Солнышко грело ещё совсем по-летнему, но в садах уже вовсю цвели флоксы, а мощные стрелки гладиолусов как бы намекали, для чего их так старательно растят бабушки... Но во всём, даже в скором окончании лета, есть своя радость, например, варенье и, конечно же, пенки!
— Давай-ка мы с тобой, Юлька, пирожных и лимонаду наделаем и на наше место загорать пойдём?
— И Машку возьмём!
Как сделать лимонад? Развести сироп от варенья водой! А пирожные из хлеба и масла? Намазать хлеб маслом и пенки от варенья сверху положить!
— Бабушка!! Мы Машку пасти хотим! — заорали мы каждая своей бабушке.
— Только недалеко! — сказали бабушки тоже хором.
Странно, но недалеко наших бабушек сильно отличались от нашего с Юлей понимания того же.
Недалеко наших бабулей находилось в прямой видимости из окна нашего дома, в крайнем случае из-за забора палисадника.
А мы пошли мимо домов и гаражей, до самых картофельных полей и заросшего лебедой, пижмой, пустырником и полынью пустыря.
Это место выгодно отличалось от всех других тем, что мимо никогда не ходили знакомые бабушки и не говорили, как мы должны говорить, есть, пить, одеваться и во что играть.
К тому же, если аккуратно уложить высокие стебли, то получалась удобная закрытая от ветра площадка, на которой можно было отлично позагорать, не обращая внимания на прохладный ветер, настойчиво шептавший о скорых дождях, снеге, школе и прочих ужасах надвигавшейся осени.
Козе наше место тоже понравилось, и пока мы пили лимонад, улетали пирожные и болтали о тысяче разных интересных тем, она громко и очень заразительно хрустела вкусными, с её точки зрения, травами.
Солнце перевалило за полдень, и мы вспомнили, что дома есть суп с куриной лапшой, а Машка о том, что её всё-таки надо доить.
Мы весело шли по пыльной тропке и даже не подозревали о том ужасе, который испытали наши бабушки, когда, выглянув на булочку, не обнаружили ни внучек, ни козы, ни каких-либо следов нашего присутствия. Были опрошены все ребята и старушки. Осмотрены все канавы... «Конечно, в гаражи заманили/затащили, а там, ох Господи, сожрали/убили/издеваются!!!!» — дружно решили наши бабушки (только не говорите, что в СССР такого не было и не знали! Всё было, и все знали и боялись!).
— Ю-у-у-уля-а-а-а!!! Све-е-е-ета-а-а!!!
Услышали мы разноголосые вопли.
— Может, не нас? С чего нас-то орать? Мы ж отпросились!
Но именно нас искали всей улицей: «Ах, бесстыжие! Куда уматали! Всех напугали!...» Кричали на нас не только наши бабушки, но все другие участники поисков.
А по возвращении нас ждал новый неприятный сюрприз, уже от Машки...
— А ну-ка, пастушки, идите-ка сюда! Попробуйте, чего наделали! — с этими словами бабушка Капа подала нам кружку с молоком. Юлька хлебнула и побежала мыть рот к рукомойнику. Я тоже попробовала — под обычным молочным вкусом скрывалась горечь, жуткая вязкая горечь! Она не отполаскивалась, не запивалась ни водой, ни чаем, до самого вечера этот горький привкус отравлял и суп, и хлеб, и картошку, и даже карамельные конфеты. Оказывается, наевшаяся полыни коза каким-то образом может передавать горечь молоку.
Единственный, кто был рад пить такое молоко, это козлёнок Бельчик. И делал это со всем старанием, смешно расставив ножки и задрав головёнку, он не расставался с выменем даже на подышать, от чего молочные пузыри образовались на носу и в углах ротика, тогда он кашлял, чихал, обрыхгивая всё вокруг, но едва отдышавшись, снова приступал к своей важной миссии. И справился с ней на отлично! Через пару дней молоко снова стало таким, каким мы его любили.
А у нас с Юлькой, хоть и угрожали больше ни в какое Доможирово больше не пускать, всё стало по-прежнему.
