий лоб. Видела и молчала.

К осени Настя вернулась в университет. Приходилось совмещать учёбу и материнство. Писала курсовые, пока Анечка спала, готовилась к экзаменам с дочкой на руках.

И иногда, когда совсем выбивалась из сил, представляла, как Антон узнаёт про дочь, приезжает, видит её. Поражается красоте Анечки, просит прощения - не у Насти, а у своей дочки. Глупые мечты.

Когда дочке исполнился год, устроили маленький праздник. Мама принесла торт, подруга Лена привезла игрушки, соседка зашла на огонёк…

Пили чай и смотрели, как Анечка ползает по коврику и играет с воздушными шариками. Настя думала – вот оно, счастье.

– За Анечку! – мама подняла бокал с лимонадом. – За нашу радость!

– За Анечку! – подхватили все.

А малышка улыбалась во все свои восемь зубиков и хлопала в ладоши. Она смеялась, и весь мир смеялся вместе с ней. Маленькое чудо, подаренное Насте судьбой. Чудо, ради которого стоило пройти через всё.

Глава 5. Падение чемпиона

Настя привыкла к своей новой жизни – дом, университет, Анечка. Каждый день повторял предыдущий: утренние сборы, занятия, библиотека, прогулка с дочкой, вечернее купание, сказка на ночь. Простое, ясное существование, в котором не было места воспоминаниям о красивой сказке, закончившейся такой болью.

О своей прежней московской жизни Настя старалась не думать. Удалила все фотографии с Антоном, заблокировала его номер, перестала следить за новостями из мира бокса. Прошлое, которое лучше забыть. Нооно напомнило о себе самым неожиданным образом.

Однажды в университетской столовой Настя услышала обрывок разговора:

– Слышал? Антон Громов в коме! Авария на Кутузовском!

Сердце ёкнуло, ладони мгновенно вспотели. Настя почувствовала, как к горлу подступает тошнота. Поставила поднос с едой и поспешила к выходу.

– Эй, Петрова! – окликнула её кассирша. – А платить кто будет?

Но Настя уже не слышала. Оказавшись на улице, жадно хапнула холодный весенний воздух. В висках стучало, перед глазами мелькали цветные пятна.

«Антон в коме? Авария? Что случилось?»

Раздражённо мотнув головой, Настя заставила себя успокоиться.

«Тебя это не касается. Он тебе никто. И ты должна забыть о нём».

Но руки сами потянулись к телефону. Интернет выдал сотни результатов:

«Антон Громов попал в аварию» «Чемпион России по боксу в реанимации» «Карьера Громова под угрозой» «Врачи борются за жизнь боксёра» «В момент столкновения Громов находился в состоянии алкогольного опьянения...»

Настя выключила телефон. Грудь сковало холодом. Антон, её Антон, который казался неуязвимым и сильным... сейчас лежит в больнице, балансируя между жизнью и смертью.

Почему её это так волнует? Сердце сжимается от боли, а в глазах стоят слёзы? Он выбросил её из своей жизни, как надоевшую игрушку., отказался от собственного ребёнка. Она же должна ненавидеть его!.. Но девушка не могла.

Где-то глубоко внутри, под слоями обид и разочарований, теплилось что-то... что-то похожее на сострадание. Или даже больше.

В тот вечер Настя долго ворочалась в постели, мысленно представляя Антона в больничной палате, обвешанного трубками и датчиками. Встала, подошла к кроватке Анечки. Малышка спала, тихонько посапывая. В полумраке Настя разглядела знакомые черты: упрямый подбородок Антона, его высокий лоб, его длинные ресницы.

«Господи, за что мне это? Почему я не могу просто забыть его?»

Утром к ним заглянула Лена – спешила на занятия, но решила забежать на пять минут. Настя только что покормила Анечку и возилась с посудой.

– Привет! – Лена поцеловала подругу в щёку. – Как вы тут?

– Нормально, – Настя улыбнулась. – Анечка вчера новое слово сказала – «баба». Теперь мама ходит счастливая.

– Умничка какая! – Лена наклонилась к малышке, поиграла с ней пальчиками. – Ой, я тебе новость принесла! Ты слышала про своего бывшего?

Настя замерла:

– Какого... бывшего?

– Ну, этого... Громова! Он же в аварию попал! Представляешь, пьяный гонял по Кутузовскому. Врезался в столб. Говорят, позвоночник повреждён. Может остаться инвалидом.

Настя сжала губы:

– Не хочу об этом говорить.

– Да ладно тебе! – Лена подмигнула. – Я не злорадствую, конечно, но... это же карма! Он тебя бросил беременную, а теперь сам в такой ситуации. Олеся говорит, что его девушка новая бросила – только узнала про инвалидность, сразу исчезла.

– Лен, правда, не надо, – в голосе Насти появились стальные нотки.

– Ладно-ладно, молчу! – Лена подняла руки. – Я пойду, а то на пару опоздаю. Вечером забегу, ладно?

После ухода подруги Настя снова полезла в интернет. Новостей было много, но все они сообщали одно и то же: состояние Громова стабилизировалось, но врачи не дают оптимистичных прогнозов. Повреждение позвоночника серьёзное, нужна сложная операция и длительная реабилитация. О возвращении в спорт речи быть не может.

Через неделю пресса переключилась на новые сенсации. СМИ забыли о боксёре так же быстро, как забывают о вчерашних новостях. Лишь иногда Настя находила скупые заметки: «Громов проходит реабилитацию», «Прогнозы неутешительные».

***

Жизнь шла своим чередом. Анечке исполнилось полтора года – маленькая болтушка, умница, всеобщая любимица. Настя защитила курсовую, нашла работу с удобным графиком в местном книжном магазине, да и мама продолжала помогать.

А потом, в один холодный апрельский день, когда Настя выходила из университета, она увидела его.

Антон сидел в инвалидном кресле возле главного входа. Коляску толкал здоровенный парень в чёрной футболке. Антон похудел, уже не представлял собой гору мышц, не лучился здоровьем, в нём не было той неуловимой силы и ловкости, которые раньше читались, даже когда он не двигался.

Настя остановилась как вкопанная. Сердце заколотилось так, что стало трудно дышать. Хотелось развернуться и убежать, но ноги не слушались.

Их взгляды встретились, он дёрнулся, было встать, но… просто выпрямился в кресле.

Расправил по-прежнему широкие плечи и сложил руки на коленях.

– Настя! Настя, подожди! – окликнул он.

Она, наконец, обрела контроль над телом. Повернулась и быстро пошла прочь, почти побежала, не разбирая дороги.

– Настя! Постой! Нам нужно поговорить!

Она бежала не оглядываясь. За спиной слышались голоса – Антон что-то кричал, его помощник отвечал. Настя же завернула за угол, прислонилась к стене, пытаясь отдышаться.

«Господи, зачем он приехал? Что ему нужно?»

Домой она возвращалась окольными путями, постоянно оглядываясь. Не хватало только столкнуться с Антоном у подъезда.

Вечером позвонила Лена:

– Насть, ты в курсе? Твой бывший в городе!

– В курсе, – голос Насти звучал устало. – Видела его сегодня.

– И что? Говорила с ним?

– Нет. Ушла.

– Правильно! Нечего с ним разговаривать после всего! Вот только...

– Что?

– Он ведь, наверное, из-за Анечки приехал?

Настя похолодела:

– Не смей никому говорить про Анечку! Слышишь? Никому!

– Да я и не собиралась! – обиделась Лена. – Просто предупреждаю. Будь осторожна.

Следующие дни превратились в кошмар. Антон преследовал её. Ждал у университета, приезжал к библиотеке, у книжного магазина. Настя меняла маршруты, пряталась, выходила через запасные выходы, но всё равно сталкивалась. Городок слишком маленький.

– Поговори со мной. Пожалуйста, - он как-то преградил ей дорогу.

– Нам не о чем говорить.

– Я хочу увидеть... ребёнка.

– Нет.

– Настя, я имею право...

– Ты отказался от этого права два года назад.

Антон поморщился, словно у него заболели все зубы сразу.

– Я был другим человеком тогда. Я не понимал много…

– А сейчас понял? – Настя горько усмехнулась. – Когда карьера рухнула? Остался один? Понял, что никому не нужен?

– Всё, что ты скажешь – заслужил, – он опустил голову. Но ты же родила?.

Девушка отвернулась. Глаза Антона заблестели.

– Дочь ведь? Я узнал.

– Не твоё дело.

– Настя, пожалуйста...

– Забудь о нас. Уезжай и, пожалуйста, появляйся больше.

Но Антон был упрям. Настя узнала, что отец её дочери снял квартиру неподалёку от университета. Не хоромы в элитном ЖК, как можно было ожидать, ещё одну золотую клетку, а маленькую двушку в хрущёвке. Немыслимо представить, что человек, живший в пентхаусе «Москва-Сити», теперь ютится в обычной квартирке с облезлыми обоями и порванным линолеумом.

– Зачем он здесь? – спрашивала мама за ужином. – Чего добивается?

– Говорит, что хочет видеть Анечку.

– Совести у него нет, – мама покачала головой.

– Мам, он... он калека теперь. Врачи говорят, шансы на полное восстановление минимальны.

– И что? Жалеть его теперь? После того как он выбросил на улицу тебя беременную? Да будь моя воля, я бы его...

– Мам, не надо, – Настя погладила мать по руке. – Не надо желать ему зла. Он уже наказан больше, чем заслуживает.

Мама внимательно посмотрела на дочь:

– Ты, что ли, любишь его до сих пор? Да?

Настя отвернулась, но не успела скрыть слёзы:

– Не знаю. Жалко его. Очень. Глупо, да?

– Не глупо, – мама вздохнула. – Сердцу не прикажешь. Но будь осторожна, доченька. Такие, как он, не меняются.

***

Больше они не виделись, но морозовский детский дом получил новые кровати и ремонт в главном корпусе, детская больница - несколько аппаратов УЗИ и новый томограф МРТ, а ещё через время в городе открылась детская спортивная школа с профессиональными тренерами. Стоимость занятий – смешная, а для детей из малообеспеченных семей – вообще бесплатно.

– Слышала про новую школу? – спросила как-то Лена. – Говорят, Громов открыл.

– Не может быть, – Настя не поверила. – Зачем ему это?

– Не знаю. Может, решил осесть здесь. Может, искупает вину.

А потом Настя случайно услышала разговор мамы по телефону:

– Да, хорошо... Спасибо... Нет, она не знает...

– С кем ты разговаривала? – спросила Настя, когда мама положила трубку.

– Да так, с работы звонили, – мама отвела глаза. – Насчёт графика.

Но Настя чувствовала – что-то не так. Мама стала странно себя вести: то задерживалась после работы, то исчезала в выходные на пару часов. А ещё в холодильнике появились продукты, которых они обычно не покупали из-за дороговизны: красная рыба, фрукты не по сезону для Анечки. Дорогие детские книги с красочными иллюстрациями, развивающие игрушки…

– Мам, откуда деньги? – прямо спросила Настя. – Ты взяла ещё подработку? Зачем?!

– Премию дали, – мама суетилась у плиты, не глядя на дочь. – На работе. За выслугу лет.

– Мам, ты никогда не умела врать.

Мама вздохнула, села напротив:

– Настя, не сердись. Я должна была принять помощь.

– Какую помощь? От кого?

– От Антона.

Словно ледяная вода окатила Настю:

– Что? Ты общаешься с ним? За моей спиной?

– Он приходил в больницу, – мама говорила тихо, но твёрдо. – Искал меня. Сказал, что хочет помогать. Анечке.

– И ты согласилась?

– А что мне было делать? Отказаться от лучших продуктов для внучки? От возможности купить ей хорошие лекарства, витамины? Ты знаешь, сколько нам не хватает!

– Мам, мы два года справлялись!

– Справлялись... – мама горько усмехнулась. – Еле концы с концами сводили. А тут появилась возможность... Настя, он не требует ничего взамен. Просто помогает.

– И давно это происходит?

– Не очень...

– Почему ты молчала?

– Потому что знала – ты откажешься. Из гордости, из обиды. А я должна думать о внучке.

Настя закрыла лицо руками:

– Вы встречаетесь?

– Да… И переписываемся. Он интересуется, как Анечка растёт, что любит, что хочет, что нравится.

– И ты рассказываешь?

– Рассказываю, – мама отвела взгляд. – И малышке бы не помешало узнать своего отца.

– Мам! Но ведь ты сама говорила…

– Все совершают ошибки, доченька. Даже страшные. Вопрос в том, осознали ли человек их и готов ли исправить.

Настя не знала, что думать. Антон, человек, который выбросил её на улицу беременную, теперь тайком помогает им? Открывает школу в захолустном Морозовске? Заботится о дочери, от которой хотел избавиться?

– Ты веришь ему, мам? – прошептала она.

– Не знаю, – женщина пожала плечами. – Может, он действительно изменился. Авария... такие вещи меняют людей.

– Или он просто одинок, – Настя поднялась. – Все бывшие друзья отвернулись, вот и цепляется за любую возможность.

– Может, и так, – мама закивала. – Но разве плохо, что он хочет помочь? Что пытается быть лучше?

Настя не нашла что ответить. Вечером думала, сможет ли она простить его? Поверить в раскаяние?

Она закрыла глаза и впервые за долгое время ей снился не кошмар о предательстве, а странный, светлый сон: она, Антон и Анечка идут по берегу моря, держась за руки. Как будто они настоящая семья.

Глава 6. Призрак прошлого

Настя торопилась на занятия. Сегодня у её курса был зачёт по стилистике, а она не успела повторить последнюю тему. Анечку пришлось отвести к маме на работу – в детском саду карантин, а оставить дома было не с кем.

– Бегом-бегом, опаздываю, – бормотала Настя себе под нос, перепрыгивая через лужи. В рюкзаке тяжело бились о спину учебники, а в кармане надрывался телефон. Настя на ходу достала его – звонила Лена.

– Алло?

– Насть, ну ты где там? Зачёт через десять минут!

– Бегу! Уже подхожу к универу!

– Давай быстрее, Вера Николаевна злая сегодня! Из предыдущей группы треть отправила на пересдачу!

Настя прибавила шагу. Университет показался за поворотом. Студенты курили у входа, нервно повторяя материал перед зачётом. Девушка взлетела по ступенькам, толкнула тяжёлую дверь и... замерла как вкопанная.

Он сидел в холле, в своём инвалидном кресле. Чёрная спортивная куртка с эмблемой какого-то бренда, тёмные очки, закрывающие половину лица, щетина на исхудавших щеках.

Их взгляды встретились. Настя почувствовала, как земля уходит из-под ног, а в желудке образуется ледяной ком. Хотелось развернуться и убежать, но зачёт...

Антон дёрнулся, приподнялся в кресле.

– Настя! Настя, подожди!

Она сделала вид, что не слышит. Быстро прошмыгнула мимо, направляясь к лестнице. Скрип колёс инвалидного кресла за спиной:

– Настя! Пожалуйста! Одну минуту!

Она ускорила шаг. Чёртова лестница – нет лифта, и слава богу! Пусть попробует подняться на третий этаж в своём кресле!

– Я знаю, ты не хочешь со мной разговаривать! – голос Антона эхом отразился от стен холла. – Но я буду ждать! Пока ты не выслушаешь!

Настя взбежала по лестнице не оглядываясь. Сердце колотилось, перед глазами плыли круги. На втором этаже она остановилась, прижалась к стене, пытаясь отдышаться. В уголке глаза предательски блеснула слеза.

– Дурак, – прошептала она в пустоту. – Какой же ты дурак, Антон Громов...

***

– Ты отвратительно выглядишь, – Лена протянула Насте бумажный стаканчик с кофе. Они стояли в коридоре возле окна, ожидая результатов зачёта. Опять пошёл мелкий дождь, барабаня по карнизу.

– Спасибо, добрая душа, – Настя отпила глоток. Дешёвый растворимый кофе из автомата на первом этаже, но сейчас он казался нектаром богов.

– Что случилось? На тебе лица нет.

– Он там. Внизу.

Лена не переспросила, кто – и так понятно.

– Вот привязался! Слушай, а может, заявление в полицию? За преследование?

– Какое заявление, Лен? Он просто сидит в холле. Имеет право. Это общественное место.

– А ты не думала... – Лена замялась, – ну, поговорить с ним?

Настя лишь горько усмехнулась:

– Людей не меняют даже могилы.

Зачёт она сдала на “хорошо”, хотя могла бы и лучше, если бы не растерялась из-за роковой встречи. А как теперь спускаться, а если там он? Лестница казалась бесконечной. Настя шла медленно, оттягивая момент неизбежной встречи. Может, он уже ушёл? Устал ждать?

Антон был там. Сидел у окна, глядя на дождь. Инвалидное кресло поблёскивало хромированными деталями в тусклом свете ламп. Рядом на скамейке лежала спортивная сумка.

– Дождался, – он повернулся, услышав её шаги.

Настя остановилась в нескольких метрах от него, крепко сжимая лямку рюкзака. Во рту пересохло, язык прилип к нёбу.

– Нам не о чем говорить.

– Есть о чём, – Антон попытался улыбнуться, но получилась кривая гримаса. – Два года прошло, Настя. Мы изменились. Оба.

– Я не изменилась, – она сделала шаг к выходу. – И не хочу иметь с тобой ничего общего.

– А наш ребёнок? – его голос дрогнул.

Настя резко обернулась:

– Нет никакого «нашего» ребёнка. У меня есть дочь, которую ты отказался признавать и от которой… велел избавиться. Ты бы убил её, Антон, ты это понимаешь?

– Я был идиотом. Эгоистом. Жестоким человеком, – Антон говорил тихо, но в пустом холле его голос звучал отчётливо. – И не ищу оправданий. Нет их. Просто прошу шанс... узнать её.

– Нет.

Она толкнула дверь, выходя на крыльцо. Дождь усилился, барабаня по асфальту, образуя лужи. Девушка не взяла зонта и теперь пожалела об этом. Впрочем, какая разница? Хуже уже не будет.

Скрип колёс за спиной. Антон съезжал по пандусу следом, не обращая внимания на дождь, заливающий его так же, как и Настю.

– Настя! Если я и заслужил твою ненависть, то ребёнок... Анечка ни в чём не виновата! Зачем лишать её отца?

Настя остановилась, медленно повернулась. Дождь стекал по лицу, волосы прилипли ко лбу и щекам.

– Ах, “отца”?! Послушай меня, Антон, – она чеканила слова. – Моя дочь... не спрашивает о тебе. Вообще, об отце. Никогда. Она счастлива. У неё есть любящая мама и бабушка. Мы справляемся сами. Так что... оставь нас в покое. Пожалуйста.

Он упрямо повёл подбородком.

– Не могу, – он покачал головой. – Я приехал к вам и останусь здесь, пока ты не дашь мне шанс.

– Это угроза?

– Это обещание.

Настя отвернулась и пошла прочь, сквозь дождь, спиной чувствуя его взгляд.

Глава 7. Откровение

Настя толкала перед собой маленькую красную коляску, пестрящую наклейками мультяшных героев. Коляска досталась по наследству от соседки и выглядела потрёпанной, но Анечка обожала кататься в ней, хотя уже давно предпочитала бегать самостоятельно.

– Мама, смотри, уточки! – Анечка показывала на маленький пруд, где плавали утки с выводком пушистых утят.

– Вижу, солнышко, – Настя улыбнулась, наслаждаясь восторгом дочери. В такие моменты все проблемы казались незначительными. – Хочешь покормить их?

– Да! – Анечка захлопала в ладоши, её тёмные кудряшки подпрыгивали в такт движениям.

Настя достала из сумки пакет со старым хлебом. Специально собрала с утра, зная, как

дочка любит кормить уток.

– Только не бросай всё сразу, по чуть-чуть, – она передала пакет Анечке.

Девочка осторожно вылезла из коляски, крепко сжимая хлеб. Настя наблюдала, как дочь умилительно осторожно спустилась к берегу пруда и начала бросать крошки, восторженно комментируя каждое движение уток.

Одна из пернатых, самая красивая, схватила большую корку и резво понеслась с ней по берегу в сторону изгороди. И Анечка припустила за ней. Сердце тревожно забилось. Настя бросилась следом, огибая густые кусты сирени, за изгородью начиналась небольшая поляна с лавочками, усыпанная одуванчиками... Там в инвалидном кресле сидел Антон, к которому подошла дочка, забывшая об утке, и с интересом разглядывала.

Настя онемела, не в силах сделать ни шагу. Антон не заметил её, он не отводил взгляда от малышки.

– Привет, – сказала Анечка со смущением. – А почему ты на стульчике?

Антон не ответил, лишь челюсть дёрнулась в спазме и попытке удержать эмоции. Он прикрыл глаза ладонью зажмурившись.

– Тебе больно? – Анечка подошла ближе не боясь.

Антон попытался улыбнуться:

– Нет, маленькая... просто... просто ты очень красивая.

– Меня зовут Анечка, – представилась девочка. – А тебя как?

– Антон, – его голос дрожал.

– А что это у тебя за стульчик с колёсиками?

– Это потому что я сейчас не могу ходить…

– А потом сможешь? – Анечка притронулась пальчиками к спицам. Было очень интересно.

– Надеюсь, – Антон осторожно протянул руку и коснулся кудряшек девочки. – Твои волосы…

Анечка улыбнулась, показав молочные зубки:

– Мама говорит, я как принцесса.

– Мама права... – прошептал Антон и поднял глаза.

И тут он увидел Настю.

Их взгляды встретились. В глазах Антона читалось столько раскаяния, что Настя не смогла увести дочь.

– Мама! – Анечка обернулась. – Смотри, я нашла дядю! Он не может ходить!

Настя медленно подошла, не отрывая взгляда от Антона. Его глаза были влажными..

– Прости меня, – внезапно произнёс Антон. Его когда-то громкий и сильный голос, которым он выгонял её на мороз, теперь звучал надломлено. – Господи, прости меня.

Он смотрел не на Настю – на Анечку. С болью и раскаянием..

– Она совсем как моя мама… – Настя знала, что Антон рано потерял мать, это была закрытая история, но она знала, что свою мать боксёр очень любил. Однажды он показывал её фотографию, и Настя сейчас вспомнила красивое женское лицо: Анечка похожа на вторую бабушку гораздо сильнее, чем на папу.

– Я был скотиной, – продолжал Антон, не обращая внимания на слёзы, текущие по щекам. – Не знал... не понимал...

– Дядя Антон, не плачь, – Анечка подошла и положила маленькую ладошку ему на колено. – Когда больно, надо дуть. Вот так, – она показала, надув щёки и выдув воздух. – Мама так делает, когда я коленку разобью.

Антон попытался улыбнуться:

– Спасибо, маленькая. Ты очень добрая.

Настя почувствовала, как к горлу подкатывает ком. Сколько раз она представляла эту встречу – отца и дочери. В мечтах, в кошмарах, в редких моментах слабости. Но реальность оказалась иной: страшнее и прекраснее любых фантазий.

– Идём, Анечка, – Настя взяла дочь за руку. – Попрощайся с... дядей Антоном.

– Ты придёшь ещё, дядя Антон? – Анечка смотрела с надеждой. – Мы могли бы покормить уток вместе!

Антон бросил взгляд на Настю, словно спрашивая разрешения. В этом взгляде читалось столько мольбы, что Настя не выдержала:

– Посмотрим, солнышко. Может быть, дядя Антон очень занят.

– Я приду, – тихо сказал Антон. – Если твоя мама разрешит.

– Мама, разреши! – Анечка дёрнула Настю за руку. – Пожалуйста!

От этого «пожалуйста» звонко дрогнула струна, натянутая в душе. Настя посмотрела свою открытую, добрую дочь и на Антона – сломленного жизнью человека, который когда-то причинил ей боль, но сейчас сам страдал, может быть, даже сильнее.

– Мы подумаем, – мягко ответила Настя. – А сейчас нам пора. Бабушка ждёт нас к ужину.

– До свидания, дядя Антон! – Анечка помахала рукой. – Не забудь прийти!

– Хорошо, – мужчина не отводил взгляд, пытаясь запомнить каждую чёрточку её лица. – Обещаю.

Настя взяла дочь за руку и повела обратно к пруду, где осталась коляска. Анечка болтала без умолку, рассказывая про уток, про мячик, про «доброго дядю Антона». А Настя шла как в тумане, чувствуя на себе его взгляд.

Когда они дошли до коляски, Настя обернулась. Антон всё ещё сидел на том же месте, наблюдая за ними издалека. Даже на расстоянии было видно, как по его щекам катятся слезы.

***

Встреча Антона и Анечки – то, чего она так боялась и что пыталась предотвратить – произошла. И ничего ужасного не случилось. Анечка не испугалась, не расстроилась. Наоборот, она отнеслась к «дяде Антону» с детской непосредственностью и добротой.

А сам Антон... Его реакция поразила Настю до глубины души. Она ожидала чего угодно, только не этих беззвучных рыданий, не такого потрясения при виде дочери. Не этого узнавания – «она как мама».

Глава 8. Искупление

Наступило жаркое лето, и маленький Морозовск изнывал от духоты. Настя возвращалась из университета, прикрываясь от солнца козырьком кепки. Сессия сдана успешно, можно расслабиться и провести лето с дочкой.

Проходя мимо здания на Ленинской улице, Настя невольно замедлила шаг. Большие стеклянные окна, яркая вывеска «Чемпион», нарисованные детской рукой плакаты на витрине.

Детская спортивная школа, открытая Антоном, стала главной сенсацией провинциального городка. И не только потому, что её основал известный боксёр – пусть и бывший. А потому что тренировки здесь стоили копейки, а для детей из малообеспеченных семей и вовсе были бесплатными.

Настя подошла ближе, заглянула в окно. Внутри несмотря на жару, кипела жизнь. Десятка два мальчишек в боксёрских перчатках и защитных шлемах отрабатывали удары по грушам.

Среди них были совсем малыши – лет шести-семи, смешно надувавшие щёки от усердия. А рядом, в инвалидном кресле сидел Антон и что-то объяснял, показывал руками правильное положение кулака, корректировал стойку.

Внутри у Насти что-то дрогнуло. Этот Антон был так не похож на того самовлюблённого эгоиста, который выгнал её два года назад. Даже внешне он изменился – взгляд стал живым, осмысленным. Без той пустоты, которая часто бывает у людей, зацикленных на себе.

– Настя? – голос Марины, школьной подруги, заставил её вздрогнуть. В маленьком городе постоянно кого-то встречаешь. – Ты чего тут стоишь?

– Да так, – Настя смутилась, отступая от витрины. – Просто смотрю.

Марина подошла ближе, тоже заглянула в окно:

– Мы Димку нашего сюда записали. Знаешь, как ему нравится! Только о боксе теперь говорит, на соревнования хочет.

– И как... – Настя запнулась, не зная, как сформулировать вопрос. – Как там... тренер?

– Громов-то? – Марина понизила голос. – Слушай, он классный мужик! Хотя и несчастный, конечно. В коляске, один... Но с детьми, как ладит! Димка его обожает. Говорит, у него такой подход, что даже самые хулиганистые слушаются. И представляешь, он же сам занятия ведёт! Хоть и на коляске.

– Правда? – Настя не могла скрыть удивления.

– Ага! Димка сначала задирался, типа, как это, тренер-инвалид. А потом увидел, как Громов на руках подтягивается, даже без ног. Теперь говорит, хочу быть как он, сильным.

– А ноги... он совсем не может ходить?

– Ну, ты же знаешь, – Марина вздохнула. – Авария страшная была. Позвоночник повреждён. Но он занимается, я видела, когда Димку забирала. С врачом реабилитацию проходит. На костылях уже пытается ходить, представляешь? Врачи говорили: никогда не встанет, а он встаёт! Боец, что тут скажешь.

Настя слушала, и внутри росло странное чувство: гордость вперемешку с жалостью. Антон действительно изменился. Или, может быть, это был настоящий Антон, в которого она влюбилась? Просто в Москве он скрылся под маской самовлюблённого чемпиона, который думал только о своей карьере.

– А ты чего интересуешься? – Марина хитро прищурилась. – Записать кого хочешь?

– Может быть, – уклончиво ответила Настя. – В будущем.

– Так у тебя же девочка! – засмеялась Марина. – Хотя сейчас и девочки боксом занимаются. Но для них другая группа, по вечерам. Там женщина тренирует.

Возле школы остановился дорогой внедорожник, из него вышла холёная дама в белом костюме с девочкой лет восьми.

– О, Вероника приехала, – заметила Марина. – Дочка прокурора нашего. Представляешь, каждый день возит её с дачи – это ж 30 километров в один конец! А всё потому, что Громов уговорил. Сказал – девочка талантливая, чемпионкой может стать.

Дверь школы открылась, и девочка с матерью вошли внутрь. До Насти долетел звонкий детский голос: «Здравствуйте, Антон Сергеевич!» И ответ: «Привет, Вероника! Готова к тренировке?»

– Ладно, побегу, а то жара такая, – Марина махнула рукой. – Заходи как-нибудь, посидим, чайку попьём!

– Обязательно, – Настя кивнула, хотя знала – вряд ли найдёт время для таких посиделок.

Марина ушла, а Настя ещё раз взглянула в окно школы. Антон показывал девочке какой-то удар, его лицо было сосредоточенным и одновременно мягким. Настя вспомнила, как он смотрел на Анечку во время их встречи в парке, с той же нежностью и теплотой.

После той случайной встречи Настя всё-таки разрешила им видеться. Раз в неделю, в парке, в её присутствии. Сначала это были короткие встречи – полчаса, не больше. Они кормили уток, сидели на скамейке, говорили о погоде, о мультиках, о том, что Анечка любит.

Ни разу Антон не попытался сказать девочке правду, не намекнул даже. Просто с довольной улыбкой слушал детскую болтовню и терпеливо отвечал на бесконечные вопросы.

Настя отошла от окна школы и направилась домой. По дороге она зашла в магазин, купила холодный лимонад для себя и сок для Анечки – маленькая радость в такую жару. На кассе встретила соседку – тётю Любу, которая когда-то не постеснялась в выражениях, осуждая Настю за «принесённого в подоле» ребёнка.

– Настюша! – тётя Люба расплылась в улыбке. – Как дела? Как Анечка?

– Спасибо, хорошо, – Настя сдержанно кивнула.

– Слушай, я тут слышала... – соседка понизила голос до шёпота, – говорят, Громов этот, боксёр, что школу открыл, он и есть отец Анечки? Правда, что ли?

Настя похолодела. Она-то думала, что сплетни уже улеглись, а тут...

– Не знаю, что вы слышали, тётя Люба, – она постаралась сохранить спокойствие. – Но это не ваше дело.

– Да я ж не со зла! – тётя Люба всплеснула руками. – Просто все говорят: он приехал, школу открыл, с Анечкой в парке гуляет... Ну, и сложили два и два.

– Мало ли что говорят, – Настя забрала сдачу. – Вы бы лучше о своей Светке думали. Она, говорят, с женатым встречается.

Это был запрещённый приём, но Настя не выдержала. Тётя Люба покраснела, открыла рот, закрыла, потом выдавила: – Ну... бывает... молодёжь сейчас такая...

– Вот именно, – кивнула Настя. – Бывает. До свидания, тётя Люба.

Она вышла из магазина, чувствуя, как колотится сердце. Значит, город уже всё знает. Или догадывается. Что ж, этого следовало ожидать. В маленьком Морозовске невозможно сохранить тайну надолго.

Дома они устроились за столом, наслаждаясь прохладой квартиры. Анечка болтала без умолку:

– А бабушка мне фотографии показывала! Ты маленькая такая была, смешная! А папа твой – мой дедушка – он был военным! Красивый такой, в форме!

– Да, солнышко, дедушка был военным, – Настя погладила дочь по голове.

– А мой папа? – внезапно спросила Анечка. – У меня есть папа?

Настя замерла с ложкой в руке. Этот вопрос должен был когда-нибудь прозвучать. Она готовилась к нему, продумывала ответ. Но всё равно оказалась не готова.

– У всех есть папа, – осторожно сказала Настя. – Просто... некоторые папы живут отдельно.

– Как у Маши из садика? – уточнила Анечка. – У неё папа в другом городе живёт.

– Да, примерно так, – Настя выдохнула с облегчением.

– А мой папа где живёт? – девочка смотрела с детской непосредственностью. – Он далеко?

Настя встретилась взглядом с мамой. Та чуть заметно кивнула, словно говоря: «Пора».

– Нет, солнышко, – Настя взяла дочь за руку. – Твой папа живёт здесь.

– Правда? – глаза Анечки расширились от удивления. – А почему он к нам не приходит?

– Потому что... – Настя подбирала слова, – потому что так получилось.

– А как его зовут? – Анечка не унималась. – Он тоже красивый и сильный, как твой?

Настя глубоко вдохнула:

– Его зовут Антон. И да, он сильный.

Анечка замерла, её глаза стали как блюдца:

– Дядя Антон? Который с нами уток кормит?

– Да, солнышко. Дядя Антон – твой папа.

Анечка молчала несколько секунд, переваривая информацию. Потом её лицо просияло: – Значит, я могу называть его «папа»? А не «дядя Антон»?

– Если хочешь, – Настя почувствовала, как к горлу подступает ком.

– Хочу! – Анечка захлопала в ладоши. – Я давно хотела папу, у Кати и Павлика! А дядя Антон хороший! Он мне мячик подарил! И про бокс рассказывает!

Настя не могла сдержать слёз. Всё оказалось так просто, так естественно в детском восприятии. Никаких обид, сложностей, противоречий. Просто: «Дядя Антон – твой папа». И всё встало на свои места.

***

Следующим утром они, как обычно, встретились с Антоном в парке. Он выглядел лучше – щёки порозовели от свежего воздуха, в глазах появился блеск. И – Настя не могла не заметить – он теперь не сидел в инвалидном кресле постоянно. Иногда поднимался, опираясь на костыли, делал несколько шагов. Реабилитация давала результаты.

– Доброе утро, – Антон улыбнулся, увидев их. – Какие планы на сегодня? Снова кормить уток?

– Привет, – Настя кивнула. – Да, можно и уток. У вас с Анечкой хлеб есть?

– Целый пакет, – Антон показал бумажный пакет с булочками. – Специально припас.

– Пошли, папа, – просто сказала Анечка.

Воцарилась тишина. Антон медленно поднял глаза на Настю. В них читался вопрос и отчаянная надежда.

– Я решила, что пора, – тихо сказала Настя. – Она спросила про папу. И я ответила.

Антон опустил взгляд на Анечку:

– Да, маленькая, пошли.

Анечка немного задержалась и спросила:

– А почему ты с нами не живёшь, как папы Кати и Павлика?

Настя вмешалась:

– Не все папы живут с мамами, солнышко. Помнишь, мы говорили про Машу?

– Помню, – кивнула Анечка. – Но ведь её папа далеко. А наш – здесь.

Антон красноречиво молчал.

– А ты хочешь? – Анечка посмотрела на него пытливо.

– Больше всего на свете, – тихо ответил Антон.

Анечка повернулась к Насте:

– Мам? Папе можно будет жить с нами?

Настя в полной растерянности поймала взгляд Антона. Он горел решимостью, будто ни капли не сомневался.

– Я не знаю, солнышко, – честно ответила Настя. – Это сложно.

Они дошли до пруда. Анечка с энтузиазмом бросала хлеб уткам, а Антон стоял рядом, тяжело опираясь на костыли, и смотрел на дочь с таким счастьем, которого Настя у него даже во время самых сложных побед.

– Спасибо, – тихо сказал он, не глядя на Настю.

– Только из-за Анечки.

– Понимаю, – кивнул Антон. – И не подведу. Ни её, ни тебя. Клянусь.

Стояли молча, наблюдая, как Анечка общается с утками. Между ними было расстояние – физическое и эмоциональное. Но уже не пропасть.

– Просто хочу, чтобы ты знала: всё, что я делаю – это не для меня. И не во имя мифического искупления, а для Ани, – он кивнул на дочь. – Хочу, чтобы она гордилась своим отцом и не стыдилась, когда узнает правду о том, что я сделал.

– Я не скажу, – покачала головой Настя. – Никогда.

– Спасибо, – Антон сглотнул. – Но она вырастет и спросит. Когда-нибудь придётся узнать правду. Пусть к тому времени она видит, что её отец не только ошибался, но и старался исправить ошибки.

Настя молчала. Эта мысль никогда не приходила ей в голову – что Анечка вырастет, начнёт задавать вопросы, копаться в прошлом. “Добрые люди” обязательно донесут сплетни. Придётся объяснять сложные отношения взрослых, рассказывать о предательстве и прощении, о падении и искуплении.

– Папа! Смотри! Самый большой утёнок подплыл ко мне! – Анечка махала рукой. – Иди сюда!

Антон улыбнулся:

– Иду, маленькая! – и осторожно пошёл к дочери.

Настя смотрела им вслед, и внутри разливалось тепло, которого она не испытывала давно. Будто в холодный зимний день включили обогреватель, и его лучи медленно прогревают промёрзшую комнату.

Когда-то можно будет не просто отпустить обиду, но и попробовать... начать заново? Ради семьи, которой у Анечки никогда не было, но которая, возможно, могла бы быть.

Время покажет. А пока... пока можно просто наслаждаться моментом. Наблюдать, как её дочь кормит уток вместе с отцом.

Глава 9. В больнице

Детская областная больница Морозовска представляла собой трёхэтажное здание советской постройки, выкрашенное в бледно-жёлтый цвет. Краска местами облупилась, обнажая серый бетон, а металлические оконные рамы за десятилетия покрылись несколькими слоями белил.

Настя сидела на жёсткой скамейке в приёмном отделении, прижимая к себе горячую, как печка, Анечку. Девочка дышала тяжело, с хрипом и присвистом, который пугал Настю до дрожи в руках. Воспаление лёгких ударило внезапно – ещё вчера вечером у Анечки был небольшой кашель, который Настя лечила малиновым чаем с мёдом, а к утру температура поднялась под сорок, и малышка начала задыхаться.

– Мамочка, больно, – слабо прошептала Анечка, прижимаясь горячей щекой к Настиной шее.

– Знаю, солнышко, знаю, – Настя покачивала дочь, стараясь скрыть панику в голосе. – Врач сейчас посмотрит, и тебе станет легче.

Очередь к единственному педиатру, принимавшему в это утро, была внушительной. Матери с детьми разного возраста – от годовалых младенцев до школьников – заполняли коридор, создавая гул голосов, плача и кашля.

Настя заметила несколько взглядов в свою сторону – несмотря на то, что Морозовск был маленьким городом, не все знали её историю. Но те, кто знал, не упускали случая посудачить о «девке, которая нагуляла ребёнка в Москве».

– Господи, Анечке так плохо, а им, лишь бы сплетничать, – прошептала Настя, заметив, как две женщины в дальнем углу коридора перешёптываются, кивая в её сторону.

Кабинет педиатра был маленьким и тесным. Кушетка для осмотра, застеленная белой простынёй с синими штампами больницы. Шкаф с препаратами и инструментами. Раковина с пожелтевшей эмалью и одинокий цветок на подоконнике.

Нина Сергеевна – полная женщина лет пятидесяти с усталыми, но добрыми глазами – сразу же взяла Анечку, положила на кушетку, начала осмотр.

– Давно началось? – она прослушивала лёгкие холодным стетоскопом, от прикосновения которого Анечка вздрагивала.

– Вчера кашляла немного, а ночью... – Настя запнулась, вспоминая ужас пробуждения от хрипов дочери. – Ночью поднялась температура, и стало тяжело дышать.

– Так, – Нина Сергеевна нахмурилась, продолжая слушать. – Двусторонняя пневмония. Серьёзная. Нужна госпитализация немедленно.

Оформление в стационар заняло почти час. Бумаги, анализы, рентген, который показал обширное затемнение в лёгких. Анечку сразу же поместили в палату, подключили капельницу с антибиотиками, начали кислородную терапию через маску. Девочка лежала бледная, измученная, с заострившимися чертами личика, и это разрывало Настино сердце.

Смотрела на дочь и думала – как быстро может измениться жизнь. Ещё вчера Анечка бегала по квартире, смеялась, играла с новой куклой, которую подарила Лена. А сегодня... лежит под капельницей, борясь за каждый вдох. Настя притихла, чтобы слышать эти вдохи.

Вдруг в тишине послышались шаги – твёрдые, уверенные, с характерным постукиванием трости по полу. Месяцы реабилитации принесли плоды: с костылей Антон перешёл на трость.

Он выглядел взволнованным – волосы растрёпаны, куртка расстёгнута, на щеках пятна то ли от мороза, то ли от волнения.

– Антон? – Настя приподнялась со стула. – Ты как... так быстро?

Мужчина шагнул в палату, взгляд тут же остановился на кровати, где лежала Анечка. Было видно, как сложно ему видеть малышку в таком положении.

– Как она?

– Температура высокая, дышит с трудом, – ответила мама поднимаясь. – Врачи говорят, двусторонняя пневмония.

Антон подошёл к кровати, наклонился, осторожно коснулся маленькой ладошки дочери.

– Я договорился с профессором Клименко из Склифа, – сказал он, не отрывая взгляда от Анечки. – Лучший детский пульмонолог в стране будет здесь завтра утром.

– Как тебе удалось? – изумилась Настя. – Он же... наверное, очень занят.

– Мы выступали с его сыном, – тихо объяснил Антон. – Лет пять назад. Нас после боёв встретили фанаты противника, и я закрыл собой сына Клименко. С тех пор он считает, что в долгу передо мной.

Антон рассказывал тихо, спокойно, но Настя видела, как напряжена линия челюсти и тревожно блестят глаза. Он боялся за дочь так же сильно, как и она сама.

– Анечку переведут в отдельную палату, – продолжил он. – я договорился.

– Не нужно было… – автоматически возразила Настя.

– Настя, – Антон поднял на неё взгляд, и в нём было столько боли, что она невольно сделала шаг назад. – Пожалуйста. Позволь... быть отцом.

Они смотрели друг на друга через маленькую больничную кровать, где лежала их дочь. Два человека, когда-то любившие друг друга, разделённые обидой и болью, но объединённые сейчас одним страхом – потерять самое дорогое.

– Хорошо, – Настя кивнула после паузы. – Спасибо.

Они пили растворимый кофе из больничных чашек, ели бутерброды с сыром, которые мама принесла из буфета, и тихо говорили, обсуждая план действий. Антон рассказывал о профессоре, о том, какой он специалист, какие методики применяет. Настя слушала и удивлялась, насколько быстро он организовал всё это. По-отцовски.

– Мне нужно будет уйти на час, – сказал Антон, допивая кофе. – Встретить профессора на вокзале. Он прилетает ранним утром.

– Конечно, – кивнула Настя.

Прежде чем уйти, Антон подошёл к кровати, наклонился к Анечке. Девочка открыла глаза, и в полумраке палаты они казались огромными на измученном личике:

– Папа? Ты пришёл?

– Пришёл, маленькая, – Антон осторожно взял её за руку. – Что болит?

– Горло, – прошептала Анечка. – И дышать трудно.

– Скоро станет легче, – пообещал он. – Я привезу хорошего доктора. Он тебе поможет.

– Айболита? – в измученных глазах девочки блеснул интерес.

– Его самого, – улыбнулся Антон. – И у меня для тебя есть сюрприз. Но потом, когда ты поправишься.

– Какой? – Анечка попыталась приподняться, но сразу закашлялась – глубоким, влажным кашлем, который, казалось, разрывал её маленькую грудь.

Антон побледнел. Настя бросилась к кровати, помогла дочери сесть, поддерживая спину: – Тише, солнышко, тише. Не торопись.

Когда приступ кашля закончился, Анечка откинулась на подушку, обессиленная: – Я устала, мамочка.

– Поспи, маленькая, – Антон осторожно погладил её по голове. – Набирайся сил. А мы будем рядом.

– Оба? – сонно спросила Анечка. – И ты, и мама?

– Оба, – твёрдо пообещал Антон, встречаясь взглядом с Настей.

Анечка закрыла глаза, её дыхание стало ровнее.

***

Их перевели в новую палату – светлую, просторную, с отдельной ванной комнатой. Два удобных кресла для родителей, мягкая детская кровать с пологом, на котором были нарисованы звёзды. Здесь даже стены были другими – покрашены в нежно-голубой цвет, украшены весёлыми картинками.

– Это из личного резерва главврача, – шепнула медсестра, помогая перевозить Анечку. –

Врач приходил, деловито осмотрел Анечку и ушёл, но после принесли новый план

лечения. Настя не спрашивала, как Антону всё удалось, просто была благодарна, что её дочь теперь в лучших условиях, с максимально возможными шансами на выздоровление.

Но ближе к утру Анечке стало хуже. Температура подскочила до 39,8, начались судороги. Врач, вызванный по тревоге, сделал укол, подключил новый аппарат.

– Критическое состояние, – тихо сказал врач, выходя в коридор. – Ближайшие сутки решающие. Если переживёт кризис, будет хорошо.

Настя и Антон сидели по разные стороны кровати, не глядя друг на друга, сосредоточившись только на дочери.

– Настя, – Антон заговорил первым, его голос звучал хрипло, – я хочу, чтобы ты знала... Я бы жизнь отдал, чтобы ей стало легче.

– Верю, – Настя кивнула, не отрывая взгляда от дочери.

– И ещё, – он помедлил, – я понимаю, что ты вряд ли сможешь простить меня полностью. Но я хочу, чтобы ты знала, я другой, изменился. И буду рядом с вами, что бы ни случилось.

Настя подняла глаза, встретила его взгляд, открытый, уязвимый, без тени былого высокомерия.

– За эти два дня, – тихо сказала она, – ты сделал для Анечки больше, чем многие отцы делают за всю жизнь. И я... благодарна.

Лицо Антона дрогнуло:

– Не надо, это мой долг.

И Настя поверила. Впервые за долгое время она поверила мужчине, который когда-то разбил ей сердце, а теперь стоял рядом, готовый на всё, чтобы защитить их дочь. Их общую дочь, маленькое чудо, Анечку.

Глава 10. Второй раунд

Напротив палаты, где лежала Анечка, висели старые часы, стрелки которых, казалось, застыли на месте. Три часа ночи – самое тяжёлое время для всех, кто не спит. Время, когда надежда истончается, а страхи становятся более осязаемыми.

Настя смотрела на свои руки – они всё ещё дрожали. Паника, охватившая её, когда температура Анечки подскочила до сорока, а маленькое тельце забилось в судорогах, всё ещё не отпускала. Воспаление лёгких – обычное детское заболевание, но в их случае всё пошло не по плану. Кризис наступил внезапно, и теперь мир сузился до этого больничного коридора, палаты напротив и тревожного ожидания утренних новостей от врачей.

– Будешь чай?

Настя подняла глаза. Мама стояла рядом, протягивая пластиковый стаканчик с чем-то, что лишь условно можно было назвать чаем.

– Спасибо, – Настя взяла стаканчик, согрела о него замёрзшие пальцы.

Сзади подошёл Антон. Тёплые руки легли ей на плечи. Он притянул её к себе, обнял, позволяя плакать в его шею. От мужчины пахло чем-то таким знакомым, родным, Настя застыла на секунду, а потом просто позволила себе быть слабой. Хотя бы на минуту.

– Всё будет хорошо, – шептал Антон, гладя её по волосам. – Обещаю. Я не позволю ничему случиться с ней. Никогда.

От двери палаты послышался шорох. Медсестра – молодая девушка с воспалёнными от недосыпа глазами выглянула в коридор:

– Родители, она проснулась и зовёт маму.

Настя отстранилась от Антона, быстро вытерла слёзы:

– Я иду.

Медсестра кивнула, но задержала взгляд на Антоне:

– А вы?..

– Отец, – твёрдо сказал он.

Девушка замялась:

– Вообще, у нас правила... только один посетитель за раз.

– Я договорился с главврачом, – в голосе Антона появились стальные нотки. – Насчёт особого режима посещений.

Медсестра вздохнула:

– Хорошо, но ненадолго. Ей покой.

***

Следующие три дня превратились в марафон борьбы за здоровье Анечки. Они жили в больнице – Настя, Антон, мама. Спали по очереди в кресле у кровати, пили безвкусный кофе из автомата, почти не ели, да и не до еды было. Время измерялось не часами – капельницами, дозами лекарств, визитами врачей.

Профессор оказался настоящим волшебником. Он применил немецкую методику ингаляций, поставил специальные дренажи для отвода жидкости из лёгких, и постепенно, медленно, но верно Анечке становилось лучше.

На четвёртый день её перевели из реанимации в обычную палату. Температура нормализовалась, дыхание стало ровнее, кашель уменьшился. Она даже смогла поесть немного бульона и фруктовое пюре.

– Сдюжит, – сказал профессор Антону, когда они курили на крыльце больницы. – Крепкая девочка. И умная не по годам.

– Вся в мать, – Антон улыбнулся, глядя на пробивающееся сквозь тучи солнце.

– И в отца, – хмыкнул профессор. – Боец.

Когда Анечка окончательно пошла на поправку, Настя настояла, чтобы Антон и мама поехали домой отдохнуть, помыться, переодеться. Она осталась с дочерью, которая теперь большую часть времени спала, набираясь сил.

Смотрела на маленькое личико, всё ещё бледное, но уже не такое измученное, и думала о том, как близко они подошли к краю. Как легко могли потерять самое дорогое.

И ещё она думала об Антоне. О том, как он не отходил от кровати Анечки. Как говорил с врачами, требовал, настаивал, добивался лучшего лечения. Как в критический момент, когда девочке стало хуже и её перевели в реанимацию, вышел в коридор и беззвучно плакал, прислонившись к стене. Думал, что никого в коридоре нет, но Настя видела. И это что-то перевернуло внутри.

Может, пришло время отпустить прошлое? Может, человек, который три дня не отходил от постели больного ребёнка, который поднял на ноги всех, который готов сердце отдать за неё, заслуживает второго шанса?

В коридоре послышались шаги – лёгкие, быстрые – и стук трости.

«Вернулся, – подумала Настя. – Не смог долго быть вдали от неё».

Дверь тихонько приоткрылась, Антон заглянул в палату: – Можно?

– Заходи, – кивнула Настя. – Она спит.

Он вошёл, осторожно прикрыв дверь. Переоделся – чистая рубашка, джинсы, волосы влажные после душа. В руках держал какой-то свёрток.

– Как она? – он подошёл к кровати, всматриваясь в лицо дочери.

– Лучше, – Настя улыбнулась. – Врач говорит, что скоро можно будет домой.

– Я рад, – он выдохнул с облегчением. – Эти дни были...

– Да… – кивнула Настя. – Самые страшные в жизни.

Они помолчали.

– Что это? – Настя кивнула на свёрток в его руках.

– А, – Антон улыбнулся, – это... подарок. Для Анечки. На выздоровление.

Он развернул свёрток, и Настя увидела маленькие розовые боксёрские перчатки, мягкие, детские, с вышитой буквой «А» на манжете.

– Боксёрские перчатки? – она удивлённо подняла брови. – Для трёхлетки?

– А почему нет, – он смущённо пожал плечами. – Слушай… После аварии, когда сказали, что встану, тренер принёс мне мои перчатки. Сказал: «Ты боец, Громов. Не сдавайся». И я не сдался. Встал. Вернулся. Нашёл вас.

Настя осторожно взяла перчатки, погладила мягкую кожу: – Это... это очень мило. Спасибо.

– Она у нас боец, – улыбнулся Антон, глядя на спящую дочь. – Настоящий боец.

– Да, – Настя тоже улыбнулась. – Она боец. Как и её мама.

Они сидели рядом в тишине палаты, не касаясь друг друга. Два человека, которых жизнь развела и свела снова. Два человека, прошедших через боль, страх, отчаяние – и вышедших на другую сторону.

– Настя, – Антон заговорил первым, голос звучал хрипло, – каждый день я жалею о том, как поступил с тобой. С вами.

Настя молчала, глядя на розовые перчатки в своих руках.

– Я не прошу тебя вернуться ко мне, – продолжил он. – Не прошу любить меня снова. Но... Может быть... Мы могли бы попробовать? Ради Анечки.

– Наверное, могли бы… – тихо ответила она. – Ради Анечки.

Лицо Антона просветлело:

– Правда? Ты... не против?

Настя задумалась. После предательства, боли, одиночества, после трёх лет, проведённых в борьбе за выживание, за будущее дочери?

Но за эти дни в больнице она узнала его нового. Он боролся за их дочь так же отчаянно, как когда-то на ринге. И что-то внутри оттаяло окончательно.

– Да, – она улыбнулась. – Я хочу попробовать. Только не ради Анечки, а ради всех нас.

Их взгляды встретились, и на секунду мир словно замер. Два человека на пороге новой жизни, с полным ошибок прошлым, с неопределённым настоящим и с будущим, которое только предстоит построить.

На больничной койке зашевелилась Анечка, открыла глаза:

– Мама? Папа?

– Здесь, солнышко, – Настя наклонилась к дочери. – Смотри, что папа тебе принёс.

Она показала розовые перчатки, и лицо Анечки озарилось улыбкой:

– Как у настоящих боксёров!

– Именно, – Антон осторожно сел на краешек кровати. – Для самой боевой и храброй девочки на свете.

Медсестра заглянула, проверила капельницу, поправила одеяло:

– Как наша пациентка? Лучше?

– Гораздо лучше, – ответил Антон. – Правда, маленькая?

– Да, – Анечка кивнула. – У меня теперь есть волшебные перчатки! Они помогут мне быстрее выздороветь!

Медсестра улыбнулась:

– Ну, раз есть волшебные перчатки, тогда точно поправишься. Только сейчас нужно поспать. Всем поспать, – она многозначительно посмотрела на родителей.

– Мы ненадолго, – заверила её Настя. – Только сказку расскажем, и всё.

Когда дверь за медсестрой закрылась, Анечка схватила маленькими ручками ладони родителей:

– А можно, вы оба будете рассказывать? Мама начнёт, а папа продолжит?

Настя и Антон переглянулись.

– Конечно, – кивнул Антон. – Так даже интереснее.

Настя начала сказку о маленькой принцессе, заблудившейся в волшебном лесу. Потом Антон подхватил – о храбром рыцаре, который искал её. Потом снова Настя – о злом драконе, который держал принцессу в плену. И снова Антон – о том, как рыцарь сразился с драконом и победил, хоть и был тяжело ранен.

Анечка слушала затаив дыхание, крепко сжимая их руки. А потом тихо спросила:

– А в конце они поженились? Принцесса и рыцарь?

Настя замерла. Антон тоже. Их глаза встретились над кроватью дочери – вопрос, надежда, неуверенность.

– Не сразу, – мягко ответила Настя. – Сначала рыцарь долго лечился от ран. А принцесса ухаживала за ним и постепенно... постепенно они полюбили друг друга заново.

– И жили долго и счастливо? – сонно пробормотала Анечка, уже закрывая глаза.

– Да, солнышко, – тихо сказал Антон. – Долго и счастливо.

Анечка заснула, всё ещё держа их руки в своих. Настя и Антон сидели молча, не шевелясь, боясь нарушить этот момент.

На ночном небе рассыпались яркие звёзды. Таких не увидеть в мегаполисе. В бесконечной Вселенной рождались и умирали миры, сталкивались галактики, зажигались новые светила, а в маленькой больничной палате Морозовска зарождалось нечто не менее значительное: новая жизнь, семья, второй шанс для двух людей, которые когда-то потеряли друг друга, а теперь, возможно, нашли вновь.

Второй раунд только начинался.

Интересно читать? Сообщите об этом лайком и интересного станет больше! Подпишитесь и скиньте ссылку близким - вместе читать ещё интереснее!

Другие мои рассказы