Рокси издала пронзительный вопль, который эхом разнесся по пещере.
Тьма поглотила нас целиком, как черная густая патока. Я замерла, ощущая как холодный пот стекает по спине.
Сердце колотится в горле, а пальцы немеют от сжатия фонаря.
— Где... — мой голос сорвался, когда я осознала — звук не расходится дальше метра, будто стены поглощают слова.
Из темноты донесся голос Мориса, многоголосый и вибрирующий:
— "Ищите выход... если осмелитесь..."
Я сделала шаг вперед, и каменный пол внезапно стал мягким — как человеческая кожа. Моя нога провалилась по щиколотку во что-то теплое и пульсирующее.
— Черт! — я отпрянула, ударившись спиной о чью-то грудь.
— Осторожнее, — Лекс схватил меня за плечи. Его пальцы дрожали. — Пол... он живой.
Я опустила фонарь. Камни действительно дышали — поднимались и опускались в мерзком ритме. Между "плитами" проступали синие вены.
Где-то вдалеке закапала вода. Но не звонко, как в пещерах — а глухо, будто капли падали на мокрую плоть. Между этим — шепот. Десятки шепотов, сливающихся в жуткий хор:
"...помоги..."
"...не нашел..."
"...так холодно..."
Внезапно стены покрылись бледными огоньками. Это оказались глаза — тысячи крошечных глаз, отражающих наш свет. Они следили за каждым движением.
— Это... мотыльки? — Сара протянула руку.
— Не трогай! — Лекс отдернул ее. — Смотри.
Одно "насекомое" развернулось. Это был вовсе не мотылек — а миниатюрное человеческое лицо с крыльями. Его рот растянулся в беззвучном крике.
— Нахрен! Нахрен! Нахрен! — Ален пятился назад, ударившись о Джима. — Я не подписывался на этот ужастик!
— Соберись, алкоголик, — Сара щелкнула пальцами перед его лицом. — Это все иллюзия.
— Иллюзия? — Рокси с истерическим смехом указала на свою ногу. — Тогда почему они реальные?
По ее джинсам ползли те самые "мотыльки". Там, где они касались ткани, появлялись кровавые пятна.
"Господи, зачем я согласилась? Это же явно не просто пещера. Лекс что-то скрывает — я вижу это по тому, как его зрачки расширяются перед каждой "ловушкой". Но... если мы сейчас развернемся, я никогда не узнаю правду. О том, почему он уехал. О том, что было между нами. И черт возьми, почему я до сих пор чувствую эту чертову привязанность?"
Внезапно стены сомкнулись, оставив лишь узкий коридор. Воздух наполнился запахом горелой плоти.
— Бежим! — Джим рванул вперед, таща Рокси.
Мы побежали вслепую. Мои кроссовки хлюпали по внезапно появившимся лужам — теплым и липким. Фонарь выхватил из тьмы дверь — старую, дубовую, с железными скобами.
— Здесь! — Лекс нащупал ручку. — Но... ей нужна жертва.
На двери четко проступили слова: "Цена прохода — боль."
— Дайте я, — я прижала ладонь к ржавой пластине. Металл впился в кожу, как живой. Кровь потекла по гравировке, заполняя буквы.
— Джесс, нет! — Лекс попытался отдернуть меня, но дверь уже открывалась с жутким скрипом.
Мы ввалились в комнату — будто груз свалился с плеч, с грохотом и пылью, без церемоний.
Дверь захлопнулась за нами с глухим стуком, словно захлопнулась крышка гроба. Я замерла, ощущая как воздух становится густым и сладковатым – смесь разложившейся плоти и заплесневелых цветов.
Температура резко упала – на коже выступили мурашки, дыхание превратилось в пар, а в ушах зазвенела тишина – неестественная, давящая, будто пещера затаила дыхание.
Фонари медленно ожили, выхватывая из темноты жуткую экспозицию. Тела. Десятки тел. Они не просто висели – их выставили, как экспонаты в музее.
Каждое в уникальной позе:
- У входа – мужчина в истлевшем смокинге, застывший в поклоне с бокалом в руке (внутри плескалась черная жидкость);
- Справа – девушка в свадебном платье с пустым букетом (восковые цветы прорастали сквозь ее пальцы);
- На центральной цепи – ребенок, обнимающий игрушечного медвежонка (его стеклянные глаза следили за нами).
Я невольно ступила назад – и почувствовала, как что-то хрустнуло под ногой. Опустив фонарь увидела, что пол усыпан личными вещами: портмоне с выцветшими фото, наручные часы, записные книжки.
Моя нога стояла на очках – стекло треснуло, оставив кровавый след на подошве.
Тишину нарушил странный звук – будто сотни шелковых лент развеваются на ветру. Я подняла голову.
Это шевелились волосы мертвецов – они удлинялись, сплетаясь в причудливые узоры на потолке.
Где-то капала вода – но при свете фонаря капли оказались черными и вязкими, как смола.
— Господи... — голос Сары сорвался на шепот. — Это же...
Она резко отвернулась, прикрывая рот.
— Не смотри, — Ален грубо развернул ее к себе. — Это ловушка. Они хотят, чтобы мы...
— Чтобы мы что? — Рокси засмеялась истерически. — Устроили танцы с трупами?
— Чтобы мы запомнили, — Лекс провел пальцем по табличке на груди ближайшего тела. — 12.09.1937. Они все были такими же искателями, как мы.
Я приблизилась к центральной фигуре – ребенку. Его губы были сжаты в тонкую ниточку, но...
— Он дышит, — я отпрянула, чувствуя как волосы встают дыбом. — Черт возьми, он...
Глаза ребенка распахнулись – зрачки расширились неестественно быстро.
Его рука дернулась – игрушка упала с жутким лязгом.
Изо рта полилась черная субстанция, складываясь в слова на полу: "СПАСИ МЕНЯ".
Сара закричала. Не просто вскрикнула – заорала так, что со стен посыпалась каменная крошка.
Несколько "экспонатов" одновременно дернулись в своих цепях, а фонари мигнули, на секунду погрузив нас в темноту.
Когда свет вернулся, ребенок смотрел прямо на меня. Его губы шевелились без звука, повторяя одно слово: "Мама..."
— Ну отлично, — Ален швырнул на пол фляжку. — Теперь у нас есть призрачный малыш. Кто-нибудь захватил экзорциста в рюкзак?
— Заткнись, — Джим резко толкнул его. — Это не шутки. Она... — он указал на стену, где появилась новая надпись кровью: "Игра началась. Прячьтесь".
Я почувствовала, как по спине побежали ледяные мурашки, во рту пересохло – язык прилип к нёбу, пальцы начали неметь – будто через них выкачивали кровь.
Первым зашевелился мужчина в смокинге. Его голова повернулась на 180 градусов с жутким хрустом:
— Вы... следующие... — прошипел он, и изо рта выпал червь, блестящий и жирный.
Цепи начали лопаться одна за другой. Труп невесты упал на колени, ее пальцы впились в пол:
— Спрячьте меня... от него... — из ее глазниц потекли кровавые слезы.
Ребенок внезапно закричал – пронзительно, как сирена. Звук ударил по барабанным перепонкам, заставив нас согнуться от боли.
— ДВЕРЬ! — Лекс схватил меня за руку. — Там, за алтарем!
Мы бросились вперед, продираясь сквозь падающие с потолка пряди мертвых волос липкие и теплые, ползущие по ногам черви — их прикосновение жгло как кислота и кровавые надписи на стенах, которые теперь пульсировали.
Дверь оказалась крошечной – как для ребенка. На ней висел замок в форме сердца.
— Цена прохода – память, — прочитала Сара, всхлипывая. — Что это...
Ребенок появился прямо за нами. Его пальцы впились мне в плечо, голос прошептал в ухо:
— Отдай самое дорогое воспоминание о нем. Или останешься со мной... навсегда.
— Твою ж мать... — я вскрикнула и чуть не зарядила малому с ноги.
Лекс обернулся. Его глаза были полны ужаса. Он понял, о чем речь – о кулоне, подаренном им. Это было самое дорогое воспоминание о нем за последние два года.
Тьма в четвертой комнате была особенной - не просто отсутствием света, а живой, дышащей субстанцией. Я зажмурилась, пытаясь привыкнуть к мраку, и вдруг осознала - здесь пахнет точно так же, как на бабушкином чердаке: пылью, старыми книгами и чем-то сладковато-приторным.
