Василий Суриков, гений русской живописи, умел видеть драму в самых обычных вещах. Однажды он заметил ворону, сидевшую на снегу с раскинутым крылом, — черное пятно на белом фоне. Этот образ врезался ему в память, словно предчувствие будущего шедевра. Спустя годы он воплотился в «Боярыне Морозовой» — картине, где трагедия одной женщины становится зеркалом целой эпохи. На полотне, которое сегодня хранится в Третьяковской галерее, изображена опальная боярыня Феодосия Морозова. Её везут по московским улицам в ссылку за веру: она отказалась принять церковные реформы XVII века и подняла руку в старообрядческом двуперстии, словно бросив вызов самой власти. Но сила картины — не только в её героине. Вокруг саней кипит жизнь: толпа, как живой организм, реагирует на происходящее. Здесь смеются над ней грубые мужики, плачут женщины, глумятся священники, а юродивый благословляет Морозову, как святую. Суриков первым в русском искусстве сделал народ главным героем исторической драмы. Художник
Публикация доступна с подпиской
Дополнительные материалы к статьямДополнительные материалы к статьям