Когда я ставлю на полку последнюю коробку, понимаю: всё. Теперь это
мой дом. В прихожей пахнет сыростью, окна выходят к морю — я давно
мечтала об этом. Детство, запах йода, шум волн, мерцание света от маяка
ночью — здесь я впервые почувствовала себя взрослой. Сейчас нет ни одной
родной души рядом. С бабушкой было иначе... только она умела слушать,
не перебивать, наливать чай, если грустно — молчать следом.
Это не сиюминутное решение. Я ухаживала за ней больше трёх лет —
таскала пакеты, измеряла температуру, меняла простыни, выслушивала
вздохи и жалобы, смотрела, как медленно уходит память. Другие — те, кто
назывался семьёй — появлялись к Новому году или на Пасху. Фотоальбомы
полны их — веселых, озорных, с праздничными коробками и шариками. Я на
них есть — обычно где-то сбоку, с краю кадра.
— Катя, налей мне чаю, — просила бабушка, когда уже было тяжело самой
встать. Я наливала. Спрашивала: “Бабушка, а из всех правнучек кто твоя
любимая?” Она улыбалась и молчала. Я ценила это молчание — оно иногда
дороже слов.
Год назад бабушка позвала “всех”. Большой стол — у нас последние годы
не бывало столько народу. Двоюродные, дяди, тёти, даже те, с кем не
виделась десятилетиями. Бабушка подняла глаза на меня, потом на них
всех.
— Я решила: всё, что у меня есть, останется Кате. Я её люблю. Она мне ближе всех.
Пауза была долгая. Я не знала, что делать с руками, просто держала чашку перед собой.
— А как же мы? — спросила Ирина.
— Это моё решение, Ира, — спокойно.
— Да нам и не надо, пусть Катя забирает, — вроде как пошутила одна из самых дальних тёток, но я поняла: ей невесело.
После похорон только на кладбище и встретились. Никто не позвонил, не
спросил: “Как ты?” — разъехались. Принесли по корзинке конфет, бумажные
белые цветы, посидели час и всё... Так, кажется, всё и завершилось бы.
Но вот я сижу в новом доме. Звонок. Никто из родни. Всё лишь молчит.
Никто не приехал, не поздравил. Даже открытку в мессенджере
не прислали. Только взгляд на фотографии в телефоне: я и бабушка вдвоём
на веранде — вот наши настоящие “праздники”.
Прошло пару недель. Я уже привыкла тут — расправила занавески,
разобрала посуду, купила цветы в гостиную. Вроде бы всё хорошо. Но
где-то в глубине — тревожно. Одно дело — жить тихо, другое — ждать, что
кто-то вот-вот напомнит о себе. Ну и напомнили.
С утра в телефоне мигает сообщение:
— “Не забыла о родне?”
Без подписи. Просто из чата, где когда-то обсуждали дни рождения и собаку. Я не отвечаю — смысл?
Следом другая — Ирина, двоюродная сестра.
— “Ну, домик у моря — красиво! Интересно, когда делиться будешь? Мы же все бабушкины родственники.”
Я пишу:
— “Ира, бабушка сама всё решила. Все документы у нотариуса. Претензий быть не может.”
Через полчаса уже звонок от Андрея.
— “Катя, ты совсем… Домик построила на наши деньги, молодец. Ну-ка делись как честная.”
— “Андрей, я ничем вам не обязана. Всё оформлено по закону, спроси у нотариуса.”
Он только фыркнул.
— “Суд увидит! Там расскажешь.”
После этого дня телефон стал тяжёлым. Каждое новое сообщение — мурашки по коже.
Пошли слухи. Причём не только в семье. Соседка из старого двора пишет:
— “Катя, а правда, что ты у бабушки всё отняла? Тут говорят, бумаги не настоящие были… Ты будто бы… ну… всех обманула…”
Я читаю и не верю глазам. Я не оправдываюсь. Просто молчу.
В семейном чате — куча колких фраз.
— “Мошенница.”
— “Бабушка бы никогда так не поступила.”
— “От такой родственницы всем стыдно!”
К ночи приходит голосовое:
— “Думаешь, заслужила, да? Спроси свою
маму, что бы она сказала!” — и пауза, как пощёчина. Маму я давно
похоронила — единственного человека, кто всегда меня понимал.
Первые пару раз я пыталась объяснить. Потом перестала.
Я ничего не украла. Я просто хочу жить спокойно.
Теперь ночами не сплю. Хожу по чужой кухне, считая шаги. За окном
шумит море, а в голове только эти слова: “Поделись”, “Верни”, “Ты нам
чужая”.
Удаляю соцсети. Не выхожу гулять — вдруг кто-то навстречу, вдруг
попросит ещё. Сердце проваливается каждый раз: чужая. Стыдно, обидно, но
выше головы не прыгнуть…
Впервые понимаю: настоящей семьи у меня теперь нет.
Через несколько дней утром — письмо на почте. Бумажный конверт,
дрожащий от того, как я его держу. Открываю, внутри — уведомление и
копия жалобы: “Катерина, готовьтесь, будем разбираться по закону. Вас
предупредили”. Подписано сразу четырьмя руками — Ирина, Андрей, ещё двое
дальних родственника. Всё по-серьёзному: намекают на суд, требуют “долю”.
Я положила конверт на стол. Руки вдруг онемели, как после морской
воды — ничего не чувствую, сижу и смотрю, как ползёт солнце по стене.
Захотелось выть. Звонить не стала никому.
В голове — гул: может, правда, продать всё, списаться с риелтором, исчезнуть в другом городе, чтобы никто не нашёл меня?
Вспомнила мамины слова — она часто повторяла: “Если ты права, не бойся никого. Главное — не предавай себя”. Но легче не стало.
Тот день промотался медленно. Я пролежала на диване почти до вечера,
только чай пила и слушала старые бабушкины сообщения на автоответчике.
Где-то
— короткое “Катюша, позвони, если скучно”, где-то — “я испекла твои
любимые пироги”. Плакала, не стесняясь — всё равно никто не видит.
Наутро собрала документы — копии завещания, чеки, даже выписки от
врача, подтверждающие, что бабушка до последнего была в уме и всё
понимала.
Позвонила нотариусу, объяснила ситуацию. Он спокойно ответил:
— “Катя, вас никто не имеет права трогать. Завещание оформлено правильно, есть свидетели, есть документы. Не бойтесь.”
Подумала, взяла себя в руки. Накинула простую кофту, заварила чай,
открыла чат. Решила просто написать. Без крика, без жалоб. Открытым
текстом — в семейный чат и на своей странице.
— “Я ухаживала за бабушкой, жила рядом, помогала ей последние годы
жизни. Никогда ни у кого ничего не просила. Документы на дом и
сбережения оформлены ею добровольно. В любой момент могу показать все
справки, завещание и даже переписку, если потребуется.
Задайте себе
вопрос: кто был с бабушкой, когда ей было страшно ночью? Кто держал её
за руку? Кто слушал — а кто приезжал только на праздниках? Я ничего у вас
не отбирала — просто выполнила бабушкину волю.
Если хотите — встретимся у нотариуса, берите юриста. Но обвинять без причины — подло и грустно. Больше ни с кем этой темы обсуждать не буду.”
Отправила и стала ждать. Руки дрожали, сердце билось сильно. В голове не было ни мыслей, ни надежд — просто пусто.
И вдруг сообщение. От Лены — самой тихой двоюродной сестры, она давно живёт в другом городе и редко пишет.
—
“Катя, я всё помню. Ты и правда всегда была рядом. Я сама видела, ночью
в больнице ты не спала, а остальные и пять минут не задерживались.
Не держи зла, пусть у тебя всё будет хорошо. Кому что суждено — того не миновать”.
Я выдохнула. Перечитала её слова трижды. Уже не так больно на душе. Может, не всё потеряно.
А может, есть кто-то, кто и правда помнит…
Наступил вечер. Я лежала у окна, слушала, как дождь барабанит по
подоконнику. В телефоне стояла тишина. Никто никому не отвечал — ни
новых обвинений, ни поддержки от других. Только Ленино доброе
послание немного грело душу.
На следующий день позвонила нотариусу — просто уточнить, всё ли
действительно хорошо, не будет ли проблем. Он проговорил так, как
будто ничего и не случилось:
— “Катя, у тебя все бумаги на руках,
бабушка сама всё оформила официально. Ты будь спокойна, тебя никто по суду не заставит отдавать. Родственники могут только потрепать нервы
разговорами. Не бери в голову.”
Выключила телефон, села перед окном и просто смотрела на дождь. За окном ломались ветки, ветер гнал сырой воздух. Я подумала — а почему, собственно, я должна прятаться? Хватит.
Оделась, сходила в магазин, купила хлеб, сыр, кофе. На меня посмотрела соседка — коротко, но уже не отвернулась. Значит, слухи доходят, но мне всё
равно. Я теперь никому не обязана быть удобной.
Через три дня пришло письмо от Андрея. Просто три слова:
— “Жди повестку. Будем судиться.”
Я не ответила. Просто отправила его в архив.
На душе стало пусто, но и как будто легче. Каждый шаг — страх, но уже не такая тоска.
Прошло ещё немного. В чате стало призрачно — ни поздравлений, ни
просьб, ни “с праздником, Катя!”. От меня все отвернулись. Даже со
стороны старых приятелей — молчание, один раз только написали: “Ты как,
держишься?”
Ответила, что держусь.
Никто не понимал, что значит быть виноватой просто за то, что помогала своему любимому человеку до самого конца.
А потом вдруг — приходит голосовое от Лены.
— “Катя, я тут подумала. Всем-то не докажешь, а кому надо — тот рядом. Я тебя не осуждаю. И давай, если что, приезжай ко мне. У меня тут место есть.”
Я слушала и впервые за много недель улыбнулась. Пусть одна, пусть вся
эта родня больше обо мне не вспомнит. Но я сделала правильно.
По вечерам занавески тихо колыхались — ветер не стихал. Я убрала своё
наследство в дальний ящик. Всё, что было от бабушки — несколько писем,
вышитая салфетка, монета на счастье. Остальное — просто стены.
Иногда обида возвращалась. Особенно когда видела чужие семейные
фотографии, где все вместе улыбаются и садятся за длинный стол, где все
будто по-настоящему родные. У меня теперь нет такого.
Но и в одиночестве иногда можно отогреться.
Я выучила — иногда правота — это крепость и одиночество сразу.
Всё равно бабушка бы была довольна, что у меня есть свой дом.
Я ещё подброшу полено в печь, заварю густой чай и включу тихую музыку.
Пусть жизнь идёт — как идёт.
Если этот рассказ откликнулся вам в душе — буду очень рада видеть вас среди своих подписчиков. Не стесняйтесь писать в комментариях свои мысли и истории, ведь для меня важно каждое слово отклика и поддержки. Спасибо, что читаете!