— Мама, ты сама понимаешь, что говоришь? — Михаил нервно барабанил пальцами по столу, пытаясь сдержать раздражение.
— А что тут понимать? — Валентина поправила седую прядь и демонстративно вздохнула. — В шестьдесят три мне тяжело содержать такую большую квартиру. Одной. Как ты не видишь?
Они сидели на кухне её трёхкомнатной квартиры — той самой, где Михаил вырос, научился ходить, где праздновал выпускной, откуда уходил в армию. Эти стены хранили историю их семьи. Двадцать лет назад здесь ещё был отец. Теперь — пустота и тишина.
— Я бы помогал, если б ты позволила, — тихо произнёс он.
Валентина махнула рукой:
— Помогал бы! Сын, тебе сорок, у тебя маленький ребёнок и жена в декрете. Какая помощь? Копейки на лекарства присылаешь и думаешь, что выполнил сыновний долг?
Михаил почувствовал, как внутри закипает злость. Всегда одно и то же. Вечные упрёки, вечное чувство вины, вечное "я ради тебя всю жизнь положила".
— Предлагаешь продать твою квартиру и что? Куда ты денешься?
Валентина загадочно улыбнулась:
— У Людмилы поживу немного. Деньги вложу удачно. Разумное решение в моём возрасте.
Михаил знал эту улыбку. Так мама улыбалась, когда что-то задумала. В детстве это сулило приключения. Сейчас почему-то заставляло нервничать.
— Валя, это безумие! — Людмила кружила по своей маленькой кухне, разливая по чашкам ароматный чай. — Продать квартиру и... что?
— А то! — Валентина стукнула ладонью по столу. — Всю жизнь на них положила. Всё для Мишеньки, всё для семьи. Муж ушёл рано, я одна тянула. А что теперь? Звонит раз в неделю, приезжает по большим праздникам. Будто отчитывается — мать жива ещё!
— Но квартиру продавать...
— Слушай сюда! — Валентина придвинулась ближе. — Я тридцать семь лет проработала бухгалтером в домоуправлении. ТРИДЦАТЬ СЕМЬ! Ни разу за границей не была. О чём мечтала? Чтобы у сына всё было. А у меня что? Пенсия — слёзы. Суставы ноют. Лето в огороде на коленях, зима — у телевизора.
Людмила покачала головой:
— Но куда ты после поедешь?
— А никуда, — хитро прищурилась Валентина. — Прямиком к сыночку. Пусть теперь он заботится о матери!
***
Турецкое солнце жарило немилосердно. Валентина, в широкополой шляпе и солнечных очках, потягивала коктейль у бассейна пятизвёздочного отеля.
— Нет, ты только посмотри на этого красавца, — шепнула она Людмиле, кивая в сторону загорелого инструктора по плаванию.
— Тише ты! — Людмила покраснела, но тоже не сводила глаз с мускулистого турка.
— Шестьдесят три — не восемьдесят три! — фыркнула Валентина. — Имею право налюбоваться хоть на старости лет!
Путёвки они купили "всё включено". Две недели абсолютной свободы. Никаких забот, никакой готовки, никакой уборки — только солнце, море и ощущение, что жизнь только начинается.
Валентина закрыла глаза. Впервые за много лет она чувствовала себя не "мамой Миши", не "бывшей женой Виктора", не "бабушкой маленького Сашеньки". Она была просто — женщиной. Свободной, довольной жизнью женщиной.
— Как думаешь, Миша очень сердится? — спросила она внезапно.
Людмила пожала плечами:
— Ты же сказала, что у меня поживёшь временно. Он думает, ты квартиру продала и ищешь варианты поменьше.
— Так и есть. Варианты поменьше... — Валентина усмехнулась. — Его однушка — чем не вариант?
***
Валентина позвонила в дверь, поправляя новую причёску. Загар ей шёл — она выглядела моложе, свежее. В глазах появился давно забытый блеск.
Дверь открыл Михаил. Замер, разглядывая мать с нескрываемым удивлением:
— Мам? Ты... другая какая-то.
— Путешествия молодят, — кокетливо ответила она, проходя в квартиру. — А чемоданы мои занесёшь?
— Какие чемоданы? — Михаил нахмурился. — Ты же у Людмилы остановилась?
— Временно, сынок. Временно! — она повесила сумочку на крючок так уверенно, будто делала это каждый день. — Мы с ней рассорились. Характерами не сошлись. И потом... куда мне ещё идти? У меня только ты остался, Мишенька.
Из комнаты вышла Лена — бледная, с кругами под глазами. На руках полугодовалый Саша.
— Валентина Сергеевна? — она растерянно переводила взгляд с мужа на свекровь. — Вы... надолго к нам?
— А куда мне теперь? — Валентина развела руками. — Поживу у вас, пока что-нибудь не придумаю. Я много места не занимаю! И с малышом помогу — тебе ведь отдохнуть надо, милая.
Лена и Михаил переглянулись. В их взглядах читалась паника.
***
Маленькая однушка превратилась в поле боя. Детская кроватка у окна, разобранный диван для молодых и раскладушка для Валентины посреди комнаты. Вещи громоздились на стульях, на полу, под столом. Воздуха не хватало всем.
— Третий день пельмени! — Валентина демонстративно отодвинула тарелку. — Лена, неужели нельзя приготовить нормальный обед?
— Могли бы и сами приготовить, раз уж... — начала Лена, но осеклась под тяжёлым взглядом свекрови.
— Я в вашем возрасте и работала, и училась, и готовила на троих! А ты только и можешь, что в телефоне сидеть.
— Мама, не начинай, — устало вмешался Михаил.
— А что "не начинай"? — Валентина повысила голос. — Я тебя растила одна! Ночами подрабатывала, недоедала, себе во всём отказывала! А теперь что? На улицу выгонишь? Или в дом престарелых сдашь?
— Никто вас никуда не выгоняет, — сквозь зубы процедила Лена. — Но мы думали, вы поживёте у нас неделю, максимум две...
— А куда мне идти? — в голосе Валентины зазвучали слёзы. — У меня никого, кроме вас, нет! Я старая, больная женщина! Я ради сына всю жизнь...
Михаил выскочил из-за стола и захлопнулся в ванной. Вода зашумела, заглушая скандал.
***
Ночью Валентине не спалось. Она тихонько встала с раскладушки и подошла к столу, где Лена оставила свой телефон. Пароль она подсмотрела ещё в первый день — дата рождения Саши.
Переписка с подругой:
«Не могу больше! Третью неделю как в аду. Она всё контролирует, во всё лезет! Вчера сказала Мише, что я ребёнка неправильно пеленаю! Ты представляешь?»
«Держись. Может, она успокоится?»
«Какое там! Она специально это всё подстроила — квартиру продала, деньги промотала на курортах. Теперь на нашей шее сидит. Миша боится ей слово поперёк сказать — чувство вины у него. А я на грани... Если она останется ещё хоть на месяц — уйду к родителям. Пусть Миша выбирает: или я с ребёнком, или она!»
Валентина положила телефон. В груди что-то сжалось. "Промотала на курортах"... Да, она потратила часть денег на себя. Впервые в жизни! Но неужели она не заслужила этого после всех лет лишений?
"Мишенька выберет меня, — подумала она с уверенностью. — Я его мать. Без меня он никто и ничто. А эта... эта приживётся или новую найдёт".
***
— Однокомнатная квартира в доме для пожилых, — Михаил разложил перед матерью буклеты. — Смотри, там медицинский персонал круглосуточно. Питание, уборка... И от нас недалеко — навещать будем.
— Милый, ты бредишь? — Валентина смяла глянцевые страницы. — Ты меня в богадельню сплавить хочешь? Родную мать?
— Это не богадельня, а современный комплекс для...
— Для стариков, которых дети бросили! — она повысила голос. — Я тебя растила, ночей не спала! А ты... ты...
Её лицо исказилось, на глаза навернулись слёзы:
— Я знаю, это она тебе в уши надула! Твоя Леночка! Думаешь, я не вижу, как она на меня смотрит? Как вздрагивает, когда я к Сашеньке подхожу? Она меня из дома выживает!
— Мама, это наша единственная комната, — Михаил говорил тихо, с трудом сдерживаясь. — Мы живём как в консервной банке. Ребёнок не высыпается, Лена на успокоительных...
— А я тебя в двухкомнатной одна растила! И ничего! Не жаловалась! — Валентина уже кричала, не заботясь, что соседи услышат. — Неблагодарный! Мерзавец! Предатель!
В этот момент хлопнула входная дверь. На пороге стояла Лена с малышом на руках. Её лицо было белым как мел:
— Всё. Я больше не могу, — она смотрела только на мужа. — Выбирай, Миша. Или я с Сашей, или она. У моих родителей переночую, а завтра... завтра жду твоего решения.
Не дожидаясь ответа, она торопливо сложила детские вещи в сумку и ушла, ни разу не взглянув на свекровь.
***
— Видишь, как всё обернулось? — Валентина победно улыбалась, расставляя на столе чашки. — Теперь только мы вдвоём, как раньше. Помнишь, как в детстве? Я тебе блинчики пекла по воскресеньям...
Михаил сидел неподвижно, глядя в одну точку:
— Ты довольна? Ты этого добивалась?
— Не говори глупостей! — Валентина всплеснула руками. — Я просто хотела быть рядом с сыном. Это преступление? Она ещё вернётся, никуда не денется. А не вернётся — другую найдёшь, получше. Мать-то одна бывает!
Внезапно она схватилась за грудь. Стало трудно дышать, перед глазами поплыли чёрные точки.
— Миша... средства... в сумочке...
Сын не двинулся с места:
— Знаешь, что самое страшное? — его голос звучал глухо. — Я только сейчас понял, что всю жизнь боялся тебя разочаровать. Боялся не оправдать твоих жертв. А ты... ты никогда не хотела, чтобы я был счастлив. Ты хотела, чтобы я был благодарен. Вечно в долгу перед тобой.
Валентина попыталась что-то сказать, но боль усиливалась.
— Ты разрушила всё, за что я боролся! — он впервые кричал на мать. — Ты для меня теперь никто...
Последнее, что увидела Валентина перед тем, как потерять сознание — как сын выталкивает её за дверь. Она услышала, как он набирает номер "скорой", а потом — щелчок замка. Он ушёл. Оставил её одну на лестничной площадке.
***
Больничная палата казалась слишком большой и пустой. Врачи сказали — сильный стресс и гипертонический криз. Ничего страшного, но нужно беречь себя.
Беречь... А для кого?
Телефон молчал уже третий день. Все номера сына заблокированы. Через соседку она узнала — Михаил уволился с работы, они с Леной и малышом уехали в другой город. Квартиру сдали.
Валентина сидела у окна, сгорбившись, разглядывая больничный двор. Где-то там, за деревьями, начиналась чужая, непонятная жизнь. Жизнь, в которой у неё больше не было ни дома, ни семьи.
Она достала из тумбочки потрёпанный конверт с фотографиями. Турция. Море. Она и Людмила смеются, держа в руках экзотические коктейли. Как же давно это было... Кажется, в другой жизни.
Жизнь женщины, считавшей, что может купить любовь сына, разменяв её на две недели свободы. Женщины, уверенной, что годы жертв дают ей право требовать вечной благодарности.
Валентина медленно разорвала фотографии. Пальцы дрожали. На заднем плане одного из снимков виднелся тот самый инструктор по плаванию. "Шестьдесят три — не восемьдесят три," — сказала она тогда.
Теперь ей казалось, что ей все сто.
Медсестра принесла телефон — кто-то звонил на пост. Валентина схватила трубку, сердце заколотилось. Неужели Миша?
— Валя? Это Людмила. Медсестра сказала, тебя выписывают завтра... Может, ко мне поедешь? Поживёшь пока...
Валентина смотрела на разорванные фотографии. На осколки своей так и не состоявшейся свободы. На обломки семьи, которую она потеряла, гонясь за призраком молодости.
— Поживу... — эхом отозвалась она. — А потом что, Люда? Потом что?
В трубке повисла тишина. Такая же пустая, как её будущее. Одинокое, никому не нужное будущее.
Телефон выскользнул из рук и с треском разбился о пол. Валентина не шелохнулась, чтобы поднять его. Она смотрела в окно невидящим взглядом, наконец осознавая простую истину:
Никакой курорт, никакие деньги, никакие жертвы не вернут утраченную семью.
А она — променяла семью на мираж свободы.
И осталась ни с чем.