Набат над Москвой ширится, полыхают над
старым городом красные облака; жестяные
главы на многих церквах стали золотыми…
Кремлевская стена, вспоминая старину конца
Бориса и польского погрома, вспыхивала,
тускнела и вновь всплывала ясная и мрачная.
A. Чапыгин
Хотите побывать в Москве XV, XVI, XVII столетий, хотите совершенно реально представить себе улицы и площади того времени, увидеть тогдашних людей, поглядеть на их обычаи и занятия?
Тогда обязательно достаньте книги об Аполлинарии Михайловиче Васнецове, посмотрите репродукции с его произведений или зайдите при случае в Музей истории и реконструкции Москвы, где находятся его картины.
A. М. Васнецов - непревзойденный, единственный в своем роде художник, который на основании точных научных данных воскрешал архитектурный пейзаж старой Москвы.
…Были художники, которые обязаны своим творческим развитием, по мнению их современников, обстоятельствам чисто случайным: происхождению, родству так, например, многие считали, что художница Елена Дмитриевна Поленова никогда не достигла бы столь значительных творческих успехов и известности, не будь у нее знаменитого брата. То же поговаривали и о пейзажисте Аполлинарии Михайловиче Васнецове, младшем брате певца «Богатырей» Виктора Васнецова. На самом деле и Е. Поленова и A. Васнецов были художниками самобытными. И в то же время безусловно своим творческим развитием (особенно это относится к А. М. Васнецову) они во многом обязаны своим братьям.
Аполлинарий Михайлович Васнецов родился в 1856 году в селе Рябове бывшей Вятской губернии, ныне Кировской области. Шишкинская Елабуга тоже входила тогда в Вятскую губернию, и могучая русская природа, подобная той, которая окружала в детстве Ивана Ивановича, обступала и Аполлинария Васнецова с первых лет его жизни.
Виктор Васнецов, бывший на восемь лет старше, подметил способности брата. Сам Виктор, окончив вятскую духовную академию, отказался от сана священника, уехал в Петербург и поступил в Академию художеств. Аполлинарий был самым младшим в большой семье Васнецовых. Когда умерли родители, из Петербурга приехал Виктор. Он познакомил Аполлинария, учившегося, как и все братья Васнецовы, в вятской семинарии, с художником Андриолли, высланным в глубь России, в Вятку, за участие в польском освободительном движении 1863 года. Андриолли обещал давать уроки живописи Аполлинарию. Потом Виктор забрал его с собой в Петербург; младший брат по примеру старшего думал поступить в Академию художеств.
Впечатлительный Аполлинарий на всю жизнь запомнил эту дорогу. Проезжали сорокаверстный Илецкий волок, корабельную рощу, прославленную позже Шишкиным. Величавые сосны стояли не шелохнувшись в дреме солнечного осеннего дня…
Проехали еще немного и попали будто в заколдованный лес. Деревья. обугленные снизу доверху после пожара, как когтистые, скрюченные лапы, простирали навстречу путникам свои сучья. Здесь братья сделали привал. С любопытством наблюдал Виктор, как Аполлинарий достал ящик с красками, расставил этюдник и стал набрасывать на холст эскиз.
Старший брат впервые совершенно ясно почувствовал, что Аполлинарий как пейзажист, вероятно, превзойдет его: такой живой уголок леса глядел с маленького холста, что Виктор только диву давался.
Поразило Виктора Михайловича и то, что Аполлинарий смотрел на природу совсем другими глазами, чем он, обучавший его. Пиши этот лес Виктор, он показал бы прежде всего его сказочность, волшебность и этот серо- седой мох, скрюченные когти иссохших деревьев. Он назвал бы этюд «Сад Кощея Бессмертного» или что-нибудь в этом роде.
Аполлинарий же уселся так, чтобы видеть ближнюю поляну, растущую там в изобилии густую сочную траву с ромашками и клевером, и только показал уголок «зачарованного» леса, чтобы лучше оттенить веселые, щедрые краски поля от сумрачно-мертвого запустения леса.
Написал он и громады облаков, горделиво проплывающих по слепяще синему небу; это и в голову не пришло бы Виктору.
Горячо похвалив смущенного Аполлинария, Виктор дал себе слово, что сделает из него художника. Однако художником-профессионалом A. М. Васнецов стал далеко не сразу. Ему не удалось поступить в академию, и он стал готовиться ко второму классу реального училища. Много и удачно рисовал карандашом и тушью - все больше пейзажи. В свободное время Виктор занимался с Аполлинарием. Учителем он был строгим. Аполлинарию приходилось иногда трудновато, но кисти и карандаш он оставлял только после того, как урок был прочно усвоен.
Летом 1873 года один из воспитанников академии, художник Василий Васильевич Максимов, пригласил Виктора Васнецова побывать с братом у него на родине - в живописной местности на реке Волхов.
Аполлинарий увлекся в Чернавине «раскопками» - собирал окаменелости, выступавшие из пластов земли на откосах Волхова и в каменоломнях. В нем все сильней пробуждался интерес к науке.
Из деревушки Чернавино, где жил Максимов, друзья перебирались в лодке на тот берег. Тут, на окраинах города Старая Ладога, были поросшие мхом руины средневековой крепости. Васнецовы карабкались по ее полуразрушенным стенам, делали зарисовки в альбомы, а Максимов, сидя в лодке, зарисовывал их самих. Неторопливая беседа под мерный плеск воды шла о темневших невдалеке курганах, о русской старине, о легендарном Рюрике, зарытом, как гласило предание, под одним из этих курганов.
Вскоре, однако, он стал тяготиться вынужденным проживанием за счет брата и решил уехать на родину, в Вятку. Там он участвовал как художник в изданиях Павленкова (прогрессивного издателя, высланного туда за напечатание сочинений критика Д. И. Писарева), потом, увлекшись идеями «хождения в народ», учительствовал в вятском селе. Но после трех лет работы в школе понял, что его призвание - изобразительное искусство. Тогда решил оставить учительство, тем более что разуверился в народничестве. Приехал к брату, переселившемуся в Москву.
Как завороженный ходит он с Виктором, Поленовым и Репиным по Кремлю, и постепенно его художественные впечатления от родной вятской природы как бы тают, тускнеют. А взамен возникают, встают тихие и неясные, как дальний колокольный звон, картины старой Москвы. Впрочем, певцом архитектуры древней Москвы станет Аполлинарий лишь через многие-многие годы. А пока пишет он пейзажи тех мест, где приходилось бывать. Об этом периоде своей жизни А. Васнецов рассказывает так:
- Воспитывали меня как художника-пейзажиста главным образом мои путешествия и поездки по России и за границей. Рисовал и писал этюды Финляндии, Рижского побережья, рек Волхова и Суры, многих российских губерний. На имеющейся у меня карте России обозначено красным карандашом не менее ста пунктов, где я рисовал, писал, наблюдал местность и набирался впечатлений. Я подолгу гостил у брата Петра, любителя сельского хозяйства, арендовавшего помещичье имение. Простор неоглядных полей с бегущими над ними облаками и громоздящимися громовыми тучами дали тему для многих моих картин. Дважды был на Урале. В первую поездку гостил более месяца у брата Аркадия, служившего на Кушвинском горном заводе, делал пешие экскурсии с ящиком на плече в горы вплоть до Туринского завода. Путешествовал по Кавказу. Всходил на Эльбрус, спускался в Дарьяльское ущелье, проехал по плодородной Кахетии. Видел и писал снежные вершины и ледники, то теряющиеся в громадах облаков, то ослепительно блестящие на синеве неба, ущелья, пропасти, скалы… степные предгорья, похожие на гигантские застывшие волны. Крымские горы знаю от Чатырдага до Байдарских ворот, писал с них этюды. Подымался на Чатырдаг к его знаменитым «зубьям» с носящимися над ними орлами. Лазил на Аю-Даг, дважды подымался на Ай-Петри.
Произведения этого первого периода принесли А. Васнецову заслуженную известность. Сюда относятся прежде всего северные пейзажи - «Кама», «Тайга на Урале», «Северный край».
«Синие горы, безлюдье лесистых берегов, глубоких молчаливых рек, серое небо, тишина и величие просторов, одинокие птицы на деревьях, наклонившаяся нежная березка», - так описывал сюжеты этих пейзажей один из исследователей.
Эпический пейзаж — вот то определение, которое приходит на ум при рассматривании этих работ. В них величаво-спокойное повествование о просторах русской земли и смутное воспоминание о былинно-богатырской героике прошлого.
Этими чертами его искусство близко внутренней устремленности и настроению, выраженному в художественных фонах богатырски-эпических полотен Виктора Васнецова: «Витязь на распутье», «После побоища Игоря Святославича с половцами», «Богатыри».
Очень хорошо сказал о своей картине «Северный край» сам Аполлинарий Михайлович, умевший ярко и своеобразно говорить об искусстве:
…Природа России разгулялась во всю ширь! Если леса, то они здесь выросли страшные, дремучие; и холмы поднялись до облаков, и реки потекли многоводные, до черноты глубокие, могучими извивами теряясь на горизонте. А дали раскинулись на многие десятки верст, далеко уходя в холодную синеву… Люблю писать облака. Часами могу смотреть, вернее, любоваться сложнейшей игрой громадных величавых масс, с такой торжественностью плывущих по бездонному голубому пространству или несущихся в ураганном порыве. Наслаждаюсь, когда, все сметая на пути, пригибает он не только травы и деревья, но и заставляет трепетать даже неробкие сердца.
Для пейзажей А. Васнецова очень показательно и «Озеро». Оно близко к одной из декораций, которые он выполнял для оперы С. Н. Василенко «Град Китеж». В этом полотне, изображающем озеро Светлояр, разлита таинственность и сказочность. На берегу одетая по-древнерусски женщина собирает «волшебные» травы. Ощущение диких, вольных просторов пронизывает эту былинную картину, интересную как промежуточный этап в творческом развитии художника, как переход от изображения природы к историческому и архитектурному пейзажу: образы природы и истории здесь слиты воедино.
Как бы ни были значительны достижения художника в области эпического пейзажа, все же Аполлинарий Васнецов никогда не занял бы выдающегося места в истории отечественного искусства, если бы не совершил целого открытия нового, неизвестного мира — древнерусского пейзажа, и, в частности, пейзажа древней Москвы. Драматурга А. Н. Островского современники называли «Колумбом Замоскворечья» за то, что он развернул перед ними новую страну — темное царство замоскворецкого купечества.
А. М. Васнецова следовало бы назвать «Колумбом старой Москвы».
- Многие задают мне вопрос, — говорил Аполлинарий Васнецов, - почему я занялся старой Москвой и так увлекся ею? На это трудно ответить. Может быть, потому что я люблю все родное, народное, а старая Москва — народное творчество в жизни прошлого. Может быть, повлияло и то, что, очутившись в Москве в 1878 году после деревенской жизни в селе Быстрице — месте моей учительской деятельности, был поражен видом Москвы, конечно, главным образом Кремлем. Но едва ли не главной причиной было то, что я люблю науку: собирать материал, классифицировать факты, в данном случае факты археологического значения. Чем дальше шло увлечение прошлым Москвы, тем более и более открывались несметные сокровища этого исторического города. Приходилось не только рыться в древних хранилищах, но буквально копаться в земле, отыскивая остатки древних зданий. Мною были открыты и обследованы остатки башни Берсеневских водяных ворот и отысканы следы башен у Сретенских и у Яузских ворот. В моем распоряжении имеются все планы Москвы XVI-XVIII веков и многие гравюры, из них несколько уникальных... Огромное влияние оказал на меня, конечно, и брат Виктор.
Трудно переоценить это влияние. Свидетель увлеченной работы Виктора Васнецова над образами русской истории и фольклора, Аполлинарий не менее брата зажегся романтикой древней Москвы. Но, в отличие от Виктора, который шел от образов народного творчества, он брал за основу подлинный документ и археологический материал.
Когда исследуешь творчество А. М. Васнецова и ищешь истоки его обращения к древней Москве, то видишь, что решительный толчок произошел в 1897 году. когда появилась картина-портрет Виктора Васнецова «Иван Грозный». В этом произведении художник показал, как тесно связан, как неразрывно сросся в представлении народа великий строитель государства Иван Грозный с Москвой. Только кусочек Москвы XVI века виднеется в узкое стрельчатое окошко храма Василия Блаженного. Засыпанный снегом город с его двухскатными крышами тихо дремлет у ног Грозного.
Сквозь узкое стрельчатое окошко на картине брата Аполлинарий Михайлович увидел пленивший его живой уголок старой Москвы. С тех пор он зажегся идеей воссоздать лицо старой, навсегда ушедшей в прошлое Москвы, представить, как в XVI-XVII веках и ранее выглядели улицы, площади, набережные Москвы.
Подобная задача могла быть по плечу только человеку, который благодатно совмещал в себе дар художника и ученого-историка. Таким и был A. М. Васнецов.
Вместе с московскими археологами участвует он в раскопках. Непременно посещает все археологические съезды и заседания, изучает научные труды. Постепенно история Москвы раскрывает ему свои тайны.
В лучших своих полотнах Аполлинарий Васнецов выступает подлинным поэтом. Он не только археологически точно воспроизводит древнее лицо города, но передает ощущение событий, которыми жила в то время Москва.
«Будет большой ошибкой, - писал он в одной из научных статей, считать жизнь старой Москвы скучной, монотонной и неодухотворенной. Город жил полной страстей жизнью. Масса народа гудела как улей и волновалась подчас бурно и жестоко; стоит вспомнить народные бунты, чтобы убедиться в том».
«Улица в Китай-городе. Начало XVII века» — это лучшее полотно Аполлинария Васнецова - передает образ города, как бы меняющийся прямо на глазах зрителя.
Беспокойные оранжево-зеленые блики легли на низкое, подернутое облаками небо… Смеркается. Бесчисленные церкви Китай-города сливаются в темную массу, но в отблесках догорающего заката еще можно различить суетящийся, сбивающийся в кучки и глухо рокочущий московский люд. Какие-то тайные, недобрые вести ползут по узким, извивающимся проулкам, и один из москвичей уже забрался на ветхую деревянную колокольню, чтобы ударить в набат.
Враги ли нападают на Москву, идет ли с запада самозванец, издал ли царь Василий Шуйский какой-либо жестокий указ - неизвестно. Художник прекрасно передал тревожную обстановку Москвы так называемого смутного времени.
«Улица в Китай-городе» опровергает бытовавшее мнение об А. Васнецове как археологе и этнографе в первую очередь и лишь во вторую - как о художнике. И другие его замечательные картины - «Основание Москвы. Постройка первых стен в 1156 году», «Московский Кремль при Иване Калите», «Книжные лавки на Спасском мосту» - показывают в нем замечательного художника-поэта, обогащенного огромными историческими знаниями и умевшего воссоздавать живой облик старины.
Пульс жизни явственно бьется и в тех произведениях А. Васнецова, которые будто специально выполнены с этнографической целью, с намерением развернуть не психологию, а быт народа, его уклад, жилища, занятия.
«Крестец в Китай-городе». На первый взгляд здесь все спокойно и дремотно; мерно и лениво течет жизнь. Но это только видимость. Сам автор так передавал мотив этого произведения:
В Китай-городе - кружала, харчевни, погреба. Здесь же, на Крестцах, перекрестках улиц, вопли и причитания. Люди узнают в выставленном напоказ покойнике своего родственника. Пройдет толпа скоморохов с сопелями, гудками и домрами… Раздастся оглушительный перезвон колоколов на низкой деревянной, на столбе. колокольне… Склонятся головы и спины перед проносимой «чудотворной» иконой… Прогремят цепи выведенных сюда для сбора подаяний колодников… Крик юродивого, песни калик перехожих… Смерть, любовь, рождение, стон и смех, драма и комедия все завязалось в неразрывный узел и живет вместе, как проявление своеобразного уклада жизни средневекового города.
Достоинства этих и им подобных произведений Аполлинария Васнецова определяются не только знанием и историческим чутьем, соединенным с художественным талантом. Огромную роль играет тут способность художника передать едва уловимые оттенки различного времени суток. Эти важные компоненты построения художественного образа, конечно, органически сочетаются с другими элементами - композицией и красочным решением, архитектурным пейзажем, историческим колоритом. Они незримо участвуют в эмоциональном образе произведения, усиливают его.
Замечательна в этом отношении картина «На рассвете у Воскресенских ворот». Дремлет Москва, но вот-вот проснется. Дремлют седые кремлевские башни, крыши прихотливо сгрудившихся домов, Москва-река. А между тем небо уже светлеет. Еще какое-то мгновение, и пробудится город. Вот в предутренних, чутко настороженных сумерках мы уже различаем человеческую фигуру и собаку. Кажется: сейчас затеплятся огоньки в окнах, над трубами поднимутся дымки, заскрипят массивные дубовые ворота, а на улицах и мосту появится народ, зазвонят к заутрене, сказочно оживет город.
Вы, конечно, чувствуете тонкую связь этой картины с великолепным музыкальным произведением Мусоргского - вступлением «Рассвет на Москве-реке» к его опере «Хованщина».
Настроение картины объясняется во многом ее удачным колористическим решением. Найденная цветовая гамма передает именно предрассветный час, и никакой другой. На фоне светлеющего рассветного неба башни Кремля выступают особенно величаво.
Иная задача освещения стояла перед художником в полотне «Москворецкий мост и Водяные ворота». Отходящий ко сну город весь как наяву. Живописец «погасил» все краски и сделал это искусно. Снег, днем сверкавший белизной, приобрел серовато-серебристый оттенок, пестро расписанные сооружения теперь тусклы, но хранят еще в какой-то степени свои смешанные с темнотой краски. Поэтично воспринимается нагромождение островерхих теремов, причудливых кровель и башен, своеобразный ансамбль засыпающего средневекового русского города; тонко составленный серый колорит хорошо гармонирует с городским силуэтом и придает ему некоторую сказочную фантастичность и таинственность.
Ясно, что все эти живописные достоинства васнецовских картин старой Москвы немыслимы без огромного предварительного опыта художника в области пейзажной лирики.
A. Васнецов умер в 1933 году, пережив на семь лет брата. Его редкий дар широко развернулся в советские годы, когда он создал многие из своих картин-реставраций, написал глубокие исследования об архитектуре столицы. Перед молодежью он выступал удивительным примером работоспособности. Очень точно и последовательно определена его роль в истории культуры в кратких словах на памятнике Введенского кладбища в Москве:
«Художнику, историку, мыслителю».