Почему место для народных забав было окружено кладбищами? Как этот район стал пристанищем для самых непокорных людей своего времени? Какие темные делишки здесь проворачивались?
Марьина роща пример того, как городская память превращает обыденное в легенду, и, пожалуй, в этом и есть настоящая прелесть Москвы: за каждым районом стоит целый пласт мифов, тайн и историй, которые продолжают жить, даже если их никто не может доказать. Но кто такая Марья? И была ли она вообще?
Версий множество, и почти все они больше похожи на художественные вымыслы, чем на исторические факты. Самое распространенное предположение, что лесной массив к северу от границы города принадлежал неким помещикам по фамилии Марьины, не выдерживает критики, ведь таких помещиков попросту не существовало. Есть более романтическая версия, будто граф Шереметев подарил эти земли своей возлюбленной, крепостной по имени Марья, но в реальности простородной избранницей одного из богатейших людей империи была певица Прасковья Ковалёва (Жемчугова). Старожилы еще рассказывают о трактире «Иван да Марья», который будто бы дал название рощам и деревне. Такой трактир действительно существовал, но появился только в 19 веке, а название «Марьина роща» известно с 17 столетия.
Самая живописная версия, почти народная баллада: красавица Марья, против воли выданная замуж за старого князя, тайно встречалась с возлюбленным, пока ревнивый супруг не убил молодого человека. Оставшись без любимого, Марья, собрав обиженных князем людей, ушла в лес и возглавила шайку новоиспеченных разбойников, которая грабила проезжих богачей. Этот миф, пусть и эффектный, также не имеет под собой никаких документальных оснований. Вероятно, роща была названа по имени близлежащей деревни, впервые зафиксированной в переписных книгах 1678 года как «Марьино, также именуемое Боярским». Эта деревня находилась рядом с речкой Копытовка, теперь спрятанной в подземную трубу под Звездным бульваром, и принадлежала князю Якову Лобанову-Черкасскому.
Однако за романтическими легендами о таинственной Марье и ее разбойничьей дружине скрывается вполне прозаичная, но убедительная реальность. Дело в том, что с 1742 года нынешний Сущевский вал стал таможенной границей города, а по лесистым окраинам Марьиной рощи пролегал оживленный торговый путь на Дмитров и Сергиев Посад. Густой, непролазный лес служил идеальным убежищем для налетчиков: из чащи легко было напасть внезапно и также исчезнуть без следа, потому купцы, возвращавшиеся в Москву с товарами или выручкой, становились легкой добычей для охотников за чужим добром. И если легенды вызывают сомнение, то документы - упрямая вещь. История знает немало случаев грабежей в этих местах, и в одном из них, по иронии судьбы, упоминается не кто иной, как князь Лобанов, но вовсе не в роли жертвы, а в числе нападавших.
Долгие годы Марьина роща оставалась не только краем разбоя, но и местом, куда свозили тех, кого иначе не ждал ни крест, ни отпевание. По указу императрицы Елизаветы здесь, за чертой города, в 1750 году открылось первое официальное кладбище «Лазаревское». Спустя 21 год здесь появилось еще одно кладбище - «Миусское», на котором хоронили жертв чумы. На Лазаревском же хоронили безымянных, бедных, бродяг, самоубийц. После пожара 1812 года сюда свозили останки погибших, не успевших найти приюта в семейных склепах.
Тела убитых, найденные на улицах Москвы, выставляли для опознания, в надежде, что кто-то из родных узнает исчезнувшего. Но многих так никто и не искал. Зимой неопознанных хранили в прообразе морга, «убогом доме» при церкви Ивана-воина, а с наступлением Семика, весеннего поминального дня, тела заворачивали в саваны и хоронили в братской могиле на Лазаревском кладбище. Сюда приходили те, чьи близкие исчезли без следа, помянуть, постоять в тишине, просто побыть рядом. Постепенно это место обрело особый, печальный ритуал - в Семик в Марьиной роще собирался народ, оплакивать ушедших и вспоминать забытых.
Впрочем, скорбное поминовение в Марьиной роще быстро сменялось шумным весельем: к вечеру в роще звучали не молитвы, а песни, смех и звон бутылок. Так как в Семик начиналась русальная неделя, девушки приезжали гадать на суженого. Оживленным местом стало и старое Немецкое кладбище, располагавшееся между Вторым и Третьим проездом. Под дубами среди могил иностранцев отдыхали горожане. Тут покоились кругосветный путешественник Тавернье, командир Бутырского полка Гордон и пастор Глюк, основатель первой гимназии Москвы. Кстати, именно семье Глюка служила девочка Марта Скавронская, та самая, что станет Екатериной I.
Именно в Марьиной роще родился и провел первые шестнадцать лет жизни Фёдор Достоевский. 19 мая 1828 года, перед отъездом в Санкт-Петербург, на народных гуляниях в Марьиной роще побывал Александр Пушкин, упоминал эту традицию и Михаил Лермонтов. Позднее сюда также приезжали Николай Гоголь и даже московский генерал-губернатор князь Долгоруков.
Со временем Семик в Марьиной роще превратился в народное гулянье с хором, качелями, чайными палатками и трактирами, это место даже включалось в путеводители. В начале 19 века роща на некоторое время становится довольно модным дачным местом: крестьяне сдавали свои избы в аренду москвичам.
Поминки перенеслись на кладбища, «убогий дом» перевели, и сама традиция постепенно ушла в прошлое. В советское время Лазаревский погост ликвидировали, на его месте построили детский парк, а вот Миусское захоронение сохранилось и по сей день.
Во времена нашествия Наполеона в 1812 году, роща стала убежищем для спасавшихся от пожаров и мародеров. Именно здесь, по преданию, группа французских грабителей была истреблена не регулярными войсками, а крестьянами с вилами и дубинами. И это один из первых примеров того, как роща служила не только природным укрытием, но и территорией народного самоуправства.
В 1830-х годах здесь стали устраивать дуэли, впрочем, ни одна из которых не закончилась трагически. Наоборот, здесь активно работали трактиры, в которых участники конфликтов после формального выстрела мирились за рюмкой вина.
К середине века роща начала терять свой лесной покров. Сначала из-за строительства железной дороги, затем из-за вырубок. К 1850-м здесь остались лишь гниющие пеньки и тракт до Останкина, засаженный молодыми тополями. Интерес Шереметевых к этой земле постепенно угасал, особенно после того, как железная дорога отрезала рощу от Останкинского имения.
Согласно легенде, превращением в поселение роща обязана… французам. Иностранные дельцы предложили графу Шереметеву сдать им в аренду участок Марьиной рощи, от Сущевского вала до железной дороги, расчистить его, проложить прямые улицы и возвести недвижимость для зажиточных людей. Граф же, не имея ни интереса, ни нужды в таком деле, да и в Москве не проживая, вряд ли вообще знал, что такое Марьина роща. А потому все это ему было безразлично. Зато знал ушлый юрист, смекнувший, что такое мелочное дело не стоит внимания графа, и взял все на себя, договорившись с местными властями, обеспечив «сдачу» земли в аренду без лишних вопросов.
Планы были амбициозны: прямые улицы, «красивые домики» на малых участках, заселение привилегированной публикой. Но реальность оказалась суровее. Ни дорога, ни вода, ни связь с центром - ничего этого не было. Когда французские предприниматели начали вырубать рощу, расставлять улицы и разделять землю на участки, их планы столкнулись с неожиданной преградой: никто не желал покупать землю. Разве что трактирщики, для которых аренда была вопросом выживания, согласились на условия. Удивленные французы попытались понять причину неудачи и обратились к местным властям.
За подарки урядник откровенно признался: «Нужно поговорить со становым». Тот, в свою очередь, за подарки, отправил незадачливых дельцов к приставу. Одарили и пристава, который прислал в качестве арендаторов зависимых от него лавочников, да на этом торговля и кончилась. Разочарованные предприниматели покинули Россию, решив больше не связываться с местными порядками. Так бы и закончилась эта история, ежели не железная поступь прогресса.
Одной из ключевых задач железнодорожного сообщения стало расширение связи с западом. Московско-Виндаво-Рыбинская железная дорога, не имеющая иностранного капитала, столкнулась с препятствием, когда выяснилось, что часть нужной земли уже была сдана в аренду иностранцам.
После безуспешных попыток решить вопрос с русскими арендаторами, правление дороги решило обратиться за помощью к высшим властям, но столкнулось с затруднениями. Оказалось, что обманутые французские акционеры давно передали свою концессию банку, принадлежавшему дому Ротшильдов. В итоге, после долгих переговоров и выплат французам компенсации, строительство продолжилось, оставшиеся земли были сданы в аренду по копеечным ценам, а Шереметев и вовсе передал ненужную вотчину в собственность города.
В Марьиной роще селятся самые разные люди: кто-то давно мечтал о собственном доме, кто-то селит жильцов, кто-то скрывается от посторонних глаз, а кто-то просто работает на фабрике поблизости. Всех привлекают дешевизна и уединение. Нет водопровода - воду покупают у водовозов, скупые таскают из колодцев, несмотря на врачебные запреты. Освещения нет - и ладно: добрым оно ни к чему, а недобрым мешает. Дорог почти нет, но и колясок у жителей тоже. Лавки появляются и исчезают, только винные держатся крепко. В деревянных бараках селились бедные рабочие, трудившиеся на местных фабриках. По вечерам роща гудит: ремесленники, мещане, купцы, разорившиеся дворяне, все смешалось в пьяном веселье. На постоялых дворах запираются как в крепости: ночи темные, улицы грязные.
После того как одна из главных улиц Марьиной рощи оказалась отрезана от движения из-за проходящей железной дороги, район начал терять свою привлекательность как место для загородного отдыха. Москвичи стали предпочитать прогулки у Останкинского пруда, в Петровском парке и на Воробьевых горах. Вслед за этим начался упадок местных трактиров, некогда популярных среди горожан. Один за другим сгорали деревянные здания заведений «Приволье», «Уют», «Антиповский». Примечательно, что их владельцы незадолго до пожаров оформили страхование имущества на крупные суммы в известных московских страховых обществах. Страховые премии вчерашние кабатчики начали вкладывать в строительство жилых домов.
В самом начале XX века здесь царила особая атмосфера. Полумрак, где с легкостью растворялись краденые вещи, подделывались деньги и процветала контрабанда. Не случайно район облюбовали те, кто предпочитал действовать вне закона. Одной из колоритных фигур того времени был Иван Ланин по прозвищу «братское сердце», житель улицы, которая ныне носит название Октябрьская. На фасаде его дома красовалась скромная вывеска: «Экипажное заведение». Однако за ней скрывался не просто сервис по аренде лошадей и экипажей, а целый узел криминальной логистики. Ланин не только предоставлял транспорт преступным группировкам, но и активно участвовал в перепродаже лошадей, которых ему поставляли цыганские диаспоры.
Еще одним из примечательных теневых персонажей старой Марьиной рощи был некий Ильин, человек с портновской артелью под началом и со связями в криминальной среде. В отличие от Ланина «братского сердца», слыл он настоящим пауком. Именно он, по свидетельствам старожилов, первым наладил в районе своеобразную подпольную фабрику по «отмыву» краденого. Ночами в рощу въезжали подводы, груженые тюками - это был товар, добытый налетами на магазины и склады. По темным улицам бесшумными тенями шмыгали люди, тюки исчезали в домах, а к утру уже подводы наполнялись новым содержимым. За ночь одежда получала вторую жизнь, перекроенная, переиначенная, с новыми ярлыками, она отправлялась на знаменитые московские рынки: Сухаревку, Смоленский, и прочие. Узнать прежнюю вещь было почти невозможно, ведь измененный фасон и утраченные приметы делали любую экспертизу бессмысленной. Полиция закрывала на это глаза не без выгоды для себя, ей полагалась доля с прибыли. Так в Марьиной роще, с легкой руки Ильина, зародилось ремесло не только перешивания краденого платья, но и переделки обуви. Позже выяснилось, что за всем стоял Шубин, владевший погоревшими трактирами.
Со временем от рощи осталось одно название, город наступал: запустили трамвай, а летом 1907 года открылось впервые автобусное движение Останкино-Марьина роща и Останкино-Крестовская застава. Постепенно прокладывали водопровод и канализацию, появились мощенные улочки - Марьина роща стала городской окраиной.
С 1915 года одним из самых доходных подпольных промыслов Марьиной рощи стал сбыт фальшивых почтовых марок, временно заменявших мелкую монету. В условиях войны и острой нехватки серебряной разменной валюты государство пустило в обращение марки с портретами царей, снабженные печатью «Имеет хождение наравне со звонкой монетой». Лишенные защиты, они стали легкой добычей для фальшивомонетчиков. Подделки печатались в литографиях Серпухова и Калуги, а их реализацию от Москвы до Рыбинска организовали братья Алексеевы из Марьиной рощи. Полиция не раз пыталась уличить их в преступной деятельности, но безрезультатно.
Когда в 1915 по Москве прокатился немецкий погром, «братское сердце» Ланин с работниками и телегами направились в центр, привезя оттуда тюки готового платья из известного магазина Мандля на Софийке. У Сущевского вала разгромили аптекарский склад: сперва выпили весь спирт, затем принялись за эфир и химические смеси, от которых вскоре многим стало дурно. Самым неудачливым досталось и на садоводстве Фохта у Александровской улицы: набрали в карманы луковиц и рассады, но все оказалось несъедобным. Когда поняли, что ценного больше нет, стали уносить землю — кто в чем мог: в ведрах, корзинах, даже в картузах. К вечеру на место прибыла полиция, мол, громить больше не приказано.
В 1920-е годы в одном из помещений бывшего трактира «Уют» действовала скромная легальная чайная, которую уже знакомый нам Шубин, по воспоминаниям современников, использовал как прикрытие для более доходного, но сомнительного бизнеса. Под видом импорта контрабандной французской парфюмерии под названием «L’Origan» он организовал подпольное производство духов. Якобы контрабандные ароматы изготавливались и разливались в арендованном здании бывшей шоколадной фабрики Ливанова, расположенной в 5-м проезде Марьиной рощи. Операция велась через фиктивную артель, формально оформленную как кооператив, что позволяло обходить официальные запреты и проверки.
Неудивительно, что многие сцены телесериала «Место встречи изменить нельзя», рассказывающего о послевоенной Москве, где орудовала банда «Черная кошка», снимались в Марьиной роще.
До 40-х годов Марьина Роща была домом многих криминальных элементов Москвы, однако вскоре улицы опустели, налетчики были схвачены, покосившиеся бараки стерты с лица земли, уступив место мирному и уютному району. Над преимущественно деревянными домиками возвышались «хрущёвки», фабрики работали в Марьиной роще и в советское время, но к началу 2000-х они либо закрылись, либо переехали, поэтому из рабочей окраины роща превратилась в один из центров культурной жизни столицы.
В 1997 году разработали гербовую эмблему района: танцующая девушка на зеленом холме, память о народных гуляниях. Интересно, что на первоначальном гербе, разработанным Комаровским, Марья носит красный венок и черную косу. Но когда в 2004 году обновляли герб муниципального образования, героиня, олицетворяющая район, предстала в ромашковом венке с двумя светлыми косами. Именно этот образ запомнился и полюбился москвичам, хотя в 2020 году девушке «вернули» смоляную косу.
Напоминанием о былых временах Марьиной рощи служит декор одноименной станции метро. Десять колонн платформы, будто скопировали округлые очертания чайников - неслучайная аллюзия на минувшие времена, когда фарфор служил непременным украшением каждого дворцового интерьера, а владевший рощей Шереметев слыл коллекционером редких образцов фарфора. Путевые стены обеих платформ и выходы из вестибюля украшены мозаичными панно, выполненными народным художником России Сергеем Васильевичем Горяевым, изображающими пейзажи Шереметевских имений. Но даже здесь уже остепенившаяся Марьина роща не обошлась без хулиганства: при тщательном осмотре на одном из панно можно обнаружить влюбленных козликов.
Прогуливаясь по тихим улицам современной Марьиной рощи, трудно поверить, что район пережил и разбойничьи вылазки, и купеческие авантюры, пожары, дуэли, контрабанду, советскую индустриализацию и криминальную романтику. Но стоит прислушаться, и за шумом трамвая можно уловить отголоски той самой старой рощи, где в тишине шелестели деревья, скрывая темные тайны. И, может быть, в вечернем свете фонарей снова мелькнет таинственный силуэт Марьи, которую никто не видел, но которую навсегда запомнил город.
alexiskiskis