«Сначала я думал — против собак. Потом — чтобы не лезли. Но бутылки висели. Всегда. Молча. И никто никогда не спрашивал — зачем.»
Сначала я думал — против собак. Пластиковые бутылки на заборе — обычные пятилитровки, обрезанные, иногда целые. Висят вверх дном или горлышком вверх. Некоторые без крышек, некоторые с. Бывают прозрачные, бывают зелёные. Внутри — ничего. Или вода. Или песок. Или — пусто. Иногда они слегка шуршат на ветру, постукивают друг о друга, если висят рядом. Зимой дрожат на морозе, будто от холода — как живые, но без дыхания.
Я видел их всегда. Но никогда не спрашивал. У нас на даче — у соседа такие висели вдоль участка, на проволоке. Я думал — так надо. Как от птиц. Или чтобы не лезли дети. Или чтобы обозначить территорию.
Потом начал замечать в городе. На окраинах. На старых воротах. У гаражей. Бутылки висят. Свежие. В ржавых проволочных петлях. Никто не снимает. Никто не убирает. Они не мнутся, не падают, не обесцвечиваются. Просто висят.
Однажды я пошёл по старой промзоне, за ТЭЦ. Заброшенные склады, полуразрушенные бетонные плиты. И вдруг вижу — весь левый забор усыпан бутылками. Через каждые 4–5 метров. Одни целые, одни с отрезанным дном, некоторые с колпачками от йогурта сверху. Меня внезапно пробрало ощущение неловкости — будто я зашёл туда, куда обычно никто не заходит. Где не принято стоять. Где чужой взгляд лишний.
Я достал телефон. Начал снимать. Подошёл ближе. И тут с другой стороны забора кто-то сказал:
— Лучше не трогать.
Я не видел, кто это. Голос был глухой, как будто из-за фанеры. Я сказал:
— А зачем они здесь?
Тишина. И вдруг — ощущение, будто кто-то смотрит. Не с той стороны, где был голос, а сразу отовсюду. Спина напряглась сама по себе. Я даже не понял, почему стало не по себе — но стало.
Я отошёл. Но с тех пор начал смотреть внимательнее.
На трассе между Тарусой и Калугой — в деревнях, где три дома и автобус раз в день — у всех калиток бутылки. Одна — у почтового ящика. Две — у калитки. Иногда — на дереве. Связаны как попало, но всегда крепко. Проволока у всех старая, разной толщины, местами ржавая, местами перекрученная — будто это делали вручную, в спешке, а потом не трогали годами.
Петли у некоторых бутылок двойные, как будто их перевешивали, но зачем — непонятно.
Мы встретились взглядом. Она будто уже знала, о чём я хочу спросить — и на мгновение отвернулась, но не ушла.
Я спросил у бабки, которая сидела на лавке:
— А это зачем?
Она сказала:
— Это ещё при нём висело.
— При ком?
— А он уж давно умер.
Больше ничего не сказала.
Один раз я сам снял такую бутылку. Висела на заброшенном участке, на проволоке у ворот. Никого там не было лет десять, всё заросло. Я перекусил проволоку кусачками. Бутылка была лёгкая, пустая. На дне — номер. Как будто написанный фломастером. “43”.
Через неделю я снова шёл мимо. Бутылка — висит. Та же. Только теперь в ней был песок. И номер — “44”.
Я никому не рассказывал. Не потому что боялся. Просто не знал, как объяснить. Что сказать? Что снял бутылку, а потом она снова появилась, с новым номером? Даже звучит странно. Да и кому — соседу, жене, случайному знакомому? Всё казалось каким-то слишком личным, как будто я случайно потрогал чужое.
Иногда бутылки висят у подъездов. Незаметно. Прозрачные. С водой. Тёплой, если потрогать. Однажды на ней была резинка для волос. Другая — с вкрученной крышкой от майонеза. Один раз я заметил, как одна такая бутылка исчезла — была утром, а к обеду уже не было. Никто не подходил, не снимал. И вместо неё — через пару часов — висела другая. Чище. И без воды.
Сосед сказал:
— Это от животных.
Он помолчал. Сделал шаг в сторону, как будто хотел добавить что-то ещё, но передумал. Глянул на бутылку, потом снова на меня — быстро, без выражения — и пошёл дальше, не дождавшись ответа.
Я спросил:
— От каких?
Он не ответил.
Сейчас я вожу с собой блокнот. Помечаю, где видел. Ставлю точки на карте. Иногда возвращаюсь — бутылки исчезают. Но через две улицы — висят. Такие же. Иногда с крышками вверх. Иногда наоборот.
И никто не снимает. Никто не объясняет. И если однажды я всё же подойду и загляну внутрь — не знаю, что там будет.
Потому что иногда кажется, что бутылки не висят — они смотрят.