Я стоял, смотрел на нее, как завороженный, и пытался понять, в какой момент женщина, которую я любил, превратилась в кого-то, кого я больше не знаю, в кого-то чужого и далекого.
К утру я так и не сомкнул глаз. Сидел на кухне, уставившись на нетронутую чашку кофе, словно там был ответ на все мои вопросы. Мозг лихорадочно перебирал обрывки вчерашнего вечера, пытаясь понять, что она говорила ночью, выхватывая из темноты отдельные слова и фразы. «Это ничего не значит, – убеждал я себя. – Это не должно ничего значить. Просто случайность, недоразумение, что-то, о чем она сожалеет». Нутро скручивалось от каждой возможной версии, от каждой страшной догадки.
В восемь часов тринадцать минут утра я услышал, как она спускается. Вошла медленно, осторожно, потирая виски, словно пытаясь унять пульсирующую боль, лицо бледное от тяжести похмелья. Увидела меня и замерла, словно испуганная лань, не зная, чего ожидать, не уверенная, зол я или сломлен.
– Привет, – сказала она осторожно, словно ступая по тонкому льду.
Я не ответил. Просто молча указал на стол. Ее туфли на высоком каблуке лежали там, грязные, поцарапанные, словно их пинали ногами. Рядом валялось порванное ожерелье, которое она носила, порванное и бесполезное. Не хватало одной бусины, словно кто-то вырвал ее с корнем. Я нашел ее в ее сумочке, треснувшей, словно на нее наступили, словно растоптали.
Она проследила за моим взглядом и побледнела, словно увидела привидение. Потом ее лицо вспыхнуло, словно от пощечины.
– Михаил, я знаю, как это выглядит, – начала она оправдываться, но ее голос звучал фальшиво, неубедительно.
– Ты хоть помнишь, что говорила ночью? – перебил я, стараясь сохранять спокойствие, но чувствуя, как внутри закипает гнев.
Она моргнула, пытаясь собрать воедино обрывки ночных воспоминаний, словно собирала осколки разбитого зеркала. Потом села, потирая лоб, словно пытаясь унять головную боль, но я знал, что она пытается выиграть время.
– Мы поехали в центр, встретились с Катей и остальными, – сказала она. – Я выпила лишнего, признаю. Катя сказала, что я упала на улице. Таксист уронил мою сумку. Наверное, тогда и порвалось ожерелье.
Я ничего не сказал, продолжая молча смотреть на нее, словно оценивая ее слова.
– А платье? – спросил я, и в моем голосе прозвучала ледяная сталь. – Выглядит так, будто кто-то пытался сорвать его с тебя, словно кто-то пытался сорвать с тебя невинность.
Она замялась, словно пытаясь подобрать слова, словно ища правдоподобное оправдание.
– Я… не знаю, – сказала она наконец. – Может, когда я упала, или кто-то толкнул в клубе. Там было много народу. Люди были пьяные, словно обезумевшие звери. Иногда бывает грубо, – добавила она, и в ее голосе прозвучала мольба.
Я не верю ни одному слову. Что-то тут нечисто. Но что? Читать далее...