Оказывается, города тоже умеют разговаривать.
Наш очередной собеседник в рамках проекта «Питер глазами…» — профессор Игорь Соколов, доктор филологических наук, специалист по семиотике.
— Игорь Николаевич, для начала давайте поясним, что вообще такое семиотика.
— Это наука о знаках и знаковых системах. Каждый элемент в городе — от планировки улиц и архитектурных стилей до названий мест, вывесок, даже граффити — является знаком. Эти знаки объединяются в коды, которые передают определенные смыслы, формируют наши представления о городе, влияют на наше поведение и восприятие. Изучать семиотику города — значит учиться читать этот текст, понимать его язык, его послание.
Петербург — это город-знак
— А каким «текстом» является Петербург? Каковы его основные коды?
— Это совершенно уникальный текст, очень насыщенный и порой противоречивый. Петербург можно назвать «городом-знаком» с самого момента основания. Главный его код — это код искусственности, рациональности и преодоления. Петербург не был создан органически, как большинство старых европейских городов, не рос веками вокруг ядра (как, например, Москва, которая формировалась вокруг Кремля), а был спроектирован и построен по четкому плану, на негосударственной территории, на болотах, вопреки природе.
— То есть уже сама история создания заложила определенный смысл?
— Безусловно. Это город, появившийся как акт воли, как манифест. Петр I буквально «открыл окно в Европу», и Петербург стал физическим воплощением этого окна. Отсюда его европейскость, его «нерусскость» в традиционном понимании — прямые проспекты, регулярная планировка, классицистическая архитектура, гранит, вода, интегрированная в городское пространство не как преграда, а как часть парадной сцены.
— Прямые линии — это тоже семиотический знак?
— Конечно! Прямая линия в семиотике города часто ассоциируется с рациональностью, порядком, контролем. В Петербурге это особенно выражено: Невский проспект как ось, пересекающие его линии улиц, каналы, прорытые вручную. Это контрастирует с более органичной, извилистой структурой многих старых городов, где улицы следовали ландшафту или хаотичному росту поселения. Петербург как бы говорит всем нам: «Здесь властвуют разум и воля, а не природная стихия или вековая традиция».
— А вода? В Петербурге ее очень много — Нева, каналы, Финский залив. Какой смысл несет водная стихия?
— Вода в Петербурге — это многогранный символ. Во-первых, это связь — с Европой через Балтику, с русской глубинкой через речные системы. Во-вторых, это стихия, которую нужно было укротить, построить над ней город. Отсюда мифы о наводнениях, о городе на костях. В-третьих, вода — это зеркало, отражение неба, архитектуры, создающее особую, порой меланхоличную атмосферу. И конечно, это красота, особенно во время разводки мостов или белых ночей, когда вода становится частью уникального светового спектакля.
— Мы уже упомянули архитектуру — классицизм, барокко. Что она «сообщает»?
— Архитектура Петербурга — это язык имперского величия, парадности, власти. Классицизм с его симметрией, колоннами, портиками отсылает к античным образцам, к идее великой империи-наследницы. Барокко добавляет пышности, динамики. Эти стили были выбраны сознательно, чтобы создать образ новой столицы — сильной, просвещенной, европейской. Фасады, выходящие на улицы и набережные, создают единую величественную «декорацию», за которой порой скрываются совсем иные, более скромные пространства дворов-колодцев. Это тоже своего рода семиотическое противопоставление — парадное «лицо» города и его скрытая «изнанка».
Контрасты и бегство от реальности
— Давайте поговорим о непарадной стороне Питера. Можно ведь отдельно рассмотреть несколько конкретных элементов обыденной петербургской жизни и городской среды как коды, которые помогают «прочитать» город?
— Да, такие элементы можно встретить каждый день, и при этом они несут в себе глубокие, наслаивающиеся смыслы, это тоже часть «текста» Петербурга.
Дворы-колодцы — это код «изнанки», скрытого, негосударственного пространства, резкий контраст с парадными фасадами, выходящими на улицы и набережные. Такие дворы символизируют замкнутость, концентрацию, порой — клаустрофобию, но также и особую приватность в перенаселенном центре. Это своеобразный «внутренний мир» здания и его обитателей, часто скрытый от глаз прохожих. Это антитеза открытости и парадности «лица» города. Дворы-колодцы говорят о плотности жизни, о том, что за красивым фасадом может быть совершенно другая реальность.
Еще один контраст — парадные и «черные» лестницы. Это классический семиотический код социальной и функциональной иерархии, заложенной еще при строительстве. Парадная — для гостей, для «лица»; черная — для прислуги, для хозяйственных нужд, для скрытого перемещения. Даже сегодня, хотя социальное деление не так строго, этот контраст сохраняется и говорит о слоистости, разделении функций и пространств в старом городском фонде. Это код репрезентации против утилитарности. Парадная «говорит» о статусе и стиле, черная — о быте и необходимости.
Карты правду говорят: Питер глазами гадалки
— А крыши и чердаки?
— Доступные (часто полулегально или нелегально) крыши доходных домов, мансарды, чердаки — это альтернативная реальность, свобода, побег от жесткой, расчерченной структуры улиц внизу. Крыши предлагают новый взгляд на город, позволяя увидеть его иную геометрию, иные линии. Это пространство романтики, бунтарства, уединения, часто связанное с субкультурами, мечтами, литературными образами. Это «верхний» мир города, противопоставленный его «нижнему» миру (подвалам, первым этажам, близости к воде) и миру «среднему» (улицам, повседневности).
Серость, наполненная смыслами
— Петербургская сырость и туманы тоже подвергаются расшифровке?
— Конечно! Ощутимая влажность воздуха, моросящие дожди, отражения луж на асфальте — это мощный код атмосферы, меланхолии, ирреальности, зыбкости. Сырость и туман буквально размывают контуры зданий, фонарей, людей, создавая ощущение города-призрака, города-сна. Они усиливают связь с водой, напоминают о природной среде, на которой построен город, и о необходимости ее «преодолевать» (сушить, отапливать). Это семиотический маркер настроения, который глубоко вошел в литературу, — город не только величественный, но и грустный, задумчивый, растворяющийся в дымке.
— А официальные символы? Кораблик на шпиле Адмиралтейства, Медный всадник, грифоны…
— Символы — это концентрированные знаки. Кораблик на шпиле — это, конечно, символ флота, морской державы, к которой стремился Петр. Медный всадник — это символ власти, воли, борьбы с хаосом (змея под копытом коня). Это ключевой символ основателя, до сих пор вызывающий споры и разные интерпретации. Грифоны на Банковском мосту — символ хранителей богатства, отсылка к классическим мотивам, но в то же время и к функции здания Ассигнационного банка. Каждый памятник, скульптура, элемент декора неслучайны, они добавляют свои смыслы в общую картину города.
— Получается, даже цвет имеет значение? Серые гранитные набережные, часто серое небо…
— Безусловно. Цветовая палитра Петербурга — это важный семиотический элемент. Гранит, штукатурка определенных цветов (желтый, охристый, зеленый, синий) — все это создает сдержанный, благородный фон. Серое небо добавляет нотку меланхолии, задумчивости, рефлексии. Белые ночи, напротив, вносят элемент волшебства, ирреальности, нарушения привычного ритма дня и ночи. Это тоже часть петербургского кода — сочетание строгости и поэзии, реальности и мифа.
«Город, созданный, чтобы страдать»: Питер глазами социолога
— Вы упомянули мифы. Город-призрак, город на болотах, город Достоевского… Как они вписываются в семиотику?
— Мифы — это тоже мощные семиотические конструкты. Они формируют наше восприятие города на более глубоком, эмоциональном уровне. Миф о городе на костях — это жертва, искупление, связанное с его появлением. Миф о Петербурге как городе-призраке, городе снов, отражений — это его ирреальность, связь с потусторонним, что прекрасно уловили многие писатели. Достоевский, например, увидел в Петербурге символ трагедии «маленького человека», города, который давит своей рациональностью, порождая безумие и отчаяние. Эти литературные и исторические мифы наслаиваются на физический облик города, обогащая его семиотическое пространство.
В Петербурге есть множество скульптурных изображений львов, сфинксов, атлантов, кариатид, грифонов, украшающих набережные, мосты, фасады зданий. Это код классического наследия, имперского стиля, силы, стражей и хранителей. Львы символизируют мощь, сфинксы — загадку и связь с древностью, атланты и кариатиды — поддержку, тяжесть архитектуры, связь с античными храмами. Многократное повторение по всему городу превращает их в часть единого визуального «языка», который говорит о преемственности традиций, о величии державы, о стремлении вписать город в контекст великих цивилизаций прошлого.
Эти и многие другие элементы — от специфических фонарей и решеток мостов до вывесок и объявлений на парадных — являются знаками, которые семиотик учится читать, чтобы понять уникальный «язык» Санкт-Петербурга, его историю, его характер и его смыслы.
Проект, выстроенный по линейке
— Помимо упомянутых прямых линий города есть, например, линии метро…
— Метро для Питера — особая тема. Станции метро расположены на очень большой глубине, у них длинные эскалаторы. Это код преодоления, но уже в другом масштабе. Строительство метро на такой глубине — это инженерный подвиг, связанный с необходимостью пройти через водоносные горизонты и сложную геологию. Спуск на эскалаторе — это символическое погружение в другую реальность, уход от поверхности города в его «подземное царство». Вестибюли станций, часто монументальные, с богатым декором, продолжают тему парадности и величия, перенося ее под землю. Это символ технологического триумфа и создания мира «внизу», дублирующего или дополняющего мир «наверху».
Метро в аэропорт «Пулково» начинает приобретать очертания?
— А что с названиями улиц на Васильевском острове — там ведь тоже линии?
— Да, улицы, которые называются линиями (1-я линия, 2-я линия и т. д.) и идут параллельно друг другу, — это тоже один из самых явных кодов рациональности, планомерности и геометричности. Изначально планировалось, что это будут каналы, но в итоге их превратили в улицы с очень строгой, регулярной сеткой. «Линии» — это абстрактное, почти математическое обозначение, лишенное исторической или топографической органичности. Это символ города как чертежа, как проекта, где пространство расчерчено по линейке, а не формируется спонтанно.
— А если сравнить Петербург с Москвой — в чем их принципиальное семиотическое различие? Ну, помимо того, что вы уже сказали про органичность и планировку.
— Если совсем кратко, то семиотически Москва — это центр, «сердце», город, который смотрит внутрь, на себя, на свой Кремль. Он тоже многослойный, но это совсем иные слои. Москва — город неоднородный, «лоскутный», он как бы вбирает в себя разную историю и разную архитектуру. Петербург же — это «фасад», «окно», город, который смотрит вовне, к морю, к Европе. Он стремится к гомогенности, к единому стилю, к парадности.
Москва — это накопление, Петербург — это проект. У Москвы есть ощущение древности, у Петербурга — ощущение молодости и искусственности, даже спустя три века. Это очень разные семиотические «личности».
— А сегодня семиотический код Петербурга как-то меняется? Ведь появляются новые здания, символы…
— Это постоянный процесс. Город — живой текст. Новые архитектурные доминанты — такие, как «Лахта Центр», например — вступают в диалог, а порой и в конфликт с существующим кодом. Они добавляют новые смыслы, новые вертикали, меняют силуэт. Появляются новые слои — современное искусство, стрит-арт, новые общественные пространства, которые создают свои микросемиотические системы.
Задача исследователя и простого жителя — пытаться читать и эти новые знаки, видеть, как они взаимодействуют со старыми, как город продолжает говорить с нами, меняя свой язык, но сохраняя свои ключевые «диалекты».
Николай Яременко, главный редактор ИА «РосБалт», доцент Финансового университета при правительстве РФ
Читайте также:
Шикарные «веники» здесь никому не нужны: Питер глазами флориста
«Дождь здесь — не осадки, а состояние души»: Питер глазами бариста
«Местные намного чаще жалуются»: Питер глазами таксистки
