— Таня, в тринадцатой палате у Софии Маркович температура подскочила, — Анжела просунула голову в ординаторскую, где я доедала яблоко, с тоской поглядывая на недопитый кофе.
— Сходи глянь, пожалуйста. Старик Левин опять разорался, требует немедленно заведующего.
— И давно у Софии температура? — я рывком поднялась, на ходу выбрасывая огрызок.
— С утра нормальная была, а сейчас 38.8, — Анжела нервно постукивала ручкой по косяку. — Там еще и дети ее приехали... Всей толпой стоят, вопросы задают.
Я поморщилась. День не задался с самого начала: сначала сын Мишка завалил математику, потом бывший муж позвонил с заявлением, что не сможет забрать детей на выходные, а теперь ещё и София с её причудливым букетом хронических заболеваний.
Семейство Маркович собралось в полном составе. Двое взрослых сыновей, Стас и Кирилл, такие разные внешне, но с одинаковым настороженным выражением лиц, и дочь Алёна, миниатюрная копия матери, с теми же пронзительными черными глазами.
— Наталья Сергеевна! — Алёна метнулась ко мне, будто я была последней соломинкой в этом водовороте событий. — Что с мамой? Вчера вы говорили, что всё под контролем!
— Сейчас разберемся, — я улыбнулась ей той профессиональной улыбкой, которую отточила за пятнадцать лет работы в кардиологии. — Давайте пока подождите в коридоре.
— Да сколько можно ждать? — вспыхнул старший, Кирилл. — Мама уже неделю здесь, а улучшений никаких!
Я молча отодвинула его с дороги и вошла в палату. София лежала, откинувшись на подушку, бледная как полотно, с испариной на высоком лбу. Её тонкие пальцы с набухшими венами беспокойно теребили край одеяла.
— Наташенька, — прошептала она, увидев меня. — Мне нехорошо... и сердце опять выпрыгивает.
Я быстро проверила пульс, аритмичный, слабый. Давление 160/100. Просмотрела утренние анализы, лейкоциты повышены, СОЭ тоже.
— София Аркадьевна, когда начался жар? — спросила я, доставая фонендоскоп.
— После обеда... После того, как дети приехали, — она слабо улыбнулась. — Наверное, разволновалась.
Я прослушала лёгкие, хрипы слева, слабые, но отчетливые. Возможно, пневмония на фоне ослабленного стероидами иммунитета.
— Тебе нужно в реанимацию, — я сжала ее руку. — На всякий случай. Сделаем рентген и посмотрим, что там в легких. Скорее всего, подключим антибиотики.
— Нет-нет! — она схватила меня за запястье с неожиданной силой. — Только не в реанимацию. Я должна сначала поговорить с детьми. Наташа, пожалуйста, ты же знаешь меня почти двадцать лет. Дай мне час.
Я сердито нахмурилась:
— Какой еще час? София, у тебя серьезное состояние!
— Умоляю, — её пальцы сжались еще крепче. — Я должна им рассказать... Иначе может быть поздно, понимаешь?
В её черных глазах стоял такой отчаянный страх, что я сдалась.
— Полчаса, — отрезала я. — И я буду здесь, рядом. При первых признаках ухудшения, сразу едем наверх.
Она благодарно кивнула:
— Позови их, пожалуйста. И... останься. Ты всё равно знаешь.
Что именно я знаю? Я озадаченно посмотрела на пожилую женщину, которая когда-то давно, когда мой старший сын Андрей лежал в этой же больнице с ревматической атакой, часами сидела со мной в коридоре, утешая и поддерживая.
Которая приносила нам домашние обеды, когда я, молодая ординаторша, разрывалась между больницей и двумя маленькими детьми. София, бывший профессор института культуры, женщина-легенда, пережившая блокаду, эмиграцию, возвращение на родину и крушение двух браков.
Я вышла в коридор и молча кивнула её детям. Все трое зашли в палату, настороженные, как будто предчувствуя беду.
— Сядьте, — София указала на стулья вокруг кровати. — Наташа, закрой дверь, пожалуйста.
Я присела на подоконник, готовая вмешаться при первых признаках ухудшения. Солнце било сквозь жалюзи, расчерчивая комнату полосами света и тени. Такими же полосами была расчерчена наша с Софией странная дружба: неровная, с перерывами на годы, но всегда возвращающаяся в эту самую больницу.
— Мне нужно вам кое-что рассказать, — начала София, и её голос, обычно такой мелодичный, сейчас звучал хрипло. — Что-то, о чем я молчала слишком долго.
Трое взрослых детей замерли, как по команде. Алёна инстинктивно схватилась за руку брата.
— Кирилл, — София повернулась к старшему сыну, высокому мужчине с залысинами и упрямым подбородком. — Помнишь, ты всегда спрашивал, почему у тебя карие глаза, когда у нас с отцом были голубые?
Кирилл пожал плечами:
— Ну, гены... У бабушки Розы были карие.
— Нет, сынок, — София покачала головой. — У тебя карие глаза, потому что... — она глубоко вздохнула, — потому что Михаил не был твоим биологическим отцом.
Я вздрогнула, хотя догадывалась об этом давно. София никогда не говорила прямо, но в наших долгих разговорах были намёки, оговорки...
В палате повисла звенящая тишина.
— Что?! — Кирилл вскочил, его лицо побагровело. — Что за бред, мама?
— Сядь, — её голос внезапно окреп. — И выслушай до конца. Я познакомилась с Михаилом, когда была уже беременна. От человека, которого очень любила, но который не мог оставить свою семью. Михаил знал об этом с самого начала. Он... принял тебя как родного.
Кирилл медленно опустился на стул, его руки дрожали.
— Кто он? — спросил он глухо. — Мой... настоящий отец.
София прикрыла глаза.
— Борис Левин.
Я почувствовала, как у меня перехватило дыхание. Борис Левин, тот самый «старик Левин», профессор, который сейчас требовал заведующего отделением. Легендарный кардиохирург, почти тридцать лет возглавлявший соседнее отделение.
— Тот самый Левин? — прошептала Алёна. — Который здесь лежит? В соседней палате?
София кивнула.
— Это безумие, — Стас, средний сын, всегда самый спокойный из всех, сейчас казался растерянным. — Почему... почему именно сейчас?
— Потому что он умирает, — София посмотрела на меня. — Ведь так, Наташа?
Я кивнула. Профессор Левин поступил с обширным инфарктом три дня назад. Прогноз был неутешительным.
— Погоди, — Кирилл выглядел так, будто его ударили. — А как же... как же Стас и Алёна? Они...
София покачала головой:
— Нет. Михаил был их отцом. Поэтому я и не могла сказать правду... не хотела разрушать семью.
— А что насчет второго мужа? — тихо спросила Алёна. — Валентина?
— Валентин знал, — София слабо улыбнулась. — Он был другом Бориса. Именно поэтому наш брак... не сложился. Слишком много призраков прошлого.
— И все эти годы, — Кирилл поднялся, — все эти годы Левин был здесь, в соседнем отделении, а ты работала в этой больнице... и никто мне ничего не сказал?
Его глаза обвиняюще уставились на меня. Я отвела взгляд.
— Борис настаивал на тайне, — София взяла его за руку. — Он не хотел разрушать свою семью. У него были сын и дочь... они учились вместе с тобой в школе, Кирилл.
— Мария и Олег Левины, — прошептал он. — Господи... Я играл с ними в футбол во дворе.
— Его жена никогда не узнала, — продолжала София. — Но когда ты решил стать врачом, Борис настоял, чтобы тебя взяли в его отделение. Он следил за твоей карьерой. Гордился тобой.
Кирилл схватился за голову:
— Я работал с ним бок о бок десять лет... и ни разу...
— Он любил тебя по-своему, — прошептала София. — Просто не мог признаться.
Я смотрела на эту сцену и вдруг поняла: София права. Я знала. Не детали, но суть, знала. Эти странные взгляды профессора Левина на утренних конференциях, когда Кирилл делал доклады.
Его неожиданная поддержка при защите диссертации. Яростные споры, которые всегда заканчивались тем, что Левин уступал только Кириллу, никому другому.
— Тайна, которую знали все, кроме меня, — горько усмехнулся Кирилл. — Весь персонал больницы, наверное, судачил за моей спиной.
— Нет, — я покачала головой. — Мало кто знал наверняка. Догадки, слухи... но не более.
— Тебе нужно поговорить с ним, — София слабо сжала его руку. — Пока не поздно.
Вдруг мониторы запищали. Давление резко упало, пульс участился. Я бросилась к кровати.
— Всё, время вышло. Звоню в реанимацию, — я схватила телефон.
— Стой, — София удержала мою руку. — Ещё минуту. Пожалуйста.
Она повернулась к детям:
— Простите меня. Я берегла вас... как могла. Может, это была ошибка.
— Мама, сейчас не время, — тревожно сказал Стас. — Тебе нужно в реанимацию.
— Да, — София улыбнулась. — Но прежде... Кирилл, сходи к нему. Он ждал этого момента всю жизнь. И... я тоже люблю вас. Всех троих. Вы самое лучшее, что было в моей жизни.
Я сделала звонок. Через минуту прибежала бригада реаниматологов.
— Пожалуйста, выйдите, — распорядилась старшая медсестра, выпроваживая растерянных детей Софии.
Когда каталка с Софией уехала в реанимацию, я вышла в коридор. Алёна плакала на плече у Стаса. Кирилл стоял у окна, глядя в никуда.
— Кирилл, — я подошла к нему. — Левину действительно плохо. Если хочешь поговорить...
Он повернулся ко мне, и в его карих глазах — теперь я понимала, точно таких же, как у профессора Левина, стояли слёзы.
— Знаешь, я всегда чувствовал, что что-то не так, — его голос дрожал. — Стас так похож на отца... на Михаила, я имею в виду. А я, никогда. Все эти шутки про почтальона, про цыган... А оказывается, правда была у меня перед глазами все эти годы.
Он горько усмехнулся:
— В один день я потерял мать и приобрел отца, которого вот-вот снова потеряю. Какая ирония.
Я сжала его плечо:
— Ты не теряешь маму. София сильная, она выкарабкается. А с Левиным... иди. Тебе нужно с ним поговорить.
Кирилл кивнул и направился к палате профессора. Я смотрела ему вслед, думая о странных зигзагах судьбы, которые привели нас всех в это место и это время. О тайнах, которые копятся годами, как снежный ком, пока не обрушиваются лавиной.
Но главное, я думала о том, что некоторые тайны, возможно, и не тайны вовсе. Иногда истина прячется на самом видном месте, и только мы сами, погруженные в водоворот повседневности, отказываемся её замечать.
🦋Напишите, что думаете об этой ситуации? Обязательно подписывайтесь на мой канал и ставьте лайки. Этим вы пополните свою копилку, добрых дел. Так как, я вам за это буду очень благодарна.😊🫶🏻👋
#рассказы#историиизжизни#отношения