Ноябрь пришёл с сыростью и холодом, окрасив город в оттенки серого и охры. Улицы блестели от дождя, а фонари разливали тусклый свет, будто уставший бороться с туманом. Артём сидел в своей квартире, заваленной эскизами и пустыми кофейными чашками, и смотрел на чистый лист бумаги, лежащий на столе. Рядом стояла открытая бутылка воды и ручка, которую он сжимал так сильно, что пальцы побелели. Он хотел написать Кате — не сообщение в мессенджере, а настоящее письмо, как в старых книгах, которые она любила. Что-то, что могло бы объяснить его молчание, его страх, его возвращение в кафе две неделе назад. Но слова не шли.
Артём откинулся на стуле, потирая виски. Его квартира была маленькой, но уютной: книжные полки, старый проигрыватель в углу, окно с видом на крыши соседних домов. На подоконнике лежала книга Элис Манро, которую Катя оставила в кафе, с её надписью: «Для тех, кто ищет себя». Он перечитывал эту фразу десятки раз, чувствуя, как она одновременно вдохновляет и обвиняет. Встреча с Катей в кафе перевернула его мир. Её слова — «Теперь моя очередь решать» — звучали в голове, как вызов. Она не отвергла его, но и не приняла, оставив его в подвешенном состоянии, где он боролся с самим собой.
Он взял ручку и начал писать: «Катя, я не знаю, с чего начать. Ты заслуживаешь правды, но я не уверен, что умею её говорить». Он остановился, перечеркнул строку и скомкал лист. Слова казались пустыми, как будто он пытался уместить три месяца боли в несколько предложений. Он вспомнил её взгляд в кафе — не злой, но усталый, полный вопросов, на которые он не ответил. Она была права: он решил за неё, ушёл, не спросив, чего она хочет. И теперь, если он хотел вернуть её доверие, ему нужно было быть честнее, чем когда-либо.
Артём встал, подошёл к окну и посмотрел на город. Где-то там была Катя — возможно, в своём издательстве, редактировала рукопись, или в кафе, листала книгу. Он представил, как она подчёркивает строки, как её пальцы теребят угол страницы, когда она задумывается. Эта картина была такой живой, что он почувствовал острую тоску. Он скучал по ней — по её смеху, её историям, её свету. Но страх всё ещё был там, шепча, что он не достоин, что он повторит ошибки отца.
Его отец. Артём редко позволял себе думать о нём, но после разговора с Катей воспоминания вернулись, как непрошеные гости. Он помнил, как отец учил его кататься на велосипеде, как они строили замки из песка на даче. Он был высоким, с громким смехом, и Артём смотрел на него, как на героя. Но потом всё изменилось. Когда Артёму было десять, отец начал отдаляться — меньше говорил, чаще запирался в кабинете. А потом ушёл, оставив записку: «Прости, я не справился». Артём нашёл её на кухонном столе, пока мама была на работе. Он никому не показал, спрятал в ящик, но слова въелись в память. Мама не плакала при нём, но он слышал её рыдания по ночам. Его младшая сестра, Лиза, тогда была слишком маленькой, чтобы понять, но Артём чувствовал вину — будто он мог что-то изменить.
Лиза теперь жила за границей, в Лондоне, и они редко общались. Последний раз она звонила месяц назад, и её голос был холодным, как будто она винила его за то, что он остался с мамой, пока она уехала. «Ты всегда был маминым сыном», — сказала она однажды, и Артём не нашёл, что ответить. Он не был готов рассказать ей, как боялся стать как отец, как этот страх диктовал его жизнь. С Катей он впервые почувствовал, что может быть другим, но страх оказался сильнее. Пока.
Артём вернулся к столу, взял новый лист и начал снова: «Катя, я сбежал, потому что боялся. Не тебя — себя. Ты назвала меня надёжным, и я запаниковал, потому что не знаю, умею ли быть таким». Он писал о своём отце, о маме, о том, как их боль стала его тенью. Он писал о ней — о том, как её улыбка заставляла его верить, что он может быть лучше. Но закончив, он не почувствовал облегчения. Письмо было честным, но отправить его значило открыть себя полностью, а он не был уверен, что готов.
— Чёрт, — пробормотал он, комкая очередной лист. — Почему это так сложно?
Он встал, надел куртку и решил выйти. Ему нужно было движение, чтобы заглушить мысли. Он направился в книжный магазин, где они с Катей познакомились. «Литера» была шумным местом, с запахом бумаги и кофе, с толпами людей, листавших новинки. Артём бродил между полками, пока не наткнулся на сборник Чехова — тот самый, что Катя держала на фестивале. Он взял книгу, чувствуя, как сердце сжимается. Это было не письмо, но, возможно, способ сказать то, что он не мог выразить словами.
— Вы берёте? — спросила продавщица, девушка с ярко-синими волосами.
— Да, — ответил он, доставая кошелёк. — И ручку, пожалуйста.
Дома он открыл книгу и написал на первой странице: «Для Кати, которая учит меня быть смелее». Он добавил записку: «Прочитай. Я буду ждать. Артём». На следующий день он пошёл в кафе «Зёрна и книги», где видел Катю. Официантка, пожилая женщина с доброй улыбкой, согласилась передать книгу.
— Для девушки, которая часто здесь сидит? — спросила она, подмигнув. — Хороший выбор.
— Надеюсь, — сказал Артём, чувствуя, как горло сжимается. — Спасибо.
Он ушёл, не оглядываясь, но впервые за месяцы почувствовал лёгкость. Он сделал шаг — маленький, неуверенный, но шаг.
Катя пришла в кафе вечером, после долгого дня в издательстве. Она устала: рукопись, которую она редактировала, была полна ошибок, а начальник намекнул, что ей нужно брать больше проектов. Она села у окна, заказала капучино и открыла ноутбук, чтобы дописать свой рассказ. Её героиня, Анна, была похожа на неё — искала себя, но боялась доверять миру. Катя писала, но мысли то и дело возвращались к Артёму. Его слова в кафе — о страхе, о отце — не выходили из головы. Она понимала его, но боль от его молчания всё ещё была свежей.
— Это вам, — сказала официантка, положив на стол книгу. — Какой-то молодой человек оставил.
Катя посмотрела на сборник Чехова, и её сердце заколотилось. Она открыла первую страницу и увидела надпись: «Для Кати, которая учит меня быть смелее». Рядом лежала записка: «Прочитай. Я буду ждать. Артём». Её пальцы дрожали, когда она листала книгу. Она вспомнила их первую встречу, его голос, когда он говорил о Чехове. Это было не просто подарок — это было признание.
— Что за чертовщина? — пробормотала она, глядя на книгу.
Она достала телефон и набрала Маше.
— Маш, он оставил мне книгу, — сказала она, едва подруга ответила.
— Кто? Твой исчезающий волшебник? — спросила Маша с сарказмом. — И что за книга?
— Чехов. С надписью. Он написал, что я учу его быть смелее.
— Ого, — протянула Маша. — Это мило. Или манипуляция. Что думаешь?
— Не знаю, — честно сказала Катя. — Я злюсь, но... это трогает. Он пытается, Маш.
— Пытаться — это не то же, что сделать, — сказала Маша. — Но если он тебе важен, поговори с ним. Только не дай себя снова ранить.
— Не дам, — сказала Катя, чувствуя, как внутри растёт решимость. — Спасибо.
Она повесила трубку и посмотрела на книгу. Её пальцы гладили надпись, и она почувствовала, как гнев смешивается с надеждой. Артём сделал шаг, но теперь её очередь решать. Она набрала его номер, который так и не удалила, и написала: «Нашла книгу. Поговорим. Завтра, в кафе, в семь». Нажав «отправить», она выдохнула. Это не было прощение, но это был шанс — для него и для неё.
Артём сидел дома, когда пришло её сообщение. Он перечитал его трижды, чувствуя, как сердце бьётся быстрее. «Поговорим». Одно слово, но оно значило больше, чем он смел надеяться. Он посмотрел на скомканные листы писем, которые так и не отправил, и улыбнулся. Может, он ещё не всё испортил.
Катя закрыла ноутбук и допила кофе. Она не знала, что будет завтра, но впервые за долгое время чувствовала, что контролирует свою историю. Город за окном был холодным, но в её груди теплилась искра — не любви, пока нет, но возможности.